Лагерные стихотворения

Дело № 1189

газета "Горизонт" № 5 (57) 4 февраля 1989 года

Родился Г.А. Бешкарев в 1917 году. Он автор ряда рассказов, фельетонов, стихотворений опубликованных в "Шмеле", "Огнях Aлатay", "Учителе Казахстана", автор репертуарных сборников, слов и музыки нескольких песен.

Как поэт Бешкарев публиковался редко. Но он писал и такие стихи, которые в то время было совершенно невозможно представить лежащими на столе редактора газеты или журнала. И тем не менее, они находили своего читателя. Недавно в редакции одного из московских журналов к Геннадию Арсеньевичу подошел незнакомый пожилой мужчина и спросил, тот ли он Бешкарев, - который пишет стихи. "Я хотел бы поблагодарить вас за стихотворение "Письмо Исаковскому", - сказал он. - Сорок лет назад оно произвело на меня незабываемое впечатление".

Стихотворение Михаила Исаковского "Слово к товарищу Сталину", часто ныне поминаемое, было написано в честь победы в 1945 году наряду с такими песенными шедеврами, как "Одинокая гармонь", "Услышь меня, хорошая", В январе 1950 года праздновалось 50-летие Исаковского, и "Слово" часто звучало на юбилейных торжествах. Именно тогда его услышал Г.А. Бешкарев и написал "Письмо Исаковскому", Предваряя нашу беседу, мы предлагаем его вашему вниманию и надеемся, что публикуемый материал вызовет читательскую почту, содержащую сведения о наших современниках, судьбы которых послужат поводом для рассказа на страницах нашей газеты.

За вашу мудрость и за вашу честь,

За чистоту и правду вашей жизни,

За то, что вы такой, какой вы есть..."

(М. Исаковский. "Слово к товарищу Сталину ").

Письмо Исаковскому

Пой, поэт, - ты искусно и много поешь, -

Водопадом стихи твои пенятся!

Не горюй, что твоя беспросветная ложь .

Непростительно дешево ценится.

1950 г.

- Геннадий Арсеньевич, я знаю, что это стихотворение сыграло в вашей судьбе особую роль...

- Да, среди прочих оно попало в обвинительное заключение по моему ташкентскому делу 1957 года, на основании которого я был осужден по статье 66 часть 1-я УК Узб. ССР, что эквивалентно статье 58-10 УК РСФСР. Исследовав мои рукописи, следователь и эксперты отобрали несколько стихотворений, которые потом фигурировали в деле, а судья и народные заседатели согласились с их отбором.

- Но ведь 57-й год - это год, следующий после XX съезда партии, а ваши стихи были направлены против Сталина и тех отрицательных явлений в жизни нашего общества, которые были осуждены на этом съезде. Что же криминального в них обнаружили!

Беседуя со мной во время следствия, председатель Комитета госбезопасности Узбекистана генерал-лейтенант Бызов сказал, что если бы я в своих стихах и письмах касался только личности Сталина, то меня бы не арестовали. Я же имел неосторожность подвергнуть сомнению действия не только Сталина, но и его соратников. В те времена критика культа личности находилась в самом зародыше. К пониманию этого явления наше общество подступает лишь теперь.

- Стихотворение "Письмо Исаковскому" датировано 1950 годом. Кто в пятидесятом знал об этом сти-хотворении!

- Отпечатанный на машинке экземпляр "Письма" я отправил М. Исаковскому. По вполне понятным причинам без подписи. Вложил в конверт, надписал - "М. Исаковскому", указал адрес Союза писателей СССР и попросил знакомого летчика опустить конверт в первый же почтовый ящик в Москве. Это стихотворение знали многие, я читал его моим друзьям. Еще до 53-го года оно разошлось не только в Ташкенте.

- Известно ли вам, какова была реакция Исаковского на это стихотворение?

- Судя по протоколу его допроса в КГБ СССР, который я прочитал, ни содержание стихотворения, ни моя фамилия ему не были известны. Но из тех же документов я узнал, что меня из-за этого стихотворения разыскивали задолго до 1957 года.

