Первая пристань

Источник сайт: Век перевода

                     I


                   *   *   *

                 Аполлинарии Владимировне
                              Коссиковской

"Сад сегодня тихой дрожью
И туманом весь окутан,
Вялый лист к его подножью
Обронен и перепутан.

Он шумит, шумит широко,
Лес дубовый, лес соседний.
Как печальна, как глубока
Эта песнь в тоске последней.

Милый друг уехал в поле,
За волками, наудачу.
Я гадаю поневоле...
Ну, а вечером - поплачу".

                               1903



             *   *   *

Тишиною, умершей зарею
Еще полн успокоенный дом.
И серебряно-светлой порою
Ночь приходит, и меркнет кругом.

Выхожу и стою у порога.
Мне дышать холодн? и легко.
Снег синеет. Темнеет дорога.
И деревья молчат глубоко.

Вижу - тают последние тени
У сиренево-сизых берез.
Дар ненужный - смотрю - на ступени
Ветер черные сучья принес.

И над садом, я вижу небрежно,
Поднялась и стоит, как тогда,
И глядит одиноко и нежно
Голубая, живая звезда.

                               1905




                *   *   *

Из сизых туч, летевших мимо,
И из созвездий без числа,
О призрак с взглядом серафима,
О ночь, - ты мантию несла!

Я видел: пьяными волнами
Всё море потемнело вдруг.
Расплавленными ступенями
Упало солнце в мертвый круг.

В долине смутной и вечерней
Стонало что-то. Кто-то звал.
Она спускалась всё безмерней
На выси огненные скал.

И с моря двинулась прохлада,
И скоро день совсем потух.
В пыли мелькающее стадо
Усталое, загнал пастух.

Тверди случайную молитву
И вежды сонные смежай.
А завтра гаснущую битву,
Безумец, первый продолжай!

                                         1906



               РАССВЕТ

Ты посмотрел. Поля блаженны.
И ясен ястреба полет.
И запоздалый, и смятенный,
Туман к лощинам припадет.

Смотрел ты, огненный и ранний,
И лезвием горит река.
Блестят отточенные грани,
Летят и блещут облака.

Сверкает праздник колокольный
Над травами росистых нег.
И зверь ночной, лесной и дольный,
Хоронит хищный свой набег.

Потухших снов мне было мало.
Поющих - и забытых слов.
Пусть это пламя ликовало
С своих сафирных берегов.

Веселый блеск, движенье пятен
На этих солнечных ветвях,
Весь мир - он не был мне понятен
В своих звенящих зеленях.

                                             1907





                     *   *   *

День ниспадал, незримыми парами
Пронизанный. В дыханье тяжком трав.
Ночь подошла, смиренными тенями
К земным полям ласкаясь и припав.

И душный сон меня объял глубоко.
Быть может, тьма обильно пролилась,
Быть может, ночь тревогою потока
Здесь в тишину сурово ворвалась.

Но день другой вставал непобедимо.
Вода и холод. Мокрые кусты,
Продрогшие от утреннего дыма,
Струятся робко в небе красоты.

Кругом леса, шумящие просторно,
И ветер тучу рвет со всех сторон.
Как радостно кричит железный ворон
Навстречу дням, крылатым, как и он!

                               1907





                    *   *   *

                          Баронессе М. В. Таубе

Вдали людей, из светлых линий,
Я новый дом себе воздвиг.
Построил мраморный триклиний
И камнем обложил родник.

Холмы взрывая дважды плугом,
Я сеял трепетной рукой.
И стали за волшебным кругом
Колосья, тишина, покой.

И сад шумит. Колеблят воды,
Прияв, осеннюю звезду.
Но я сегодня в дом свободы
Кого-то суеверно жду.

Смутит ли он нескромным эхом
Листы тускнеющих аллей
И шумным опорочит смехом
Простор молитвенных полей.

Прискачет всадник в броне медной.
Или усталая жена
Придет ко мне в одежде бедной,
И непонятна, и бледна.

Кто знает? - или недруг тайный
Войдет в отворенную дверь
Рассказом горести случайной
Тревогу разбудить потерь.

                               1907




                         *   *   *

          И горечи не превозмочь -
          Ты по земле уже ходила, -
И темным путником ко мне стучалась ночь,
          Водою мертвою поила.

