И стать сосной
Увидишь, с места не сойду, найти бы,
Где встать, пресытив жажду перемен
И укротив пристрастие к изгибам,
К выкидыванью содранных колен.
Врасти по щиколотку вниз корнями
И вверх тянуть смолистый рыжий ствол,
Щетиниться колючими ветвями,
Пренебрегая сменною листвой.
И наслаждаться лишь движеньем роста
Навстречу милосердным небесам,
Указывать зюйд-вестам и норд-остам
Путь к противоположным берегам,
Но с места не сойти. Однажды выбрав
Всего лишь точку – истину, итог –
Одну из всех, свою, успеть, найти бы!
И стать сосной с могилою у ног…
Терапия общих мелочей
Приходи, сегодня будет грустно.
Переждём очередной циклон
Полусонно, вяло, захолустно,
Без потуги удержать фасон.
Будем медлить в час по чайной ложке
Кофе, сигарету, милый шарж
Двух попутчиков в одном окошке,
Сдавших имена свои в багаж.
Нам тепло в неспешной посиделке
Коротать тягучесть вечеров,
Саботируя приказы стрелки,
Взвешивая каждое из слов,
Домышлять оброненные фразы,
Головы не повернув на звук,
Виртуозно и однообразно
Сердцем к сердцу подбирая стук,
Обрамлённый тишиной согласья...
И опять расстаться на ничьей
В партии взаимного причастья
К терапии общих мелочей.
Кратко
Лето, зима, весна –
Осень короче!
Только протянет: на!
И перехочет.
Только привыкнешь к ней…
Нет! Невозможно.
Мало осенних дней –
Все непохожи.
Краткая, как любовь.
Сразу! Лавиной!
В лексике катастроф
Нет «в половину».
А к ноябрю лишь след:
Было. Серьёзно.
Нет её больше! Нет!
Холодно. Слёзно.
Тимур Качарава
Нас воспитывал красный галстук
По-совковому, как умел он,
И мы верили в наше братство,
И не худшее было время…
Впрочем, с чем мы могли сравнить?
И незыблемые герои,
Запевалы победных песен
Нас водили невзрачным строем
К светлым завтра на том же месте –
Это Родина. Как тут быть?
В девяностых росли иначе,
В суматохе, без лишних мыслей,
Под рекламу заморских жвачек,
Под братву из бригадных миссий –
В общем, было, кому учить!
Мы убили дракона. Стали
Сами хуже того дракона
И детей своих не узнали:
Сапогастые, вне закона,
С пониманием, как им жить.
Гопоты и скинхедов кличи –
Это сепсис наружу вышел
Из помойки к фашистским линчам.
Кто там крысы, а кто там мыши:
Одинаковый спорт – убить.
Но среди узколобых, хмурых
В деловой, занятой России
Без опоры росли Тимуры!
Непонятно, откуда силы?
А его уже не спросить…
Кариатид полураспад
Кариатид полураспад,
Как сколотые зубы
Болят, неистово болят,
Лишая жизнелюбья.
Им даже плакать не дано.
Безглазой укоризной
Терзают зрячее окно
Слепой к страданью жизни.
Не время рушит – не любовь,
Влечений перепады!
Стеклобетон, насупив бровь,
Твердит, что так и надо,
Что красота – пустое, звон,
И гибким женским телом
Теперь не подпирают дом,
А продают умело.
Полураспад кариатид –
Беспомощность и сила.
И вроде бы неведом стыд,
А на душе тоскливо…
А. Башлачёв
Как больно слышать эхо колокольчиков
Сквозь рёв и струн торпедные удары.
Языческая русская узорчатость
И песня с кровью из подручной тары.
Все от винта! Гуляй душа Ванюшина!
Пляши и плачь, руби судьбу в окрошку!
Пошла любовь - да горлом, не отдушиной,
У синей речки - темнотища, тошно.
Дыхнул на ладан, ставит кровоточие.
В терновой шапке, в белом преисподнем
Себя отпел. По выходным так хочется
В разведку из казармы безысходной...
Немая скрипка
Сударыня скрипка, отрекшаяся от смычка.
Неужто он врал? Он озвучивал Ваши же ноты.
Спешил? Отставал? Вы молчите. Немеет рука.
Такой эпатаж без причин? Я не верю и всё тут.
Но впрочем, молчанье и есть самый страшный ответ:
Вы жили для страстного, нежного, скорбного звука,
А он не притронулся к Вам. Как он мог столько лет
Терзать напряжённые струны безмолвною мукой?
Забудем смычок. Вы с надеждою смотрите в даль.
Ещё не поёте, но в сердце – рояля аккорды.
Вы так очарованы им, только знайте, рояль
Сыграет без Вас. Не лукавьте и станьте же твёрдой!
Вам нужен смычок. Не перечьте, мадам, се ля ви.
Сейчас Вы всего лишь прелестны, но немы и жалки…
Внушайте ему свою музыку вечной любви,
И пусть он забудет, как жил равнодушною палкой.
Глаза в глаза
Глаза в глаза, как зеркала напротив,
Остановиться взгляду не дают –
И рвётся бесконечность к верхней ноте,
И рушится обещанный приют!
