***
Среди обледенелых глыб
В космических полях
Смешным цыпленком среди мглы
Нахохлилась Земля.
Ей горе, впрочем, не беда:
Она внутри чиста –
На ней и воздух, и вода,
И – след стопы Христа.
Вот человеку черт не брат,
А может быть и брат.
Придет вечерняя пора –
Я выйду на Арбат.
Ведь там кучней всего земля,
Тучней всего толпа.
Орда расхристанных гуляк
Пьет водку от пупа.
И я остался бы в толпе,
Но мне милей покой.
Несется поезд по трубе
От станции Тверской.
Там пахнет тленом и землей –
Нахохлилась Земля,
Я – пассажир в ночи земной
В космических полях.
* * *
А. Кувакину
Осенний вечер за окном
Спускается с небес.
Но мы не пустим сумрак в дом –
Эй, окна занавесь!
Нальем фужер огнем! огнем!
Сладка беседа перед сном –
Нам нечего скрывать.
Поговорим, поговорим –
О том, чем дышим и горим.
К чему нам горевать!
Пусть речь течет, блестят глаза
В кругу друзей и муз.
Нам есть от сердца что сказать.
И, словно двести лет назад, –
Прекрасен наш союз!
И пусть хрусталь блестит звеня,
Как много в комнате огня,
И пылкий шепот муз.
И вещим кажется сердцам –
Мы знаем их по голосам,
Их нежный шелест уст.
Осенний вечер вдаль ведет.
Звезда вечерняя падет
На поле и на лес.
Зажжем огонь, нальем вина
Осенних сумерек без дна.
Почуем ход небес -
Озябший путь небес.
* * *
Я только один из людей,
Один из людей, да и только,
Душою тоскующий здесь,
На утлом земном неустройстве.
Да что там, лишь мысли длинны,
Лишь сердце иззяблось. Лишь стены
Молчат. Мне нужны
Иные просторы Вселенной.
Уж лучше стихи не писать
И в утлой хибаре родиться,
Чем мчаться на всех парусах
К обрыву. А после разбиться.
Продлись, ожидание дня,
Скажи мне, случайный прохожий,
Что в жизни постигнет меня,
Поэта без плоти и кожи?
Я - весь ожиданье. Мой час -
Безмерный, бессрочный - настанет.
Мы вечность несем на плечах,
Как быстро года мои тают.
Я только один из людей,
Но я не один в Поднебесной,
Отчизна, откликнись, я здесь,
Я твой человек неизвестный.
Осень
(песня)
Долго ли, быстро – лето пройдет,
Осень лазейку в город найдет,
И потекут золотые дожди
По тротуаров мокрой груди.
Серое рваное солнце из туч
Больше не выпустит солнечный луч.
Будет скакать зайчик впотьмах, -
Солнечный зайчик в мохнатых клубах.
И по бульварам пойдут сквозняки,
А в сквозняках побредут старики,
Дамы с собачками, мамы с детьми,
Дяди с портфелями, люди с людьми.
Плачет ли осень, смеется ли грусть,
Я в этот город однажды вернусь.
Буду бродить по бульварам пустым,
Осень, оставь мне хоть тень красоты.
Осень, как женщина, манит и жжет,
Осень последний свой вздох бережет –
Вот почему та пора мне мила,
Женщина-осень, оставь мне тепла.
Долго ли, быстро ли – лето пройдет…
* * *
Остановите время, я сойду.
Мне осенью так хочется забыться,
Среди аллей растаять на ходу
И никогда назад не воротиться.
Остановите время – я устал
От мельтешенья и жужжанья речи.
Я сам себя навеки испытал –
Мне птичья песнь дороже человечьей.
Так смутно и привольно на душе.
Идя осенней липовой аллеей
Я понимаю: нам не цвесть уже –
Под снегом утро серое белеет.
А посему – остановите дни,
Которые, наверно, не напрасно
В раздумьях сердце вещее хранит.
“Остановись, мгновенье, ты прекрасно!”
Не грусти
(романс)
Не грусти, пусть за окнами гаснет закат –
Синеокая ночь впереди.
Не смотри на нее, отведи же свой взгляд,
Не грусти, не грусти, не грусти.
Так случилось, что наши года коротки,
Точно зимние дни в забытьи.
Их расхитила вечность,
как птица с руки –
Не грусти, не грусти, не грусти.
Так подбрось же огня
в золотистый очаг
И негромкую песнь заведи,
Чтобы пламя рвалось
и огонь твой не чах –
Не грусти, не грусти, не грусти.
Так уж было не раз,
что кончается день,
Чтобы новым на смену придти.
Новой жизни мелькнула
прекрасная тень –
Не грусти, не грусти, не грусти.
* * *
Земля была безвидна и пуста...
И не узреть распятого Христа.
Еще до времени, ступая год за годом,
Он проходил как будто мимоходом
По пыльным переулкам Иудеи
Меж змеевидных чванных фарисеев.
Земля была безвидна и пуста —
Но кедр ливанский вызрел для креста.
Он силу набирал и, зеленея,
Впитал земные соки Иудеи.
Вот в центр земли корнями жадно впился
И не отпрянул от ее ядра.
Померкло солнце, Бог изрек: «Пора!