                                                     1909




                 К МОРЮ

Дыханьями целебными врачуя
И дуновеньем жарких островов,
Ты притекло, без устали кочуя,
До каменных - до наших берегов.

И, сумраком свисающим объято
И с якорей срывая корабли,
Течешь назад - бездонное когда-то -
Бессильное у мертвенной земли.

И с горечью, теперь усугубленной,
Земную муть с собою уноси!
И пеной брызг, и легкой, и соленой,
Мои глаза и душу ороси!

Но к пристани иного новоселья
Моей души веселую печаль,
Моей души изменчивое зелье,
Слабеющим движеньем не причаль.

                                                    1909




                    INSANIA
                                           Гр. Ю. А. Олсуфьеву

Воскресшей памятью к истлевшим именам
          Я уходил, неосторожный,
В померкшие поля, по стертым ступеням,
С душой тоскующей мешая фимиам,
          Как с этой пылью придорожной.

В туманной прелести морская полоса
          Сквозь дым скользящий протекала.
И ветер шевелил и трогал волоса,
И утра брезжила тревожная краса,
          Вставало солнце - и сверкало.

И в дымной пристани проснулись корабли,
          В песок окутанные вязкий.
Их крылья в небосвод подняться не смогли.
И маки темные стоят. И отцвели
          У мутных вод забытой ласки.

Отчалить медленно на чутком корабле?
          Соленый ветер развевался.
Но снасти сплетены в запутанном узле.
Остаться... Или плыть к невидимой земле?
          И я стоял - и колебался:

Там гордых мучениц горячая тоска
          Свою любовь запечатлела
За медной тишиной и тяжестью замка.
Да не дотронется случайная рука
          Их недоступного предела.

                                                           1909




                     *   *   *
                                                В. М. Дешевову

Со всех сторон, морозный и зыбучий,
Ночной простор со всех сторон хрустит.
И, в пыль снегов мешая дым колючий,
Широкие напевы шелестит.

И по стезям извилистого следа,
Впрягая пса в узорчатый ремень,
Пустынен бег кочевий самоеда,
Голодных стад безрадостная тень.

И к берегам лиловым океана,
Где черных вод блуждающий пустырь,
Молвою вод, пургою урагана
Несет свой вздох угрюмая Сибирь.

И холодней незыблемого снега,
Синее льда и Лены холодней,
Полярных стран скучающая нега,
Сверкает ночь блистанием кремней.

                               1910




                  *   *   *
                                 О. Л. Делла-Вос-Кардовской

В душе земля с подземным, злым огнем.
А сверху стебли тонко перевились.
И небо есть - и в черный водоем
Потоки звезд бесчисленно склубились.

Колючий снег истаял и ушел.
По берегам зазеленели вёсны.
В моей душе цвело жужжанье пчел,
Благоуханий запах перекрестный.

В последний час на землю упадет
Осенний плод, и сладкий, и упругий.
Тогда услышу гул внезапных вод,
Услышу крик оледенелой вьюги!

                                                   1910




                       *   *   *

Благодарю тебя за этот тонкий яд,
          Которым дышит клен осенний,
И городских небес зелено-мутный взгляд.

За шумы дальние, за этот поздний час,
          И эти жесткие ступени,
Где запыленный луч зарделся - и погас.

                                                      1910




                       *   *   *

                 Je t adore ? l ?gal de la vo?te nocturne.
                                                               Baudelaire*

"Над городом гранитным и старинным
Сияла ночь - Первоначальный Дым.
Почила Ночь над этим пиром винным,
Над этим пиром огненно-седым.

Почила Мать. Где перелетом жадным
Слетали сны на брачный кипарис -
Она струилась в Царстве Семиградном
В зияньи ледяных и темных риз!

И сын ее. Но мудрости могильной
Вкусивший тлен. И радость звонких жал?
Я трепетал, могущий и бессильный,
Я трепетал, и пел, и трепетал".

                                                   1911
_____________________

* Я люблю тебя так, как ночной небосвод.
  Бодлер.




                    *   *   *

Горели лета красные цветы,
          Вино в стекле синело хрупко;
Из пламенеющего кубка
          Я пил - покуда пела ты.