Выплёскивают льды, вскрываясь, реки,
Да так, что Землю повело на крен,
А мы стоим, не опуская веки,
Не замечая этих перемен…
Летят деревья, хлопая корнями,
Калечит небо облако-фреза –
Но, что бы ни случилось с ними, с нами,
Мы устоим, не отведём глаза!
Срывая пломбы степеней свободы,
Лицом к лицу с любовью главных лиц,
Наш взгляд воронкой поглощает годы!
Глаза в глаза! Сквозь тысячи границ!
Необратимые сны
Сдаться хочу! Повторяется сон,
Тонкое место нащупав раскопками.
Голые нервы мой собственный клон
Крепит к распятию ржавыми кнопками.
Это не боль, это просто конец!
Так доиграться до необратимого!
Это вторжение: взломан ларец
Памяти стёртой, запретного имени.
Сон оживляет отвергнутый ход.
Криком кричу о своём несогласии!
Но происходит его поворот!
Кокон трещит всё понятней, опаснее!
Крылышки недопустимой любви
Рвутся наружу поверх заклинания.
Мы обещали забыть! Не гневи
Бога, купившего воспоминания!
Ну почему сны копались во мне?
И прорастали в поддавшейся трещине?
Скоро заметными станут извне…
Сдаться хочу, чтоб не сделались вещими.
Танцуется
А я танцую
Под твои стихи!
Прости мне, непутёвой,
Легкомыслие.
Оно живёт
Рассудку вопреки
И невпопад
Постреливает искрами.
Сначала губы
Пробуют слова,
Удерживают вкус
Усильем пыточным,
И шариком воздушным
Голова
Натягивает в струнку
Жизни ниточку,
И кровь воспроизводит
Ритмы строк,
И я уже не в силах
Не считаться с ней –
Танцую, удивляясь,
Как ты смог,
Поймать меня
На ту же провокацию!
Музыка вправе
Медленно тянется
Звук за смычком
Плавным
Теченьем…
Медленно тонет
Доверчивый дом
Под
Впечатленьем…
Воздух истёк,
Получились из нас
Странные
Рыбы…
Дышим мелодией,
Слёзы из глаз
Значат
«Спасибо»…
Волны смыкаются
Над головой
Ласково,
Нежно…
Музыка вправе
Прийти и водой
Синей,
Безбрежной…
Ни о чём
Бессмысленной
И беспредметной массой
Метафор,
Пережёванных в тоску,
Плетущую петлю
Из нити красной,
Стекающей
В избитую строку,
Порожняком
Грохочущую мимо
Зарытых,
Усыплённых пустотой
Собак
И, как во сне, невыполнимых
Желаний пробудиться,
Крикнуть: «Стой!»
Живое слово
Вытоптано ратью
До хладнокровья
Вышколенных фраз!
Умеют,
Выучки не занимать им,
Пуская пыль,
Трухой замылить глаз.
Флейта
Голос флейты
Плывёт и тает,
Будоражит
Воображенье.
Эта музыка –
Колдовская!
Мы в безвыходном
Положеньи.
Просто выход
Теперь не нужен:
Мы застыли,
Мы неподвижны,
Не задеть
Эту тонкость кружев –
Нет задачи
Важнее, ближе.
На мысочках
Флейтиста пальцы!
Как по веточке –
Руки-пташки!
А в душе –
Продолженьем танца,
Обмирая,
Бегут мурашки…
Главный год
Ну, дайте мне ещё хоть год!
А больше и сама не выдержу?
Я не пойду наверх, вперёд,
Навстречу выгодному имиджу…
Я остаюсь. И не спеша
Учиться буду видеть мелочи:
Не в смысле «малого гроша»,
А в смысле «чувствовать умеючи».
Свой главный год пройду пешком,
Любуясь, как впервые встреченным,
И неуверенным снежком,
И раненным закатным вечером…
Вдыхая талый март, очнусь,
Как ветки оживают почками,
И каждый листик наизусть
Раскрою контурами точными.
Дождям давая имена
И профили ветров не путая,
Я буду допивать до дна
Все дни с часами и минутами!
И захочу не год, не два –
А вечность, вкус её распробовав!
Жизнь подарила мне слова!
А смерть? Я не дала ей поводов.
Идущим
Совершенства не будет!
А смелость идти до последнего –
Наслаждение тех,
Кто умеет держать равновесие
Чуть повыше земли и времён,
Но не в качестве кесаря,
А в порыве
Оправдывать мир,
Став незваным посредником
Между чёрными дырами чувства
И белыми пятнами
Осознания,
Что происходит
За ширмой реальности.
Обнаруживать связь
И, ступая по лезвию,
В крайности
Уличать не себя –
Бесконечность,
Мгновению кратную!
Не сбывая мечту обстоятельствам,
Падким на лучшее
Из того, что могли предпосылки,
Рождением данные,
Всё точить и точить,
Заострять себя
В сторону главного:
Совершенства не будет –
Но это
Идущих не мучает.
Добегу?
Мне всё ещё хотелось одолеть
Межу из обозримых километров:
Из прошлой скуки получилась плеть,
Попутное упрямство стало ветром.