Спаситель здесь. Он к вечери явился».
И потекли евангельские строки
Одной тяжелой огненной струей
Последних дней. Но в горнице высокой
Зажглось окно над сумрачной землей.
* * *
Они считали деньги –
До ночи. И опять
Вползали по ступеням
К высокому распятью.
Они Христа пытали:
Зачем пришел с небес?
Мы жить с Тобой устали,
Нам ненавистен Крест.
Мы слабые, мы злые,
Мы подлые порой,
Зачем в края иные
Зовешь нас за Собой?
Был лик Христа невесел,
Он тихо отвечал:
Я знаю ваших песен
Нездешнюю печаль.
И где слеза прольется –
Я тихо подниму,
И где дитя споткнется –
Я руку дам ему.
И молча отползали
Мятежные рабы,
И ноги лобызали,
И преклоняли лбы.
* * *
По переулкам гаснет день,
А ночь белым-бела.
Бродячий пес меня, как тень,
Проводит до угла.
Я не спешу домой давно:
Мне некуда спешить.
Пусть дни мелькают как в кино –
Не им судьбу вершить.
О город, жарче пламеней!
Глубоководный спрут
В пучине щупальца огней
Раскинул там и тут.
Мутится воздух перед сном.
В расселинах земли
Попрятались все те, кто днем
Пытали жизнь и жгли.
Один лишь я крадусь как тать,
В расселинах людских
Я должен встречных испытать
В теснинах городских.
Старая Москва
Вся в заплатанных обносках,
А в глазах – тоска, тоска…
Зябко в тень у перекрестка
Жмется Старая Москва.
Заблудилась, заплутала,
А в глазах голодный блеск –
“Ах, беспамятная стала,
Позабыла свой подъезд”.
По арбатскому Бродвею,
С иноземцами вольна,
С “могендоидом” на шее
Ходит блудная жена.
Жадный глаз с витрин сметает
Все, что жжется и блестит,
Лишь змеиный хвост мелькает
Меж раздвоенных копыт.
А вокруг пылит пустыня,
Мерно плещется волной
Говорящий на латыни
Город власти над страной.
Деревня
Пью жидкий изумруд
Из травянистых вен.
И жизнь – бессмертный труд,
И смерть – бессрочный плен.
Понятный всем напев –
Кузнечик струны жжет.
Я выйду по тропе
На солнечный лужок.
Клубится солнцепек
Дыханием ста трав.
Душа – как мотылек –
Одуматься пора…
Мне жаль прощаться. Пусть
Над тихою рекой
Проляжет Млечный путь
До пристани людской.
Уеду. Поклонюсь.
Навеки. Насовсем.
Я прирасти боюсь
И отцвести, как все.
Прощай и будь мудра,
Живи, цвети тайком,
Земля, не мать – сестра,
С которой незнаком.
* * *
Холодные пальцы власти,
Как сон о загробной страсти –
На шее сомкнутся вдруг.
Прощай, и тепло, и счастье,
Когда тебя в одночасье
Запрут, как кота в сундук.
И будешь ты шагом, шагом
Стучать по бетонным плитам.
Подошвы твои сотрутся,
Глаза потеряют цвет.
И тень твоя ляжет рядом
Безмолвно, как пес побитый.
И, мысленно содрогнувшись,
Ты скажешь, что Бога – нет.
* * *
Арабески на плоском небе —
Все созвездия взаперти.
Не заботься о бренном хлебе,
Было б только вино в горсти.
Только б ноги влачить по свету,
Только б злую не клясть судьбу,
А судьба твоя — быть поэтом,
Даже если лежишь в гробу.
Мне приснилось прикосновенье
И шагов торопливый шелк.
Было, было в моих мгновеньях
Незабвенно и хорошо.
* * *
Мы платим за наше счастье.
Много, мало ли — не считали.
Кто над волей своей не властен,
Тот блажен в поднебесной дали.
Мы считаться с судьбой не стали,
Стоя в дымке предвечной тайны, —
На краю страны чужедальней
Мы земную боль отстрадали.
Выпускай нас на свет печальный,
В мир погоста, где нет печали.
Где под солнцем, в тенистых кущах
Занавешенных дней ушедших
Нам, наверное, будет лучше:
Наши души забвенье лечит.
За стеною дождя прохладной
Сердцу в горести станет легче.
Сон не станет за грех расплатой,
Ведь младенцы не виноваты
В том, что было невесть когда-то.
* * *
Наши чада — цветы
Из дымящихся, трепетных жерл,
Наши души — лишь дым,
Из земли вырастают фонтаном.
Не сумев побороть
Злую немочь стареющих тел,
Имя ищет свободы,
Покинув остов безымянный.
Новый парус кроится,
И прочь уползает заря.
На пурпурных сосцах
Закипает вино молодое.
Это утро стучится —
Вот и кровь налита в якоря,
И веревочный стяг
Распустился тревожной листвою.
Кошка
Лишь солнца путь невыносимо светел
Пуд соли съеден, чем теперь запить?
Все минуто, и судеб многолетье
Вдали чернеет. Рядом кошка спит.
И спящим существом владеет ласка,
И нежностью повеет взаперти.
Так здравствуй, сонный зверь,
Зверь-небожитель, здравствуй!