- Почему же для своего протеста вы выбрали стихотворение Исаковского "Слово к товарищу Сталину"! Судя по книге "Стихи о вожде" (Библиотека "Огонёк" NS№ 49-50, 1949), слащаво-восторженные оды писал не только Исаковский. В книге собраны стихи о Сталине тридцати семи поэтов, среди них - Д. Бедного, Н. Грибачева, Е. Долматовского, Д. Кедрина, В. Лебедева-Кумача, С. Маршака, К. Симонова, А. Твардовского, Н. Тихонова, С. Щипачева, А. Яшина, и сборник этот далеко не единственный.

- По моему убеждению, стихотворение Исаковского отличалось особенным низкопоклонством. Подчеркну и другое; если большинство поэтов были вынуждены писать о Сталине ради сохранения жизни, куска хлеба, то Исаковскому в 49-м ничего подобного не угрожало.

- Н. Хрущев в своих выступлениях, разоблачая культ личности Сталина, иногда подчеркивал, что народ и партия были в неведении о преступлениях, совершенных в то время, думали что вождю не докладывают, что он ничего не знает...

- Это, конечно, не так. Об этом тогда, правда, боялись говорить открыто, как, например, говорят и пишут сейчас. Но многим уже тогда было ясно, кто такой Сталин и что он творит от имени народа и партии. И Хрущев, выступая со своими утверждениями, мягко говоря, лукавил.

- Кто ваши родители? Где вы учились, работали?

- Мой отец с шестнадцати лет проходил университеты по царским тюрьмам и ссылкам. Он был членом партии социалистов-революционеров, но после 17-го года от политической борьбы отошел, был мелким совслужащим. До самой смерти, до 1944 года, жил и работал в Новосибирске. О серьезных вещах мы с ним практически не разговаривали, знаю только, что в конце 20-х в Москве он был арестован ГПУ, подписал предложенное ему письмо о выходе из партии эсеров и после этого был освобожден. Больше его не беспокоили. Моя мать ребенком была выслана из Польши в Сибирь со своими родителями, участниками польского восстания. Работала кассиром. В 41-м году была арестована по ложному обвинению, просидела в КарЛАГе тринадцать лет. В 1954 году была актирована по состоянию здоровья и освобождена под мою опеку. Учился я в Новосибирском театральном училище в середине 30-х, жил в Новосибирске, Рубцовске, Павлодаре, Луге, Выборге, Ташкенте... Работал в театрах, на эстраде, в газетах, на радио журналистом. Кормила меня в основном эстрада.

- Давайте вернемся к процессу 57-го года. Уж очень он не соответствует нашим представлениям о времени, которое мы теперь называем "оттепелью".

- Увы, 57-й год был годом многочисленных судебных процессов по политическим мотивам. Так, помню, в городе Чирчике Ташкентской области в 57-м была разгромлена молодежная организация во главе со студентом химтехникума Пикаловым. Члены этой организации считали, что комсомол к тому времени перестал быть прогрессивным союзом, и поэтому они ставили своей задачей борьбу с бюрократизмом, наведение порядка в торговле, организацию досуга в клубах... Их судили как антисоветчиков. Многие в Ташкенте в то время были осуждены за распространение ложных слухов, порочащих руководителей партии и государства. Со мной в одной камере сидел молодой строитель, которому дали полтора года по 58-й статье за публичный отказ подписаться на заем 57-го года, в тот год впервые необязательный. Так что "оттепель", конечно, была, но и сильные "заморозки" случались.

- Ваш процесс был открытым?

- Публика была допущена только на открытие процесса и зачтение приговора.

- Вам инкриминировали только стихи?

- Стихи, письма, устные высказывания "резко антисоветского содержания, возводящие злобную клевету на СССР, жизнь и быт советских людей". То, что в моих стихах было названо антисоветским, сейчас вы можете читать ежедневно в газетах, журналах. Времена, к счастью, меняются... Кстати, мой адвокат в начале процесса потребовал немедленно освободить меня из под стражи и прекратить позорное судебное разбирательство.