Мне всё ещё бежалось день за днём,
Но скорости, моя и горизонта,
Сверхзвуковым не нашим языком
Договорились, видимо, о чём-то.
Мне всё ещё казалось: добегу
И, любопытство свесив с парапета,
Взгляну за край, расшелушу лузгу
Какого-нибудь вечного секрета…
Танец
Я бабочкой бьюсь о стекло?
Добиваюсь чего-то?
Красиво.
Но ты не находишь,
Что, всё-таки, странно?
Тебя обманули стихи,
Разыграли по нотам.
Прости.
Может, способ знакомства
Не самый гуманный?
Твои заблуждения
Вёл от обратного сонник.
И венский шаман.
Ну, а дальше ты сам приукрасил:
Заставил меня,
Осыпая пыльцой подоконник,
Упорствовать,
Путаясь в крыльях чужой ипостаси!
Живучее тельце:
Заведомой боли в нём тесно.
Стекло содрогая до слёз
И тебя до: "Родная,
Постой, потерпи, это песня,
Неловкая песня," -
Тараню себя
И сочувствие молча глотаю.
Трещит голова изнурённая,
Помнит в убыток:
Я не из лимонниц, капустниц
И прочих жеманниц...
Стекло меня выдаст
Наружу,
Не выдержав пыток!
...Никак не пойму,
Почему ты назвал это "танец"?
Однажды
Потеряла ночью вес –
И летаю.
Вызываю интерес –
У прохожих.
Говорят, вселился бес –
Не иначе.
И к другим он тоже лез –
Не пустили.
Не жалею ни о чём –
Я же злая.
За спиной холодный дом –
Грусть не гложет.
Не люблю, как мы живём –
Души прячем,
Прикрывая кулачком –
Бывших крыльев.
Летела!
Летела, раздирая воздух
От счастья сквозь него лететь
Направленно и виртуозно,
Желая так лететь и впредь,
Попутно обгоняя ветер,
Любуясь и любя взахлёб
Живущее на этом свете
Всё без разбора, просто, в лоб!
Хмелея и теряя разум,
Срываясь на весёлый свист
Нехитрой музыкальной фразы -
Ведь каждый на лету артист? -
Летела! Как! Она! Летела!
Как дура. Поздно сбавить шаг.
И вот – тепло живого тела…
Не пуля захотела так.
Типично
В потоке людском,
Натыкаясь на встречных,
За кем-то погнавшись,
Кого-то оставив,
Улыбкой дежурной
И путанной речью
Решая проблемы
То слева, то справа,
Уже предвкушая,
Летишь на пределе
Возможностей
И, наконец, настигаешь…
Как вдруг…
А куда же глаза-то глядели?
О Боже, ошибка!
По счёту какая?
Стоишь, обессилев…
Мешая движенью…
Ушедший в себя
По вопросам, по личным…
Толкаются локти
Чужих нетерпений!
Но это нормально.
И даже типично.
Майский дух
Густой сироп,
Цветущий майский дух –
Такое вкусное и плотное
Витает,
Что можно,
Этим лёгкие надув,
Не улететь, но плыть,
Не узнавая
Себя,
Лимонно-изумрудный вар
Покрытый
Белой ароматной пенкой…
Волшебно!
Впитывая Божий дар,
Рифмуются восторги
Помаленьку,
Доверчиво
Пелёнки-лепестки
Роняет
Новорожденная завязь,
И мир
Теплом невидимой руки
Всех причащает,
Каждого касаясь…
Ночь, ветер и смычок
Сегодня ветер завладел смычком
И водит им. Порывами, неровно.
Качается заслушавшийся дом,
Впадая в резонанс. Такие волны!
То чуть присядет, то как будто вверх
Привстанет, балансируя у края...
То покидает стапеля и верфь,
То возвращается, вдруг забывая,
Куда он шёл, расчувствованный вдрызг
Лунатик без луны и сновидений…
А ветер врёт! Срывается на визг!
И дом со всей многоэтажной тенью
Взлетает грузно, хлопая дверьми
И безрассудно осыпая стёкла!
…Жаль, измочаленный смычок на ми
Дал петуха, и ночь на день умолкла…
Взрыв тишины
Мне жаль весны,
Опять летящей мимо –
Тебя, меня
Ничуть уже не жаль!
Две оболочки пустоты,
За ними –
Равнина неслучившегося,
Даль
Замалчиванья слов,
Лишённых смысла
По обе стороны
От тишины,
Растущей
Неправдоподобно быстро:
Секунда –
И друг другу не видны…
Неловко числимся
Среди живущих,
Взаимно неуверенные в том…
Как будто был курок,
И был он спущен!
А дальше…
Мы ещё чего-то ждём?
Мне жаль,
Что это может вечно длиться:
Одним листом
Неведенье храня,
Две скомканные
Чистые страницы
Не рвутся
На тебя и на меня…
Или были?
В этом дерзновенно старом доме, где вприкуску к чаю – небылицы…
Или были? Лишняя подробность, не к столу бывалым очевидцам.