Но осени трубит и молкнет рог.
          Вокруг садов высокая ограда;
Как много их, бредущих вдоль дорог,
          И никому из них не надо
Надменной горечи твоих вечерних кос.
          Где ночью под ногой хрустит мороз
          И зябнут дымные посевы.
Где мутных струй ночные перепевы
          Про коченеющую грусть
Моей любви - ты знаешь наизусть.

                                                    1912




                     *   *   *

Где лики медные Тиверия и Суллы
Напоминают мне угрюмые разгулы,
С последним запахом последней резеды
Осенний тяжкий дым вошел во все сады,
Повсюду замутил зол?ченые блики.
И черных лебедей испуганные крики
У серых берегов открыли тонкий лед
Над дрожью новою темно-лиловых вод.
Гляжу: на острове посередине пруда
Седые гарпии слетелись отовсюду
И машут крыльями. Уйти, покуда мочь?
....................................................
И тяготит меня сиреневая ночь.

                                                        1912




                     *   *   *

Бессильному сказать - "какая малость"
Мне что-то смутное сегодня мстит.
Июльский день. И жаркая усталость
Коричневой листвою шелестит.

Пока идут года, душа на убыль
Идет. И, в отцветании минут,
Среди стволов белеющие клубы
В лазурном дне медлительно плывут.

Дразнящей весело, и бессердечно
Волнующей неопытную грудь,
Конечно, я еще хочу улыбки встречной,
Я думаю еще - "когда-нибудь".

Но этих облаков, летящих мимо,
Таящих молнию, и смерч, и лед,
Счастливых стад серебряного дыма,
Надоедает белый перелет.

                                                  1912




                      *   *   *

Самонадеянно возникли города
          И стену вывел жадный воин,
И ядовитая перетекла вода,
          Отравленная кровью боен.

Где было всё и бодро и светло,
          Высокий лес шумел над лугом,
Там дети бледные в туманное стекло
          Глядят наследственным недугом.

И девушка раскрашенным лицом
          Зовет в печальные вертепы;
И око мертвое, напоено свинцом,
          Глядит насмешливо и слепо.

Заросшим следом авелевых стад
          Идти в горячем ожиданьи?
Где игры табунов раздолье возвестят
          Своим неукротимым ржаньем?

Где овцы тучные, теснясь, перебегут
          По зеленеющим обрывам,
К серебряным ручьям блаженно припадут
          Глотками жажды торопливой?

Так: прежде хищника блестел зеленый глаз,
          Стервятник уносил когтями.
И бодрствовал пастух, и, опекая, пас,
          И вел обильными путями.

Но вымя выдоил, и нагрузил коня
          Повсюду осквернивший руку:
По рельсам и мостам, железом зазвеня,
          Несет отчаянье и скуку.

И воды чистые, они не напоят,
          Когда по нивам затоплённым
Весенний табунок понурых жеребят
          Тоскует стадом оскопленным.

                                                 1912




                *   *   *

Дорогой северной и яркой
Старуха - и навстречу мне
Она идет в одежде жалкой
В лесной и строгой белизне.

Сегодня утром воздух синий.
Благоухающий мороз.
И под ногой хрустящий иней,
И космы звонкие берез.

Вино нерукотворной пищи
Дозволил справедливый Бог:
И в одинокой этой нищей
Он солнце радости зажег.

Но я мучительным соблазном
Колеблюся, как темный бес,
Пока вокруг слепит алмазным,
Алмазным снегом белый лес.

                               1912





                    СЕНТЯБРЬ

Внезапной бурею растрепана рябина
          И шорохом аллей,
Вчерашнего дождя осыпались рубины
          На изморозь полей.

И снова солнечный, холодный и приятный,
          И день, и блеск садов.
И легкой зелени серебряные пятна
          В прозрачности прудов.

Морского воздуха далекое дыханье
          Как ранняя весна.
Глав позолоченных веселое сверканье.
          Безлюдье. Тишина.

Пусть это только день, и час, или мгновенье,
          Пусть это день один,
И в тонком воздухе я чую дуновенье
          И холод первых льдин.

Но солнце катится, и сердце благодарно
          В короткие часы
За желтый мед листвы, и полдень светозарный,
          И ясный звон косы.