- Каков был приговор?

- Шесть лет исправительных лагерей, пять лет ссылки и пять лет поражения в правах, как тогда говорили: "Пять лет по ногам и пять по рогам".

- Поразительно, можно скорее предположить, что подобный приговор в то время должен был прозвучать на процессе над каким-нибудь закоренелым сталинистом...

- Вы знаете, за время, проведенное мною в заключении, встретил только двух заключенных, которые были осуждены за причастность к сталинским преступлениям. Это были начальник личного секретариата Абакумова, генерал-майор Чернов и один из бывших руководителей КГБ Грузин генерал Кокучая. У Чернова срок был 15 лет, какой был срок у Кокучая, не знаю. Но сотни людей попали в наш лагерь за то, что не приняли безоговорочно смещение с постов Маленкова, Молотова, Кагановича и других.

- Но ведь на XXI съезде партии Хрущев заявил, что в нашей стране больше нет политических заключенных!

- Трансляцию речи Хрущева с трибуны съезда я слушал в камере Иркутской тюрьмы, куда прибыл по делу лагерной молодежной организации "Гражданский союз", о которой я до того момента не имел никакого представления. В день, когда Хрущев сделал это заявление, тюрьму обходила группа работников прокуратуры во главе с прокурором РСФСР Кругловым. Он баллотировался по Иркутскому избирательному округу в Верховный Совет РСФСР и прибыл для встречи с избирателями. На мой вопрос, почему мы находимся в тюрьме, если, по словам Хрущева, у нас нет политических заключенных, Круглов ответил: "Адресуйте ваше недоумение Никите Сергеевичу". А на следующий день прокурор по надзору пояснил, что мы являемся не политическими заключенными, а обыкновенными мелкими антисоветчиками.

- Где вы отбывали свой срок, какую работу выполняли в заключении?

- Был на сельхозработах, лесоповале, земляных работах, строительстве в штабном лагере № 601 ОзерЛАГа (Особо-закрыторежимного лагеря) в Тайшете. За высокие трудовые показатели на земляных работах был награжден грамотой (она до сих пор у меня хранится), участвовал в слете передовиков производства лагерного управления. В свободное от работы время руководил лагерной художественной самодеятельностью.

- Сколько лет вы провели в заключении?

- Три с небольшим года. Моя хорошая знакомая по Ташкенту Татьяна Сергеевна Есенина, дочь знаменитого поэта, сразу же после суда надо мной организовала коллективное письмо членов Союза писателей Узбекистана в ЦК КПСС, на основании которого по постановлению Президиума Верховного Совета СССР полсрока с меня сняли. Срок был также сокращен на шесть месяцев за хорошую работу, или (как говорят, по зачетам).

- Как вы относитесь к тому, что, пережив более-менее благополучно годы страшного сталинского террора, вы подверглись гонениям в более либеральный период жизни нашей страны!

- С фактами несправедливости по отношению к себе и своим близким я встречался на протяжении всей жизни. Однако лишь в 57-м перипетии моей судьбы были резко осложнены встречей с человеком, донесшим на меня из страха за собственное благополучие. Может быть, подобную судьбу стоит расценивать и как удачную?

- Вы реабилитированы?

- Нет. Может быть, это звучит парадоксально, но я не подавал на реабилитацию именно потому, что никогда не считал себя виновным.

- Чем вы занимаетесь сейчас?

- Я на пенсии, подрабатываю музыкой, заканчиваю воспоминания о своей жизни.

- Чтобы вы пожелали молодым читателям нашего еженедельника?

- Главное, быть честными и добрыми. Не надо принимать на веру красивых слов и фраз, надо все пропускать через фильтр собственного рассудка. И помнить, что истина всегда рождается в споре.

Беседу вёл М. ИЛЮЩЕНКО.