В этом закутке тепла и мира, где закладкой – запахи в страницах,
Где вопросы не в силках ответов – ходоки наверх в обличьи птицы…
В этом бережном сплетеньи судеб, где никто не должен падать ниц и
Где питают слабости и чувства воздухом без примеси амбиций…
В этой тишине на грани истин, где хочу остаться ученицей,
Слушая, как шорохи за стенкой перешёптывают время в лицах…
В этом обаянии сюиты, где за годы спелись половицы,
Нет меня. И не было. Зачем же это всё решило мне присниться?
Неба комок
Больно терпеть!
Проси, уговаривай, требуй –
Крики души
Сгущаются в слёзный комок.
Небо внутри!
Большое тяжёлое небо!
Влезло и всё.
Свинцово упёрлось в висок.
Не провернуть,
Не выдохнуть небо наружу!
Глупый конец
Фигуры, затравленной в пат,
Вроде живой,
И тем ей значительно хуже
Вышедших вон!
Им более не предстоят
Муки вины
И страха предсмертным форшлагом.
Небо растёт
На не доигравших дрожжах,
Пьёт изнутри
Громоздкую слёзную влагу!
Душно. И боль
Не видит краёв терпежа…
Путём со-мнения
Бесстрастно жить не получается,
Опять встаёшь на чью-то сторону.
И вот уже вручили палицу,
Слетаются с округи вороны,
И надо принимать участие,
Доказывать кому-то преданность,
И мягкотелый разум застила
Долгов, тебе вменённых, ведомость…
Чуть разделив чужое мнение,
В сомнениях за это корчишься,
Кричишь: «Не надо! Не умею я!» –
А голос твой всё тише, тоньше всё,
И развиваются события,
Не предусмотренные совестью:
«Но это же не я! Верните мне!»
«Да ладно, ты привыкнешь вскорости...»
Как обычно
Куда-нибудь уйти,
Бродить до ночи,
Почислиться пока
Пропавшим без вести…
Такое поведение
Порочит,
Но прочит
Обретенье смелой свежести.
Проветренную голову
И плахе
Не стыдно предъявить,
А снам – тем более.
Они совсем отвыкли
От размаха,
Играя в игры
Детские настольные…
И вдруг
Такая щедрость!
Беспредельно
Твори, что хочешь,
Городи забористо!
К утру я буду верить
Этим шельмам
И воплощать их
В радости и горести.
Пока не станет
Новое привычным,
Не запылится
Слоем равнодушия…
Тогда опять уйду.
Ну, как обычно,
Выветривать
Нагроможденья скучные.
Уехать в поэты
Уехать бы чёрт-те куда и писать покаянные письма…
Оттуда гораздо виднее, как будто бы со стороны,
Что мы проиграли заветные роли ещё в закулисьи
И главное в жизни себе и друг другу остались должны…
Писать, наделяя бумагу задачами парламентёра,
Выплёскивать исповедь, не отступив от вины ни на шаг…
И даже любить, и беречь изумительно честное горе,
И письма поэтому не отправлять, чтоб и дальше – вот так…
Упрямо придумывать, не полагаясь на случай, ответы –
Болезненно точно вопросы найдутся и сами, потом…
Уехать бы чёрт-те куда, добровольно считаться поэтом
И всё объяснить. Ну, хотя бы себе. И увериться в том…
В тумане романтики
На таком расстояньи
Не видно ни плюсов, ни минусов –
Препинание писем
Сравняло искомые знаки…
Боже, сколько воды
В акватории щедрого вымысла!
Волны мерно баюкают время
Нехитрым сиртаки…
Мы давно потеряли реальность
В тумане романтики!
Исписав от руки свою память
От корки до корки,
Высылаем друг другу
Любви ароматные фантики,
Позабыв шоколад настоящий,
По-чёрному горький…
Скоротечная осень
Скукожилась осень,
Раскисла ничтоже сумняся
И пала.
Всего-то за пару дождей!
Скоротечно.
Незапечатлённую толком
Несу восвояси
На память,
Сухую в остатке…
Храненьем запечным
Её доведу
До последнего ломкого хруста!
Она же меня –
До отчаянья:
Всё бесполезно!
Повсюду зима,
И глазам ослепительно пусто…
Простыли следы
Карнавала в глубинке уездной…
Собрать слона
В целом, неглупое было желание
Вникнуть во всё,
Мнением собственным обзавестись,
Изучая нюансы…
Жалко, на месте ничто не стоит:
То времён колесо
Старит оценки,
То зрения точка теряется в прайсах…
Зреть – это в корень? А спеть – это в голос?
По сути и стать…
Стать без контекста
Созревшим и спелым получится разве?
Как ни старайся,
Из пары догадок слона не собрать!
Хобот увязан с хвостом –
А выходит неслонообразно…
Выходка в носках
Чем бы это ни грозило –
Выпендрюсь! Один-то раз?
И радушно встречу зиму,
Мол, ждала и только Вас!
Не скажу, на всякий случай,
Ей ни слова поперёк...
Не в пример себе, до кучи
Вывяжу второй носок...
Буду вежливо и чутко
Рассусоливать о том,
Что скучала, на минутку,
Где-то как-то вечерком...