Церера светлая сегодня отдала мне
          И запахи смолы,
Все эти серые и розовые камни,
          И мокрые стволы.

                               1912
                              Царское Село




                      *   *   *

Устало солнце, жегшее спокойно
Полет стрекоз и зоркие труды.
И отсверкал Июль рекою знойной,
Роняя недозрелые плоды
В зеленый хмель. Завянул дягиль белый.
Вливая горечь в сумрак отсырелый,
Анисовые чахли кружева...
Повсюду буйная сошла трава,
И облака, как клочья серой ваты,
Текли гурьбой в огнистые закаты.

А я следил природы поворот:
Внезапные и злые перемены,
И трепеты осин над рябью вод,
И мокрых пней зияющие тлены,
И снизу зеленеющие мхи.
Сметая горсть осенней шелухи,
Рождался ветер в холоде и буре.
Дожди шумели вновь. В овечьей шкуре
Стоял старик. И влажен был, и вял
Бесцветный взгляд. Но я таким не стал.

Я не ушел безлунною, вечерней,
Щемящею порой, угрюмый, в сад,
Где полон пруд и золота и черни,
Где гнезда разоренные висят,
И воронья гортанное стенанье.
Где обессилено припоминанье
За шумом вод, за убылью мечты.
Ноябрьским утром не вернешься ты
Над черною и гневною рекою,
С печальным ртом и тонкою рукою.

Но в яркий день, когда слепят снега,
На глянце этих прутьев рыже-красных
Стеклянный лед. И бодрая нога
Хрустит поляной белой и безгласной,
Блеснул иной, зелено-карий взгляд.
Кругом мороз, а я гляжу назад,
За розовым ее - мужицким платьем.
Она сурово тронет сладострастьем
Упорного и черствого скупца.
Она играет прелестью лица
Веселою своей. И кровь напрасно
Перебежит. Безлюдье. Всё опасно.

                                               1913




               ИСКУШЕНИЕ

Она уже идет трущобою звериной,
Алкая молодо и требуя права,
И, усыпленная разлукою старинной,
Любовь убитая - она опять права.

Ты выстроил затвор над северной стремниной,
Где в небе северном скудеет синева;
Она передохнет в твой сумрак голубиный
Свои вечерние и влажные слова.

И, сердце ущемив, испытанное строго,
Он в расселине елового порога
Воздушною струей звенит и шелестит.

Скорее убегай и брось далекий скит!
С глазами мутными! Ночными голосами
Она поет! Шумит весенними лесами!

                                                            1913




                                 *   *   *

Видел тебя сегодня во сне, веселой и бодрой.
(Белый наш дом стоял на горе, но желтый от солнца.)
Всё говорил о себе, да о том, что в тебе нераздельно
Трое живут: ненавистна одна, к другой равнодушен,
Третья прелестна и эту люблю старинной любовью.

                                                               1913




                 LA CRUSHE CASSEE*

Ни этот павильон хандры порфирородной
(Предел, поставленный тоске простонародной),
Где сладострастие и дымчатый агат,
А ныне - факелов потушенный обряд;
Ни в триумфальный год воздвигнутая арка,
Где лицемерен цвет намеренно неяркий;
Ни гладь зеленая бесчисленных запруд,
Ни желтый мох камней, как будто плесень руд,
На скудном севере далекий отблеск Рима,
Меня не повлекут назад необоримо.

Я тоже не пойду по траурным следам,
Где - "равнодушная к обидам и годам"
Обманутым стихом прославленная Pace**
Стоит, довольная придворною удачей:
Помолодеть и ей внезапно довелось!
Отремонтирован ее ужасный нос
Ремесленным резцом; и выбелены раны,
Что накопили ей холодные туманы.

Я буду вспоминать, по-новому скупой,
Тебя, избитую обыденной тропой,
Сочувствием вдовы, насмешкой балагура...
С рукой подпертою сидящую понуро.
Я вечер воскрешу и поглотят меня
Деревьев сумерки. Безумолчно звеня,
Пускай смешается с листвою многошумной
Гремучая струя и отдых мой бездумный.