Письмо к матери

Ты опять, наверное, не спишь, 
Старенькая, слабая, седая?.. 
Бродит ночь среди безмолвья крыш 
К твоему окошку припадая.

Гасит ночь привычный колорит 
Азиатской неподвижной шири, 
И луна с тобою говорит 
О далёкой пасмурной Сибири. 

Значит, снова, длинную тесьму 
Горьких мыслей вяжешь в эту ночь ты, 
Пробегая сердцем по письму, 
Что опустишь утром в ящик почты. 

Знаю я - тебе покоя нет! - 
Этой ночью, как чернила синей, 
Снова ждёшь со станции Тайшет 
Весточку от каторжника-сына. 

Не тревожься. Видишь - я пишу. 
Не письмо, но что-то вроде. Впрочем, 
Ты ведь знаешь, что карандашу 
Доверяю нынче я не очень!

Это он - проклятый карандаш 
Разлучил с тобою нас, родная, 
И теперь ты многое отдашь, 
Чтоб я жил совсем его не зная.

Как всегда права ты! Но, поверь,
Карандаш мой стал теперь умнее, 
И его, когда он лют, как зверь, 
Обуздать я во время сумею.

Пусть тебе не снится прежний сон, 
Что опять лечу я в пропасть с кручи. 
Лагерь мой надёжно обнесён 
Проволокой ржавой и колючей;
 
Часовой не дремлет на посту 
Мой покой ревниво сберегая, 
Так что мысль непрошенную ту 
Ты из сердца выкинь, дорогая!

Впрочем, нет,- душою не криви 
Побрани, что я пишу так редко,.. 
Видимо, течёт в моей крови 
Огонёк моих далёких предков:

Разве чуя каторжный причал 
Ради личной выгоды и славы 
Твой отец о вольности кричал 
На мятежных улицах Варшавы?

Может быть покойный мой отец 
На царя затем лишь поднял руку, 
Чтобы сесть вельможей во дворец, 
А других обречь на смерть и муку?

А седые пращуры отца 
Разве не упали бездыханны 
Лишь за то, что были до конца 
Непокорны воле Чингиз-хана?!

Их пример - в фамилии моей: 
Биш-каруф - пять дьяволов, иначе! 
А во мне, наверно, сто чертей,-
Мне ли быть тупой, покорной клячей?!

Нет, родная, знать иной удел 
Был судьбой написан на роду мне, 
Оттого я в тридцать поседел, 
Но не стал подлее и бездумней.

Разве зло я людям причинил? 
Разве был фискалом и чинушей? 
Брызгами химических чернил 
Проливал я свет в чужие души.

Может, и ошибся в чем-нибудь, -
Все ведь ошибаются сначала, -
Только ты прости и позабудь, 
Как всегда ошибки мне прощала.

1958 




*    *    *

Чует сердце новую беду 
В безотчетной ноющей тревоге, 
Будто весть, которой я не жду, 
Притаилась где-то на пороге.

Что ж, входи, не прячься за дверьми. 
Чем еще порадовать пришла ты?!
Дремлют обитатели тюрьмы 
Натянув на головы бушлаты;

За окном сибирская зима.
Тишина. Ни шороха, ни хруста. 
Тишина, сводящая с ума, 
От которой холодно и пусто.

1958
 



После  бури

Отгремела огненная буря, 
Безмятежна мартовская тишь, 
Отчего же снова брови хмуря 
Ты в окно так пристально глядишь?

Может бить заслышал на пороге
Почтальона быстрые  шаги? 
Встреть его, и тайные тревоги 
До другого дня побереги!

Не всегда несчастью или смерти 
Почтальон протаптывает след. 
Ты те видишь адрес на конверте 
С безобидным штемпелем "Тайшет".

Есть в Сибири станция такая
Лютые морозы и снега,
Дa седая, без конца и края, 
Нелюдимо-хмурая тайга.

В той тайге колючие заборы, 
Лагерных посёлков длинный ряд. 
В них живут преступники и воры 
Под надзором бдительных солдат. 