А когда она утратит
Бдительность и всякий страх…
Издевательски некстати!
В облепиховых носках!
Выскочу на перекрёсток
Раззадоренная в ор!
«Вот тебе! Со мной не просто!
Не люблю тебя в упор!»
По памяти
А пишется всё о любви.
Ну, хотя бы, по памяти.
Ведь даже ушедшей
покоя она не даёт
и слышится. Вы недосказанно
в дверь барабаните,
а там – никого!
Не сошёлся ни адрес, ни год…
Потом продолжаете жить
под неназванным именем,
бродить по пустым,
совершенно не тем городам…
А самое страшное,
самое невыносимое –
глаза закрывать,
чтобы что-то прочесть по губам…
Чисто сердечное
Сердце скачет лягушонком,
а поделать нечего…
Посадили в коробчонку
тесной человечины!
Бедному несладко в людях:
растрясли ухабами –
шишки, синяки повсюду!
Заживут до свадьбы ли?
Ишь, как просится наружу,
за свободу ратует!
Всем какой-то выход нужен
в этой жизни патовой...
Бессердечные мы, братцы,
неужели пленному
биться и не достучаться
к непроникновенным нам?
Вот натычется до боли,
насучится лапками
до бесчувственной мозоли –
и хлебнём несладко мы…
Покупание белого слона
Идёт зима по десять раз на дню
свой сивый бред мне втюхивать с начала
до самой белочки… Пургу гоню –
ей пофиг! А коллизия крепчала…
В течение отчаянья мой крик
слабел: «Отстань! Мне ничего не надо…»
Дурная бесконечность шла в тупик
порочными кругами вице-ада:
– А вот…купите…белого…слона…
Ну, что Вам стоит? Сущие копейки…
Хоть плачь, хоть зашибись, в ответ она,
как заведённая, продолжит клейко:
– Все говорят: «На кой нам сдался слон?» –
а Вы не отпирайтесь и купите!
И душка, и пушистостью снабжён,
уместно скрасит логику событий…
– Я не желаю никаких слонов,
подавно – белобрысых! Непрактично…
– Не красный конь... Но Водкин и Петров
старались! Перейдём уже к наличным?
– Держи карман пошире! Простачка
ты год назад в абы чего обула!
– Вы вспомнили за белого бычка?
Не говорите – скотская натура!
Но со слоном Вам крупно повезло:
приличный экземпляр с развратной скидкой!
– Пожалуй, кот в мешке был меньшим злом…
Час от часу безвыходнее пытка!
И руки опускаются, и вот –
стряслось! Взираю из последней силы,
как белый слон, как белый снег, идёт…
– А чем, в куда кормить? Не объяснили…
Неявные явления
Зима сгущеньем пустоты,
кристаллизацией безвременья
мостит сожжённые мосты
по их фантомным направлениям…
Уже распахнута душа
и верит в мир давно захлопнутый,
неволи пуще не страшат
следы бессмысленного опыта…
Шагнёшь, а дальше – ничего,
но усомниться – нет ни повода,
порог оставишь болевой
по зову неземного холода…
На мост, повисший на ветру,
недорисованный до прежнего,
взбредёшь, и вихри на юру
закружат в сторону безбрежную…
И где, какой из берегов
был правым? Оба сплыли, канули…
И ты свободен. И готов
со снегом падать неприкаянно,
лететь с бездонной высоты
моста, тебя не примостившего,
в сугроб угробиться, остыть
и вспомнить… Это сон! Проспишь его –
и можно дальше жить, как жил?
Зима, мосты, самозабвение –
всё явно выглядит чужим!
Назад из ничего навеяно…
С огоньком
От златозубой черноротой ночи
не по себе:
не видно, что возьмёт
и выкинет,
на ком сосредоточит
луну –
намётанный коловорот…
Какое там,
чур, в домике-квартирке!
Не урезонишь –
только насмешишь,
с удвоенным задором
в окна зыркнет,
страшилками
пошебуршит в тиши.
Да, стены не спасут
от малохольной –
на этот случай
надо бы огня!
Я, например,
включаю свет настольный:
охранный круг,
в ночи – пещерка дня…
В подушку
И никто не звонит,
и никто не лишает покоя,
кроме собственной памяти,
вдруг разболтавшейся к ночи…
Не пойму, что нашло на неё?
Приукрасит былое –
и, меня не стесняясь,
настырно стрекочет, стрекочет!
Ей мерещатся символы
в некогда недосовпавших
обстоятельствах…
Эзотерический возраст? Бедняга.
Впрочем, не до сочувствия:
мы же ровесницы – страшно,
что и я пристращаюсь
к её разведённой бодяге…
Приготовились... улыбочку... пролетаю!
И откуда вдруг берётся
настроенье лётное?
Выше крыши зазывает
поглазеть на улицу,
на житьё в её каньоне,
как невпроворот оно
всё кипит – не выкипает,
мается, волнуется…
Берега оберегают,
пресекают вольности,
понастроены серьёзно:
если не положены
легкомысленные всплески,
то не светит полностью
ни прекрасное далёко,
ни поплоше... Боже мой!