Ведь Ноев наш ковчег
в божественной горсти.
* * *
Взвесь, поэт полночный,
Строки на весах -
Голубь непорочный
Замер на часах.
Оттого так чисто,
Так свежо вокруг,
Что нечистой мысли
Не помыслишь, друг.
* * *
Много пьяных людей на Москве,
Чаша смерти полна до краев.
Люди-люди, я тоже в тоске,
Мы из чаши забвения пьем.
Не излечишь себя без любви.
Под гортанные крики татар
Льются деньги, молчат соловьи -
Не театр этот мир, а базар.
Много пьяных людей на Москве
Мне встречается этой весной...
О туманный, властительный век,
О тупик человечий, чумной!
* * *
Помилуй, Боже, тьма над Петроградом,
И над Москвой полуночной зима.
Мы далеки, сердца –
должно быть, рядом.
Нас заточила Родина впотьмах.
Так отчего же грустная, седая
Метель-старуха за окном метет
И тянет душу… Только вот отдай ей –
Она тебя за море унесет.
* * *
Блажен, кто молча был поэт.
Блажен, кто молча был поэт.
Он, в ризы темные одет,
Стоит, прикован у столпа,
Пред ним беснуется толпа.
Минута – и поэт сгорит.
Он ничего не говорит,
Одни глаза блестят с чела –
Так жизнь блеснула и прошла.
* * *
А. Кувакину
Они стояли в подворотне
И спички жгли, огонь роняя.
Там, сдвинув веки плотно-плотно,
Зима косила их слепая.
Она раскинула метели
Своим покровом вдохновенным,
А мимо них века летели
Из подворотни всей вселенной.
«Ну что ж, - сказал один. - Напьемся,
Коль века ход так неизменен?»
Другой ответил: «Нет, прорвемся –
Ведь призрачен напитка гений».
Они стояли у порога
Времен последних, незабвенных.
Весна притихла, недотрога.
Зима царила во вселенной.
Лунный пёс
Спит Земля, обвитая цепями
Непонятных, страшных, дальних звезд,
И под их колючими лучами
Все, что есть, навеки и всерьез.
Спит Земля и, подогнув колени,
Спят младенцы в чревах матерей,
В лунном свете города белеют,
Сном укрыт и нищий, и злодей.
Спит и Фауст, и Гобсек, и Ницше,
Спит и Маркс, обнявши "Капитал",
Лишь бездомный пес по свету рыщет,
Обратив к Луне зубов оскал.
И летают лунные стрекозы
Меж уснувших призраков земных.
Чует пес, как пряный лунный воздух
С той, запретной, веет стороны.
И, фосфорецирующим оком
Озирая цепи дальних звезд,
Рвет когтями Землю одинокий,
Воющий, голодный Лунный пес.
* * *
Соловья ослепили, чтоб пел -
Так Гомера судьба ослепила,
Чтоб лепил он свой вещий удел,
Чтобы песни, не видя, лепил он.
И на кончиках пальцев Гомер
Создавал неземные созвучья,
И глядел на него Люцифер
Из Аида, от зависти мучась.
Соловья ослепили, чтоб пел,
Чтобы вечная ночь продолжалась
И неведом был жизни предел.
Чтоб душа наших лиц не пугалась.
Зверь
Я заведу себе дружка-
Не кошку – нет - и не щенка,
И не гремучую змею:
Я тварь иную полюблю.
Её не манят облака,
Ей жизнь сладка,
А мне – горька.
Она игрушка и палач,
И тень моих земных удач.
Она – Нарцисс, а я - родник,
Я этой твари не двойник.
Пусть старый. Фрейд рассудит нас,
Я ж – зверю подолью вина
И накормлю, и причешу, случись -
И плеткой пригрожу:
Пусть знает, что хозяин строг,
Пусть знает место и порог.
В хоромы зверю путь закрыт,
Он на меня шутя рычит,
Две страсти у него в крови:
Он ищет смерти и любви.
* * *
Я живу, ни за что не плачу,
Только плата моя не в деньгах:
То на крыльях полночных лечу,
То плетусь, как солдат, в сапогах.
Я за жизнью, невольник, бегу,
Я споткнулся, упал, я продрог,
И ночую в дому, как в стогу –
Дождь стучит за окном в водосток.
Дорога моя плата, отнюдь
Я не даром по жизни иду,
И горька моя вещая суть:
Я одною ногою в аду.
* * *
Как трудно жить, как просто умереть.
Уйти в безвестность ничего не стоит.
Ни ветер веять и ни солнце греть
Уже не смогут под травой густою.
И будет плыть безмолвный мой ковчег-
Куда? 3ачем? - Навеки, без возврата.
И станет надо мной журчать ручей-
Весной, - а осень понасыплет злата.
Был я иль не был Божий человек,
А может, окаянный и пропащий...
Я больше не пекусь о голове,
Я в вечность стал заглядываться чаще,
Коль есть она, к чему на мир смотреть:
Ведь можно даже вовсе не родиться.
Как трудно жить, как страшно умереть,
А потому – не надо торопиться.
Спасибо
Спасибо за кровь и за кров,
За кротость, за краткость, за ясность
Осенних сырых вечеров,
За вешнюю ярость ненастья.