Для души опального поэта, -
Хоть в чужой карман он и не лез, -
Общество изысканное это 
Представляет должный интерес.

Словно губка, жадная до влаги, 
Новизной полна моя душа,-
Было бы достаточно бумаги, 
Да острее штык карандаша!

Лишь ночами глухо и щемяще 
Стонет ветер в старенькой трубе, 
И под эту музыку всё чаще 
Уношусь я мыслями к тебе.

Друг ты мой, единственный, хороший!
Много раз я взвесил здесь, в тиши,
Нежности спасительную ношу 
На весах измученной душ.

Много раз, с щемящей болью споря, 
Сознавал, сквозь накипь тайных
слез, Что тебе я слишком много горя 
Так неосмотрительно принёс…

Что ж ты не казнишь пеня забвеньем? 
Пишут мне, что в горестной судьбе 
Мать моя обязана спасеньем
Вам двоим - Тамаре и тебе.

Разве мало чувствовать, что где-то 
Всей душой стремится мне помочь 
Нашего любимого поэта 
Сердцем повторяющая дочь!

Видно мало жизнь меня хлестала, 
Коль не мог понять я до конца, 
Из какого редкого металла 
Дружеские выпиты сердца.

Но утихла огненная буря, 
Безмятежна мартовская тишь. 
Отчего же снова, брови хмуря, 
Ты в окно так пристально глядишь?

Может быть заслышал на пороге 
Почтальона быстрые шаги? 
Встреть его, и тайные тревоги 
До другого дня побереги.

1958
 
 
 
 
На прощанье 

Прощай, мой милый эскулап!
Настал печальный час разлуки. 
Твой неожиданный этап 
Несёт нам холод зимней скуки.

Не сладить с бешеной грозой... 
И в чащу горькую неволи 
Скупой недетскою слезой 
Прольётся капля новой боли.

И всё ж, хоть нашей дружбы нить 
Была до жалости короткой, 
Я буду в памяти хранить 
Твой профиль с пышною бородкой,

Твою манеру говорить, 
И блеск очков, когда, скучая, 
Ты предлагал мне заварить 
Глоток "купеческого" чая;

Часы медлительных бесед, 
Стихи любимого поэта...
Таких минут в грядущем нет, 
И тем больней утрата эта.

Когда ж тебя ужалит грусть, 
Иль по ночам заплачет вьюга, 
Ты эти строчки наизусть 
Прочти, и вспомни голос друга.

И, будто, сам я сквозь пургу 
Приду к тебе и встану рядом, 
Опять советом помогу, 
Утешу словом или взглядом,

И вновь среди ненастной тьмы 
Согреет радость наш лица, 
И за решетками тюрьмы 
Нам доля лучшая приснится.

1958 




Письмо

Вы мне прислали шутки ради 
Исписанный рядами строк 
Из ученической тетради
Случайно вырванный листок.

Благому следуя совету 
Гоню назойливую грусть, 
И классную работу эту 
Учу прилежно наизусть.

Итак, идём мы за грибами! 
Вокруг - стеной дремучий лес, 
И в птичьем гомоне над нами 
Лазурь безоблачных небес;

Кpyгoм смеющиеся лица
Друзей,товарищей, подруг; 
В траве кузнечик веселится, 
Летают бабочки, но, вдруг

Сверкнула молния зловеще, 
Ударил громовой раскат, 
И дождь бегущим в спины хлещет, 
И по пятам ручьи звенят.

Молчит кузнечик, смолкли птицы. 
Лишь вдалеке завыл и смолк, 
Успевший в логове укрыться 
Гроза лесов - свирепый волк.

А дождь всё злее и упрямей, 
И гром, беснуясь, входит в раж... 
Но вдруг, о, радость!- перед нами 
Стоит спасительный шалаш!

Внутри его тепло и сухо, 
И мы, от радости дрожа...
Но у меня не хватит духу 
В таком же духе продолжать:

Противна ложь моей натуре, 
И вы признайтесь от души.
Что часто лишь в литераторе
Для нас готовы шалаши.