А запало – аж запалом
обжигает пятки мне!
В состоянии тяжёлом,
но зато приподнятом,
я уже пренебрегаю
здешними порядками
и не чую габариты,
и душа свободна так!
Даже голову теряю –
хмурую попутчицу –
ей в гнезде одноимённом
куковать комфортнее,
чем поддаться облегченью,
взять и улетучиться!
Ладно, как-нибудь на память
скину фотки с фортелем…
P.S.
Действие происходит без отрыва
от чего бы то ни было!
Возвращение слов
Клубами белыми
парит над городом
его дыхание –
туманы слов…
Так много сказано
по разным поводам,
и всё смешается
в один улов…
И ловко облако,
скругляя острое,
спрямляя ложное,
превознесёт
все наши выдохи
единым островом
чуть выше голоса
земных забот…
Омоет музыкой,
нашепчет заново
простую азбуку,
затеплит суть
от слова первого,
и с верха самого
слова отправятся
в обратный путь…
На сон бредущий
Какой кошмар?
Не бойся и глазам
не верь,
а то насмотришься такого,
что потеряешься в догадках,
снова
очнёшься:
ночь, не ровен час, гроза…
Не вслушивайся
в немудрёный бред
и, что бы ни случилось,
не волнуйся, –
не так опасны
красочные буйства,
как белый день,
творящий их портрет…
Не вздумай
очепяточные сны
воспринимать иначе,
чем киношку:
покажется, пройдёт –
всё понарошку!
И будет свет.
И ты обязан с ним
уйти по-настоящему
за край
внезапно опустевшего
экрана…
Что воплотится?
Поздно или рано?
Да что угодно!
То и выбирай.
По мотивам
Двум звукам, оттолкнувшимся от клавиш,
предельно удалённые октавы
экзотикой казались – не представишь
такое лево и такое право!
Отправиться туда, одолевая
пространство чувством тона, полутона, –
и партитура, и передовая!
Фаланги... Чёрно-белые препоны…
Рояль настроен поиграть оскалом,
рулит, ведёт мелодию по нотам,
когда б не пляске рук рукоплескали,
на деле разглядели бы: "Да вот он,
виновник треволнений!" В главной роли
собой любуясь, прозевал ведомых:
один диезом, а другой бемолем –
давно лавируют вдали от дома.
Слух приохотился по ходу бунта
болеть за обе линии атаки:
"В пике! На пик!" Сметая контрапункты,
братались звуки!
Воздух стих и плакал…
Жизнь как чудо
Звёздным ливнем да млечной радугой
привечает гравюра ночи.
Черновато… Но ведь не адово?
Новолунием окорочен,
словно вымаран мир! Не светится
свято место… Но ведь не пусто
там, под нимбом честно’го месяца?
Кто-то явится, глянет грустно,
как живём мы на дне чернильницы,
рассуждая о белых пятнах…
Потемнит, но потом ведь ринется
и спасёт нас невероятно?
Так и верим, что так и сбудется,
и луна прибывает плавно…
Не гравюра – кино Кустурицы!
И ведь смотримся крупным планом?
С чувством высшей меры
Бабочкой вся распахнулась к объятьям, к распятию…
На! Наживи на булавку… Неловкие вещи, но
это любовь… И страшнее всего – потерять её…
Взять и оставить тому, кто из кокона женщину
выпростал и высоте посвятил… И безумию…
Так и летела бы к свету, теплу до последнего…
Главное – вниз не смотреть… И не знать предсказуемых,
в общем, вещей… Неспроста очарованным бреднями
крылья даны – чтобы не промахнуться… А пламени
хватит на всех, налетай – никого не помилует…
Это любовь… И классическая пиромания…
Останови ты её! Сохрани легкокрылую
для красоты. Навсегда. И пронзительней зрелища
в жизни не будет… Любуйся, жалей и вымаливай
упокоение душ, разлюбить не умеющих
до смерти – божьей невесты то алой, то палевой…
В муках пингвиньих
Пингвины и мучительные сны…
Нет повести печальнее на свете!
Такие ипостаси сплетены
в одном, животрепещущем, предмете:
в воде – как рыба, хищная причём,
на берегу – милейшая зверюшка…
Живя на босу ногу, облачён
во фрак, а ведь – ни сукин сын, ни Пушкин!
Да кто он после этого всего?
Могла ли так природа ошибиться,
что чудом в перьях вышло существо,
одаренное правом зваться птицей?
Едва в яйце затеплился, небось,
уже порхал в раю на крайнем юге,
а вылупился… Что-то не срослось:
и руки – вёсла, и в округе – вьюги!
Вживался, честно силясь превозмочь
стеченье обстоятельств: рыбой, зверем
учился быть, стал до стихов охоч,
мол, надо ж оправдать покрой ливреи...
И верил! Дни и ночи напролёт,
полярные, надеялся на небо!
Там разберутся, он своё возьмёт,
на прочность доиспытывав потребу!
В ответ пингвину присылали сны
высокие, из области культуры, –
давали полетать вокруг Луны
всем фибрам впечатлительной натуры…
И так всю жизнь!!! Проснётся на снегу
в поту, в слезах, обрушенной не птицей,
выщёлкивает клювом: "Не! Мо! Гу!"