Прости мой варяжий набег:
Сама же меня выбирала.
Россия, твой сумрачный брег
Изведал я. Легче мне стало.
Спасибо, родная, прости.
Словами твоими горжусь я
Измучился я на Руси,
Но как надышаться мне Русью!
Спасибо, родная, тебе
За то, что – поэт и не боле,
За то, что в бессильной мольбе
Ломаю железную волю.
Спасибо, родная, прости
Мои суетливые мысли,
Сама им предел очерти,
Сама их согни коромыслом.
* * *
Есть сила свыше и слова в тиши,
Единственною музой огласимы.
Не оборвать сей век, сей мир не сокрушить,
И жалкие слова не сделать золотыми.
И, одинокие в немом пространстве лет,
Как бабочки, летим в огонь, сгорая век от веку,
Рожденные – гореть. И наш печальный свет -
Свет невечерний льется над планетой.
И ты гори, но знай: так истина черна,
Когда один во тьме блистаешь искрой рока!
Визжат лишь голоса, сереют времена,
Да имя не в чести, да впереди дорога.
* * *
Цепочка следов колдовская
На первом декабрьском снегу,
Кто шел – никогда не узнаю,
Пусть даже и вслед побегу.
Он был, без сомнения, первым
Тем утром морозным, седым,
По веточке зимнего нерва
Он первым проложил следы.
Тем утром, больным и морозным,
На сером пустынном дворе
Я понял: теперь уже поздно.
Я понял, что начал стареть.
* * *
Пришли на погост графоманы,
Поэта пришли помянуть -
Он умер от колотой раны,
Он в вечность сумел заглянуть
Они обступили могилку -
Вокруг колыхался репей -
И солнце пекло им затылки,
И тут же свистал соловей.
И вот появилась колбаска
Селедка с зеленым лучком…
Но водка нужна для завязки -
И водка явилась рядком.
Ну что, открывай, да помянем.
Стихи он когда-то писал, -
Сказал графоман Соловьянин
И взглядом ушел в небеса.
Там солнце пекло по-июльски,
Ни тучки окрест, ни дымка.
Испей-ка, Серега, по-русски, -
И дрогнула чья-то рука.
Душа умерла
В городе люди быстро стареют,
В городе время мчится стремглав,
В спину прикладом: быстрее! быстрее!
Смотришь, душа догорела дотла.
Что остается - иль просто напиться,
С другом печальную новость деля:
Вот мол, пропала душа, застрелиться
Или уехать – большая земля.
Иди цинично смотреть на прохожих,
Видя сквозь лоск подноготную их?
Знаю, я чище был. Знаю, моложе.
Жизнь! Канитель! Эй, ожги вороных!
В городе люди быстро стареют,
Ночь скоротаешь – полжизни долой.
Зеркало - вдребезги! Прочь! Поскорее!
Голову - пеплом, душевной золой!
Нет, все непросто. Бесстыжие тени
Ночью настигнут, покажут - старик.
Иль среди дня подползет омерзение-
Дурно! - и ты оборвешься на крик.
Что утешает. Серьезные дети
Смотрят подолгу, будто врачи.
Я улыбаюсь, не в силах ответить,
Сердце легчает, лепечет, стучит.
* * *
Что-то в округе так весело,
И на душе широко.
Даль распахнулася вешняя —
Птицы поют высоко.
Тихо село заоконное
В утренней дымке плывет —
Будто в домах под иконами
Больше никто не живет.
Нет никого в мироздании,
Небу просторно в груди.
Лишь за лесами за дальними
Будущий день впереди.
Что там мне ныне назначено? —
Сонно в моем закутке,
Только за спящими дачами
Месяц плывет по реке.
Выйду, и в синь непорочную
Молча гляжу и гляжу.
Нет ни души в моей вотчине,
Где я живу не тужу.
* * *
В храме Бог меж людьми обитает.
Гулко бьется мирская капель,
И взволнованный ангел слетает
На младенца в святую купель.
Ради этого все начиналось,
И невеста свой плод зачала —
Ведь Пречистая Матерь все знала
Наперед — и дитя сберегла.
А на улицу выйти — так дико,
Так безумно сверкают глаза,
Что родными мне кажутся лики
И близки так, что ближе нельзя.
В храме Бог посылает мне слезы —
Плачет сердце над жизнью моей.
Все мне кажется: каяться поздно —
С каждым годом поздней и поздней.
Пусть дитя, что ликует в купели,
Наперед углядит свой удел
И запомнит, как ангелы пели,
Чтобы жить, как Господь повелел.
* * *
Кругом пустота с пустотой играет
И пыжатся пузыри.
Не надо ада, не надо рая,
Не знаешь — не говори.
За пышным столом одна смерть пирует —
Шершавая, как доска.
Мы жмемся, сиротский кусок воруем,
Будто два голодных щенка.
Нам мало жизни, в ней все уныло,
Лишь ветер как пес кружит
И вновь близнецов разрывает милых,
Судьбу рассекает жизнь.
Неправда, солнце, что все спасемся
На утлом мостке луны.
Как волчий хвост, на ветру трясется
Акулий хребет волны.