А в жизни всё совсем иначе! 
И коль в грозу мы попадём,
Порой, с досады чуть не плача, 
Часами мокнем под дождём.

Со мной бывало и похуже:
В каких краях - не вспомню я -
Случалось мне дрожать от стужи 
Под крышей тёплого жилья;

Случалось видеть горы хлеба 
И нестерпимо голодать...
Для грешных смертных силы неба 
Скупы на тишь и благодать.

Лишь детям свойственна беспечность, 
И с незапамятных времён 
Для них в абстрактном слове "Вечность" 
Особый смысл запечатлен.

Им дела нет до наших бедствий, -
Жизнь - вечный праздник, блеск и свет! -
Воспоминанием о детстве 
Я до сих пор ещё согрет?

Но, называя детство раем, 
Припомнив шумный школьный класс, 
Мы новой меркой измеряем 
Всё то, чему учили нас.

И тёмный лес несоответствий 
Встречает взор потухший наш... 
Сейчас, теперь бы, а не в детстве 
Найти спасительный шалаш!

Такие мысли, шутки ради, 
Принёс рядами детских строк
Из ученической тетради 
Случайно вырванный листок.

1958
 
 
 
 
Беседа

Над палаткой вечерняя тишь. 
Тянет гарью таёжных пожарищ. 
Почему ты сегодня не спишь, 
Мой спокойный, мой сильный товарищ?

Что так скупо роняешь слова, 
Будто сковано каждое слово, 
И склонилась твоя голова, 
Как у долго и тяжко больного?

Видно, в сердце не стёрлась печать
Непонятной, нелепой потери, 
А тебе бы хоть раз постучать
В те, до боли знакомые двери,

Посмотреть на детей, на жену. 
Посмотреть на того...на другого.., 
И в душе унести тишину, 
Как частицу тепла дорогого.

Но сегодня не жди тишины, -
Видишь - тучи над нами нависли, -
Мы сегодня всего лишены 
Кроме совести, дружбы и мысли.

Только, к счастью, на нашей земле 
Нет ни радости вечной, ни боли: 
Ведь поймут же когда-то в Кремле 
Всю бессмысленность нашей неволи!

И в раскрытые двери тюрьмы 
Выйдут люди без страха и дрожи. 
Вот тогда, обязательно, мы 
Всё былое с тобой подытожим;

Разберёмся во всех и во всём 
Вез обиды, упрёка и стона: 
Если ветром разрушило дом, 
Значит сделан он был из картона!
 
Пусть не ждут ни тебя, ни меня, - 
Нас неволя до дна не иссушит" -
Мы с тобой у чужого огня 
Отогреем озябшие души.

И никто не погонит нас прочь, 
Не откажет в тепле и заботе, 
Потому что студёную ночь 
Провели мы в тяжёлой работе.

1958



 
Тайшет - Абакан

Сорок восемь стальных лопат. 
Сорок восемь голов над ямами. 
Словно где-то о сук стучат 
Стаи дятлов носами упрямыми.

В тяжких выдохах давняя злость, 
Груди рвутся мехами хрипатыми, 
А земля - словно мерзлая кость -
Издеваясь, звенит под лопатами.

Минуc сорок. Морозный туман.
Ох, зима, как же рано пришла ты! 
Строят ветку Тайшет-Абакан 
Комсомольцы в тюремных бушлатах,

А позёмка метёт и метёт, 
И мороз, будто вызвался в пару с ней 
В колкий бисер смораживать пот, 
Наступая всё злее и яростней.

1959




Тишина

Тишина, тишина, тишина... 
Растворилась в тумане луна, 
И на серую землю легла 
Неподвижная  хмурая мгла.

Я сегодня вконец изнемог. 
Как ты крепок тюремный замок! 
Как нелепа жестокая весть! 
Как мне тяжесть её перенесть.

Как поведать ночной тишине 
О моей непрощённой вине, 
О моей запоздалой весне, 
О чудесном, несбывшемся сне...

1958