А что не может? Кроме утопиться…
Смена перспективы
Шёл по делу (и дошёл бы!), совратило совпаденье:
оказалось, что однажды так подходит электричка
и везёт же вдруг! Из рисков – только степень заблужденья
где-то в городе конечном. Ну, бывает с непривычки…
Слава богу, так бывает! И бесцельная поездка,
и сопутствующий трепет, любопытство (не к себе ли?),
вороватое гулянье всяким там делам в отместку,
и особенная лёгкость в атмосфере акварели…
Покажись, каким захочешь, – здесь налево и направо
переулки и надежды расположены поверить,
что идёшь ты на удачу… За отсутствием состава
предыдущих отношений, им (со стороны) видней ведь?
Так, приподнятые мысли неожиданно приводят
к занимательной находке: вот он, ты! А кто по делу
шёл в начале – неизвестно (и теперь неважно, вроде…)
Хорошо, что электричка увезти его посмела…
Из пальца
Вдруг разыгралась охота убить
завлекательных зайцев!
Кстати, приспичило
именно мне и не менее двух
выстрелом прямо одним.
Отследив, наказательным пальцем
целюсь, и внутренний голос желает
не перья, не пух –
мясо ему подавай!
Понимал бы в колбасных обрезках:
под руку лезет,
а пулю пустить – не козла в огород!
Пороху в пороховницах
наплакал котейко не веско:
светом едва озарит е-4,
но к мату сведёт
партию – хватит ничьей оставаться!
Пора под фанфары
мушку поставить над и
и пальнуть по торчащим ушам
особей, косо смотрящих на всё,
при попытке задаром
въехать ко мне на рожон!
Обилетиться кто им мешал?
На крючке
В течение месяца выйти из дома
и плыть наугад,
заглядывать в бездну,
о том, что случается после, не помня,
по-рыбьи, волнуясь беспочвенно,
прятать в себе звукоряд,
неслышимый всеми,
на всех языках абсолютно неполный,
держать занемевшими дёснами вкус,
непосильный тебе,
вылепливать воздух губами,
но чувствовать, время впустую
уходит в течение месяца,
и не сложилось в судьбе
ни строчки такой,
чтоб уверенно выдохнуть не запятую,
Вне себя
Ну вот и я в диковинных местах,
с непониманьем способа и цели
произошедшего… Спасибо, страх
не растерялся – даже не при теле
всё ждёт, чего бояться… А по мне,
тут главное – искать какой-то выход!
Нелепо вдруг присутствовать во сне
чужом, несоответствующем лихо
моей свободе быть, не быть и где…
Подумаешь, гостеприимством пышет!
Но чьё оно? В неоновой среде
я никого не вижу и не слышу,
не знаю, чем обязана, кому
упоминаньем обо мне бестактным
в связи потусторонней… Вот возьму
и заору: "Эй, просыпайтесь как-то!"
Вопрос со звёздочкой
Ну как я могу относиться к тебе?
Отношенья –
как минимум, связь
и, как максимум, общая почва…
От внятного Ньютона
до изощрений Эйнштейна
всё сходится, кроме людей,
вопиюще неточных,
погрязших в погрешностях чувства.
Благие расчёты
на каждом шагу
поджидает число перепутий,
и, кажется, множит на шансы!
На несколько сотых.
Чем дальше заходишь,
тем всё приблизительней к сути…
Чем ближе друг другу,
тем будет больнее, и только,
потом отдаляться
всю жизнь, по минутам, годами…
И как я к тебе отношусь?
Получается – стойко.
А почва быльём поросла,
да и связь пропадает,
и чувство такое,
что держится только на чуде,
неправдоподобно так держится,
теплится всуе…
Итак, я к тебе отношусь.
Не вопрос! Хоть и труден.
Ответ же, при всей очевидности,
необоснуем…
Жизни любый
Дуб вековой –
или даже постарше столетия? –
так же, как все,
от весны отставать не намерен:
дайте влюбиться и всё!
Ну, хотя бы в штакетину.
Чувства от сна пробудить
в благородной манере…
Наколдовал себе
листья альтами да скрипками,
ветви подставил –
и вот уже струнная крона
за душу брать приготовилась!
Боже, не шибко ли
для деревяшки заборной
невзрачного тона?
Что она смыслит
в его оркестровом звучании?
А ничего!
И останется в полном порядке
просто дощечкой,
сгодившейся дубу нечаянно
на вдохновенье,
на музыку с музой вприглядку…
Из убытошного состояния
Ходишь, ходишь в булочную,
иногда – и в прачечную,
потому что будущее
требует забот…
Думаешь, замешкаешься,
часом не заплатишь ему –
так оно, отрекшееся,
завтра не придёт…
А когда в зависимости,
в ежедневной занятости
проживёшь, как выяснится,
до скончанья лет,
выйдешь, пуст и выпотрошен, –
с будущего станется-то!
Вот ходил бы в пыточную –
вышел бы поэт…
Дозаправка теплом
Зачем – как будто кто забыл – твердить одно и то же:
а помнишь, в этаком году случилось то да сё?