Пусть флаг Небесного коммунизма
И плещется над водой —
Какое дело до вечной жизни
Тому, кто горит звездой!
* * *
Я знался с горними людьми,
И в тонком полусне
Александрия снилась мне
На вороном коне.
И Клеопатры тонкий стан
Свивался, как змея.
Цвели лилейные уста,
Томленье затая.
Остыли ныне зеркала,
Века покрыла тьма.
Судьба дала мне два крыла
Да толику ума.
* * *
Еще душа не охладела,
Но иссякает дар любви
И сердце вторит неумело
Напевы давние свои.
Еще вино течет рекою,
Но берег виден сквозь туман
И страшно горбится порою
Волнами хаос-океан.
Еще душа не оскудела,
Но взор понур и грустен вид.
Пусть до известного предела
Душа голубкой долетит.
А там средь пасмурного неба
В зените тающего дня
С косою вьется злая небыль
И с неба целится в меня.
Так пусть визжат людские страсти,
Которым тесно взаперти,
А в дверь колотятся напасти:
Им тоже суждено войти.
Любовь иссякла. Мир мрачнеет —
Огромный разноцветный шар
Плывет к закату, пламенея,
Как гаснущий впотьмах пожар,
И пассажиры дальних странствий,
Объяты заживо огнем,
Летят в зияющем пространстве
В ночи все дальше день за днем.
* * *
Что веков снеговые громады,
Продолжается бег впереди.
Ты смятенью минутному рада,
С замирающим сердцем в груди.
Есть лишь сердце, да некуда деться
От тревожных и суетных дней.
Прячь же слезы в свое полотенце —
Дни становятся ночи темней.
Я бы выпил, да нечего выпить.
Вой же, серая шкура, впотьмах,
Пусть луна в синей утренней сыпи
Не сведет нас, пропойц, с ума.
Вот так чудо — мечта раскололась
И уродец явился на свет.
Нет воды и отравлен колодец
В восемнадцать младенческих лет.
Пожалей, Богородица, Сына,
Не давай Ему много скорбеть,
Потому что в лихую годину
Лютой смертью Ему умереть.
* * *
И кофе пахнет, и шалфеем
В моем дому,
Кленовый лист в окне алеет
Мне одному.
Иль это вновь рассвет стучится
Ко мне, звеня,
Иль это осени жар-птица
Манит меня.
Я одинок, как прежде, осень,
В своем дому,
Ты мне в окно гроздь ягод бросишь
Я подыму.
Повеешь пряным ароматом
Пустых садов,
Фальшивым осчастливишь златом
Грязь городов.
И вдруг исчезнешь, словно фея,
Впустив зиму.
И кофе пахнет, и шалфеем
В моем дому.
* * *
Мужчина ждет от женщины тепла
Студеными и темными ночами,
Чтобы она светилась и цвела,
Чтобы зарю средь ночи возвещала.
Мужчина ждет от женщины чудес
И в небеса возносит лик богини,
Чтобы Христос угаснувший воскрес
И руки протянул к Своей Марии.
Мужчина ждет от женщины любви —
Во вражьем стане, среди лиц разбойных
Ты о пощаде Бога не моли,
Молись любимой, одинокий воин.
Все будущее вам принадлежит,
Вы, если и умрете — оживете,
Лишь двое знают, что такое жизнь:
Мечта влюбленных о ночном полете.
Мужчина ждет от женщины тепла —
От матери, сестры и от любимой,
Чтобы она молилась и ждала
И жизнь спасла надеждами своими.
* * *
Лютует толчея людская —
Без слов, без музыки, без сна.
Поэт мятется, неприкаян,
Как одинокая струна.
Она всегда звучит от боли,
По прихоти железных рук,
Но только, сердце измозолив,
Из тишины родится звук.
Там, где источник вдохновенья
Послушен пенью тишины,
Скрипят без устали ступени
И бродят трепетные сны —
Пусть все останется, как было,
Пусть мысли бьются взаперти,
По прихоти волшебной силы
Оставь мне музыку в пути.
* * *
Вот она, нечаянная встреча.
Мы столкнулись словно невзначай,
И теперь на этот тихий вечер
Опустилась тихая печаль.
Тихая печаль поет ночами,
И тебе, наверно, не до сна,
Потому что за окном ручьями
Истекает ранняя весна.
Полоумная, шальная пташка
За окном колотится в ночи.
Ей, бедняжке, холодно и тяжко —
Так и ты в окошко постучись…
И пускай огонь трещит горбатый,
Извиваясь в низенькой печи,
Нет, ни в чем весна не виновата,
Если нас столкнула в той ночи.
* * *
За мною Есенин и Пушкин,
К чему мне теперь побрякушки.
Я чувствую солнечный свет,
Рубцов будет зван на обед.
И в этой компании чудной
Своим оказаться нетрудно —
Лишь надо страданья уметь
Блаженством явить на письме.
Есть символы в каждом событьи,
Есть в каждом мгновеньи открытье —
Средь сладких и благостных дней
Не сможешь себя разуметь.
Ступай в вековые угодья —
Там ветры лохматые бродят,
Там вьюга ревет все страшней —
Так бритвой грозит брадобрей.
Увидишь — уйдет все былое,
Все мелкое, пошлое, злое,
Останется вечность одна
И ты, и стихи, и она.