…Но, всласть подбросив по словцу, раздуем, растревожим
под осень общую весну, всю душу привнесём
и чушь прекрасную ещё на чудное мгновенье
продлим и будем, горячась, частить наперебой!
"А помнишь" – так себе пароль, но отзыв сокровенный:
мы ровно те же! Да и кем нам быть, как не собой?
Какая, к чёрту, тут зима – стряхнём её в прихожей,
обсудим планов громадьё по-свойски у стола!
И снегом стает седина под жар и пыл галдёжный…
А помнишь, ведь всего вчера казалось, жизнь прошла?
Заглавная точка
Под условностью "мост"
протекает река безымянная...
С незавидным упорством
хожу постоять на мосту
и смотрю на неё,
торопливые глупости мямлю ей,
и, казалось бы,
образом странным используюсь тут:
не играющий роли герой,
внесюжетная линия,
с точки зренья воды,
отразившей на миг эпизод…
Ей течётся и так,
без моих обращений по имени, –
мне покоя никак
это имя её не даёт!
Заставляет исчерпывать море,
выплёскивать пригоршни
безответного звука
вдогонку текущей волне
и всю жизнь оставаться
в моих обстоятельствах нынешних:
отражением вскользь
на глубоком, поди, полотне…
В арбузные скобки
Это лето прошло без меня…
И, пока не скучало нисколько,
всё хотелось его променять!
А на что?.. Жизнь, по правде, по горькой,
не даёт ничего кроме лет,
мимолётных, затем и спешащих,
чтобы мне показалось им вслед:
лето было, и не было слаще
дней пригубленных!.. Входишь во вкус,
опоздав... Здесь к хорошему надо
побыстрей привыкать! Я стремлюсь,
но не хочется с первого взгляда
преть на лежбище пляжном и вплавь
изучать на себе физрастворы…
Только завтра, песчинку приняв
за post scriptum вчерашнего моря
в свой безвыходный адрес, пойму,
это лето меня скоротало!
Провело, как хотелось ему,
мимо мякоти сахарной алой!
…А теперь и слова не найти,
чтоб заполнить арбузные скобки,
и не сделать потише мотив
безутешной рапановой глотки…
Назвать бы знаменным закатом, но
Полесья краски – пляс многоголосия…
Всклень проявились облака в воде
порфирным баритоном… Волны бросились
оспаривать сопрано свой удел
в бубновом бубне неба… Тенькнув тоненько,
свечой заздравной вышла на холме
и поплыла румяная часовенка,
к себе валетом – фитилём ко мне…
Прикрыли сосны ноги загорелые
со скрипом тенью… Ряби клин по ним
пролепетал коралловое тремоло…
Тут притяженье стало неземным,
и вот уже второе солнце катится –
не вышло б озерцо из берегов
от полноты исполненной сумятицы!
Дав дню на дне неопалимый кров,
клубок лубочный спутался с Малевичем –
картина гуталином: дама пик,
слова глотая песни красно-девичьей,
мой переводит на немой язык…
Колыбельная
Небо густо-нагусто сеет звёзды в августе
ночи напролёт…
Здесь у нас тепло ещё – может, и сокровище
примется, взойдёт…
Россыпь серебристую осень всеми листьями
будет пеленать,
разоряясь, бедствуя, выкормит небесное,
как родная мать…
Дальше – больше, сменится дождь живой на мельницу
холода и тьмы –
закалятся проблески неземного в отпрысках
силами зимы…
А весной, на вербное, снег сойдёт, наверное,
чтоб не подвести
прим залётных… Ветра им в спину несусветного,
млечного пути!
Пусть оттуда потчуют освещеньем точечным,
а земле пора
в лето сенокосное – здесь теплей без космоса,
проще говоря…
Круги своя
Никогда раньше
не смотрел в небо
из такой бездны,
не молил холод
набивать душу
до краёв, плотно,
а теперь время
стороны тёмной:
получай, бездарь,
за игру в спички
на листе белом!
Нет бы кто отнял…
Никогда раньше
не ловил звёзды
на словах падких
до людской веры,
а теперь жадно
провожал взглядом,
сочинял следом,
как сказать много,
но совсем кратко,
и травил душу
тишиной мёртвой…
Нет бы взять яду!
Никогда раньше
не искал сходства
в синяках лунных
со своей правдой:
ни себе счастья,
ни другим проку…
А теперь тяжесть
всей земной тени
пожинал, умник,
и серпу света –
нет бы что помнить! –
подставлял щёку…
Атмосферка
Тучи слонялись туда-сюда…
Так примелькались, что впору лица
их различать… Только, вот беда,
незачем…
Ветер длится…
Бьётся пустой головой о день…
Бесится, вновь попадая мимо
дня, головы… Обложная тень
кажется…
Нервный климат…
Всё баклажановей белый свет…
Верить, не верить, глазам ли, окнам –
мелочи жизни… На это нет
времени…
Воздух отнят…
И наступает последний миг!
Напропалую! И, стоя ливнем,
вдруг истекает… А страх возник
попусту…
Чёрт наивный…