* * *
Жизнь порвалась, как кинолента,
И темен безразличный зал,
Уж я-то знал: судьба — легенда,
Ведь наспех сам ее создал.
Смотрел, участвовал и думал:
Настанут светлые деньки,
И мы уйдем от зла и шума
На берег медленной реки.
И будем вспоминать, как было,
Как дни неспешные текли,
Как ты меня тогда любила
И как друг друга мы нашли.
Да, все века смешались ныне:
Кто был смешон, тот стал свиреп,
Где был дворец — лежат руины,
Кто был велик — теперь нелеп.
Была любовь желанным бредом,
Хоть легкомыслен всякий бред,
А мы брели по белу свету —
И ослепил нас белый свет.
* * *
Падал снег на золотистую листву,
Новый год, казалось, был не за горами.
Мы смотрели в неземную синеву —
Наши жизни пролетали перед нами.
Голуби взвивались тут и там,
Мы с тобой — два белых голубя в зените,
И смотрели вниз по сторонам
Зачарованные ангелы-хранители.
Мы с тобой — два голубя во мгле,
Город расстилается под нами —
И живут на пасмурной земле
Те, кого мы раньше не познали.
Падал снег, и прямо на листве
Оседали хлопья, как гирлянды,
А в предновогодней синеве
Били уж Господние куранты.
* * *
Холодная улыбка Рождества.
Мне говорили: все должно случиться —
И снова заколышется листва,
И снова прилетят весною птицы.
Как холодно в России Рождество,
Промозглые и дымные рассветы —
Христос продрог, и, чтоб согреть Его,
Не хватит даже солнечного света.
Лежат в яслях, укрытые тряпьем,
Христы-младенцы в глубине России,
Мы их среди других не узнаем,
А матери под сердцем их носили.
С тех матерей не пишется икон,
Не посвящают златоверхих храмов,
Лишь их молитвы реют высоко,
Как первое младенческое «мама!».
* * *
Ранят и мертвых, хоронят живых —
Как это все бесконечно знакомо,
И клевета беспощадной молвы
Не разверзает небесного грома.
Слушайте! Слушайте! Если ваш слух
Трогает сердце, горящее жадно, —
Значит, еще Божий дар не потух,
Мимо промчалась орда теплохладных…
Ныне и мертвых терзают в гробах,
Ныне живых волокут на кладбище —
Значит, любовь наша стала слаба.
Господи Боже! Помилуй нас, нищих!
* * *
Я сильным был, но ветер был сильнее.
Он с моря дул. Тонули корабли,
А я гулял приморскою аллеей
И видел, как подснежники цвели.
И этот цвет мучительный, из снега,
Из скованной пока еще земли,
Благословенной и сладчайшей негой
Теплел во мне. Пусть тонут корабли!
Пусть тонут корабли с их мертвым грузом
Гробов повапленных и пошлых остряков,
Со мной грядет моя шальная муза,
И ветер носит песни моряков.
* * *
Разгорается зорька из ночи,
Из ночной небывалой красы
Разгораются дерзкие очи —
Ни о чем ты у них не проси.
Не страшусь я быть бедным и нищим,
Презираю презренье людей —
Пусть на горьком моем пепелище
Зреет цвет, он красней и красней.
Все возьмешь. Этот дар драгоценный
Не сулит ни лукавства, ни лжи,
Вот над Родиной тихой, бесценной
Загорается новая жизнь.
Эта ночь под черемухой бродит,
Уклоняя от света лицо,
И живет в богоданном народе
Сокровенная Русь близнецов,
Что бежали от света и гама
Запустелых чумных городов
И воздвигнули домы и храмы
И сокрылись в соцветьях садов.
Ты же знаешь: один воин в поле,
В окруженьи бетонных холмов
Все готово к последнему бою
Гладиаторов, Божьих рабов.
* * *
Вот осенью холодной, запоздалой
Примерз листок, прибившийся к окну, —
Так образ твой глядит со всех вокзалов,
Так раньше провожали на войну.
Она грядет зимой оцепенелой,
Треск веток в раскаленной той печи,
И лишь слеза щекой холодной, белой
Мне сердце остудит и облегчит.
Гори ж, огонь, свети, мы знаем оба,
Что наши чувства нежные прочней.
Как говорили, вместе мы до гроба,
И нас развяжет лишь последний день.
Какую же войну ты мне готовишь,
Какую провожаешь тишину?
Неправда, ты мой взгляд упорно ловишь,
А я люблю тебя, тебя одну.
Так не ходи печально на дорогу,
Не провожай спешащих поездов:
Меня там нет, чужой судьбы не трогай
И не ищи в беспамятстве следов.
* * *
Когда откроются мне жизни письмена
И станут братьями мне солнце и луна,
Тогда я стану ночевать в гробах,
И скажут близкие: такая уж судьба.
И некогда мне близкие друзья
Начнут злословить, что так жить нельзя.
А я возьму и стану вольно жить
И сам свою судьбу вершить.
Я положу начало миражу
И горскому шальному мятежу.
И отвернутся бывшие со мной,
Когда я мирный день начну войной,
И объявлю, и плеткой пригрожу,
И смрадом станет воздух, чем дышу.
Тогда я мстительным и злым людским судом
Отправлен буду в сумасшедший дом,
И запретят мне плод моих речей,
Их клеветой объявит книгочей,
Вот так померкнет свет моих очей,
И тайный свет, и тень земных вещей.
* * *
Оставим яблони, пускай они цветут,
Влюбленные, сплетаются в объятьях
И женятся, и дети пусть растут,
Иль яблочки, не знаю, как назвать их.
Пусть это не вменится им в вину
И будет все по воле вышней, кроткой,
Пусть звезды разбегаются по дну,
Костер на берегу, качанье лодки.
У нас другой, неписаный закон,
Мы пишем в сердце, а не на бумаге,
Чернилами ночей написан он —
Случайный взгляд и облачко отваги.
Мы вдаль идем, объятий не стыдясь
И не стыдясь блаженного влеченья,
Мы пьем вино, сердцами породнясь,
Ждем лета жар и осень облегченья.
И рыба бьется сладостно в сети,
Но ждет мороз короткой зимней смерти.
Чтоб снова птиц на волю отпустить,
Весна рассыплет снадобье бессмертья.
* * *
Цепочка следов колдовская
На первом декабрьском снегу —
Кто шел, никогда не узнаю,
Пусть даже и вслед побегу.
Он был, без сомнения, первым,
Тем утром морозным, седым,
По веточке зимнего нерва
Он первым проложил следы.
Метель засыпает мне плечи,
Под локоть кошачьи берет,
Беззвучно мне на ухо шепчет,
Что год никогда не умрет.
Но все же царит новогодье
На улице тихой у нас,
Дни, будто вагоны, проходят,
Вечерней порою светясь.
И я поезда провожаю
Из тусклых и призрачных дней,
Порою в окне замечаю
Тот профиль, что стал мне родней.
Уходит, уходит, уходит
Моя золотая пора,
И взгляд мой усталый находит
Следы на снегу, как вчера.
Пусть завтрашний год наступает
И пусть ему тропы торят
Те люди, которых не знаю,
И те, что с зарею не спят.
* * *
В тенетах утренней нирваны
Мы просыпались как младенцы,
Ты говорила: слишком рано,
Завесь оконце полотенцем.
На нем и звезды, и кометы,
И профиль города ночного —
Не надо лунного нам света,
Не надо света нам дневного.
Над нами звезды загорались
И ангелы спускались с неба,
Плыла Венера над горами,
Смеялась ветреная Геба.
Напрасно дворники старались
И приводили город в чувство,
В подъезде двери открывались
И голоса звучали грустно.
А день наш был настолько долог —
Как вечный вечер над Помпеей.
Распахивался звездный полог,
Ты выходила из купели.
* * *
Ночь, лихая всадница безумья,
Мечется по призрачным краям.
Города в мучительном раздумье,
Мы одни на свете — ты да я,
Ты да я, да тройка с бубенцами,
Вороных безудержный галоп,
Мы летим, как боги, под венцами
И не бережем своих голов.
"Будете как боги", — нам сказали,
Оттого навеки нам сродни
Херувимы с птичьими глазами
И болотных демонов огни.
Породнились навсегда мы с ними,
В зеркале себя не узнаем,
Мы царим, как боги, над пустыней
И в огонь безжалостно идем.
Правит ночь конями до рассвета,
А наутро мы проснемся вновь —
Я бродяга в образе поэта,
Ты — моя отцветшая любовь.
* * *
Мы свинцом подковали копыта коней
И неслись, не касаясь земли,
Сквозь врата, мимо тронов уснувших царей,
Мимо золота в красной пыли.
Словно птицы, взмывали в бездонную высь,
Метеорами падали вниз,
На забытых погостах дворцы вознеслись,
И над ними дожди пронеслись.
Время все размывало и все унесло,
Под ногами зыбучий песок,
Не касайся земли, становись на крыло,
Смерть хрипит из разбитых часов.
* * *
За первый снег, за новый век,
За сумасшедший дом,
За телевизор, за ночлег,
За речку подо льдом.
Она бежит себе, бежит,
Не ведая куда,
А жизнь больных во тьме лежит
И канет без следа.
Передо мной, передо мной
Коварный город спит.
Как лихорадящий больной,
Он бредящий лежит.
Но почему коварен он,
Я не скажу, я нем —
Я просто сплю и вижу сон —
И слышу стих поэм.
Мне все равно, идут года,
И пишутся стихи,
И неизвестная звезда
Горит на дне реки.
Меня прокормит этот день,
Как птицу из руки,
А мимолетной ночи тень
Прогонят прочь шаги.
Проходит все. Неведом страх
Пред завтрашней бедой,
И, как сказал один дурак:
"Залей огонь водой.
Ступай за мной, мой друг, туда,
Где улицы пусты,
Где ночью плачут поезда
И сожжены мосты.
Ступай туда, где нищий спит,
Обняв свой скудный хлам,
И пусть душа моя болит —
Я боль тебе отдам.
И не понять тебе впотьмах,
Пропащая душа,
Куда несет тебя твой прах,
Ломая и круша.
И долго будешь ты идти
По улицам пустым,
А город их сожмет в горсти
И к небу пустит дым..."
За первый снег, за новый век,
За сумасшедший дом,
За телевизор, за ночлег,
За речку подо льдом.
***
Я снова говорить учусь, как было,
Уголья слов с пожарища хватать –
Из недомолвок осени постылой,
Из купины горящего куста.
Мир в красках растворен, кругом свежо и грустно,
Но ни о чем не надобно жалеть,
Быть хочется влюбленным безыскусно
И так же безыскусно умереть.
Пусть, замирая, отлетает лето,
Пусть бабочки пожухлые крыла
Лежат меж рамами, а где-то
Коса дождя крадется по полям.
Мать
Ты простая и добрая баба,
У излучин полощешь белье,
Потакаешь бессильным и слабым,
На дорогу лафитник нальешь.
На чужбину мужей собирая,
Открываешь заветный сундук
И подчас от души отрываешь –
На гостинцы, на строгий сюртук...
Ты понятлива к ласке, ей-богу,
Дай любому такую жену!
Кто б посмел изменить ей в дороге –
Значит, это дорога ко дну.
Ты покорна к мужскому объятью,
До обиды, до тайной слезы
Больно мне, что тебя целовать всем
Позволяет беспомощный сын.
И проходят твои кавалеры,
Не качнув, не взглянув в колыбель,
И заходится в лае за дверью
Озверевший матерый кобель.
Кавалеры откушают сладко,
Отзвенят накладным серебром, –
Как все это привычно и гадко,
Как все это издревле старо.
Ты качаешь дитя в колыбели
И улыбкой улыбку зовешь.
Знай же, мать, дети быстро взрослеют,
Ты не ведаешь, что в колыбели
Сердце греет потерянный нож.
Агнец
Мне приснился агнец непорочный
В старом и запущенном дому.
Это было нынешнею ночью.
Это было...
Я гляжу во тьму...
Ночь так первозданно непонятна.
Звезды нынче веселы.
Бог весть,
Отчего так пылко и невнятно
Я шепчу: Ты снился?.. Ты был здесь?!.
Посетил меня?..
Мой век пропащий
Растолкуй, побудь наедине!
Отчего с годами чаще, чаще
Тонет моя истина в вине
И в минуты тягот и надрыва
В глубине потерянной души
Русь моя всё плачет, словно ива? –
Отчего, мой ангел, расскажи.
Был он бел и чист, и светел оком,
С укоризной на меня глядел.
Лился свет из запыленных окон,
Только солнца не было нигде.
До сих пор не знаю пьяной сути
Тусклых и прокуренных ночей,
Только помню явственно до жути
Кроткий свет со дна Его очей.
***
Весна пришла, улыбку не тая,
Как незаметно всё переменилось.
Озябший голос талого ручья
Звенит о том, что время повторилось.
Часы с кукушкой вновь подали весть,
Что лес очнулся, протянув ладони,
Вернулись птицы с утренних небес,
И мир воскрес, и колокол трезвонит.
Что в сумерках жизнь шорохов слышна,
Шагов неразличимы очертанья,
С предметов облетает седина
И лед дробится в судоржных рыданьях.
Так с возвращеньем, юная весна,
Ты навсегда останешься подругой,
Цветением и резвостью полна,
Волнуешь горизонт, хрустальный и упругий.
Там нерв дрожит, там новый край земли, –
Земли, обетованной человеку,
Где мысли и фантомы расцвели
И истекли благоуханным млеком.
Молчание. Слышна лишь сердца весть —
То жаворонка песнь, как в день творенья,
Пылает в высоте и словно здесь
Блуждает невод на реке забвенья.
Проходит все. Пройдешь и ты, весна,
И духота опустится на сёла,
Земля забудет наши имена
И вновь нахлынут стаи новосёлов.
Ты в лик красавицы сегодня облачись
И торжествуй над миром первозданным,
Сожги лохмотья в солнечной печи —
Пусть тучи вдаль бредут привычным караваном.
***
Еще душа не охладела,
Но иссякает дар любви
И сердце вторит неумело
Напевы давние свои.
Еще вино течет рекою,
Но берег виден сквозь туман
И страшно горбится порою
Волнами хаос-океан.
Еще душа не оскудела,
Но взор понур и грустен вид.
Пусть до известного предела
Душа голубкой долетит.
А там средь пасмурного неба
В зените тающего дня
С косою вьется злая небыль
И с неба целится в меня.
Так пусть визжат людские страсти,
Которым тесно взаперти,
А в дверь колотятся напасти:
Им тоже суждено войти.
Любовь иссякла. Мир мрачнеет —
Огромный разноцветный шар
Плывет к закату, пламенея,
Как гаснущий впотьмах пожар,
И пассажиры дальних странствий,
Объяты заживо огнем,
Летят в зияющем пространстве
В ночи все дальше день за днем.
***
Золотистая кожа
И слоновая кость –
Как мы с Вами несхожи,
Как Вам нынче спалось?
Золотистая вечность
На морозном ветру,
Молодая беспечность
И тревожная грусть.
Годы вьются, как вьюга
Средь ночи ледяной.
Мы любили друг друга,
Да теперь все равно…
Никогда Вас не встречу,
Ваших рук не пожму.
Даже юность не вечна –
Почему? Почему?