                               1913
                              Царское Село
_____________________

* Разбитый кувшин (франц.).
** Нос Pace, статуи в Царскосельском парке (смотри "Кипарисовый ларец" И .Ф. Анненского), приделан в июне 1913 года. (Прим. В. Комаровского).





                    II

               ОХОТА

Бар. Е. Ф. Таубе
Князь-Епископ сегодня гарцует.
Свита скачет на пегих конях.
В соснах бешено ветер танцует,
Бегло вьется в густых сединах.

Всюду эта глубокая осень
К бурым, сизым лесам прилегла,
Где склубились у северных сосен
Дым, и темная сырость, и мгла.

И смеется, и полнится лаем
Воздух влажно-соленый окрест.
И в тумане едва замечаем
На соборе сияющий крест.

Горделивая скачет охота,
Где недавние жаты овсы.
Князь-Епископ - сегодня забота
Только эти веселые псы!

                               1908



                 МУЗЕЙ

                          П. И. Нерадовскому

Июльский день. Почти пустой музей,
Где глобусы, гниющие тетради,
Гербарии - как будто Бога ради -
И черный шлем мифических князей.

Свиданье двух скучающих друзей,
Гуляющих в прохладной колоннаде.
И сторожа немое: "не укр?ди",
И с улицы зашедший ротозей.

Но Боже мой - какое пепелище,
Когда луна совьет свое жилище,
И белых статуй страшен белый взгляд.

И слышно только - с площади соседней,
Из медных урн изогнутых наяд,
Бегут воды лепечущие бредни!

                               1910



                   ВЕЧЕР

За тридцать лет я плугом ветерана
Провел ряды неисчислимых гряд;
Но старых ран рубцы еще горят
И умирать еще как будто рано.

Вот почему в полях Медиолана
Люблю грозы воинственный раскат.
В тревоге облаков я слушать рад
Далекий гул небесного тарана.

Темнеет день. Слышнее птичий грай.
Со всех сторон шумит дремучий край,
Где залегли зловещие драконы.

В провалы туч, в зияющий излом,
За медленным и золотым орлом
Пылающие идут легионы.

                               1910





         АВГУСТ


В твоем холодном сердце мудреца
Трибун, и жрец, и цензор - совместится.
Ты Кассия заставил удавиться
И римлянам остался за отца.

Но ты имел придворного льстеца
Горация - и многое простится...
И не надел, лукавая лисица,
Ни затканных одежд, ни багреца.

Пасется вол над прахом Мецената,
Растет трава. Но звонкая цитата
Порою вьет лавровые венки.

Пусть глубока народная обида!
Как мерный плеск серебряной реки -
Твой острый слух пленяла Энеида.

                                                   1911




                 TOGA VIRILIS*

На площадях одно лишь слово - "Даки".
Сам Цезарь - вождь. Заброшены венки.
Среди дворов - военные рожки,
Сияет мед и ластятся собаки.

Я грежу наяву: идут рубаки
И по колена тина и пески;
Горят костры на берегу реки,
Мы переходим брод в вечернем мраке!

Но надо ждать. Еще Домициан
Вершит свой суд над горстью христиан,
Бунтующих народные кварталы.

Я никогда не пробовал меча,
Нетерпеливый, - чуял зуд плеча,
И только вчуже сердце клокотало.

                                                        1911
_____________________

* Toga virilis (лат.) - мужская тога, которую римский юноша надевал при достижении совершеннолетия, в 16 лет.




ВОЗРОЖДЕНИЕ

Гр. Л. Е. Комаровской
Я обругал родную мать.
Спустил хозяйские опалы.
И приходилось удирать
От взбешенного принципала.

Полураздетый, я заснул,
Голодный, злой, в абруцкой чаще.
И молний блеск, и бури гул,
Но сердцу стало как-то слаще.

И долго, шалый, по горам
Скакал и прыгал я, как серна.
Но, признаюсь, по вечерам
На сердце становилось скверно.

С холодных и сырых вершин
Спущусь ли в отчую долину?
Отдаст ли розгам блудный сын
Свою озябнувшую спину?

Нет. Забывая эту ширь,
Где облака бегут так низко,
Стучись, смиренный, в монастырь
Странноприимного Франциска.

Доверье, ласка пришлецу.
Меня берут - сперва как служку.
Пасу овец, или отцу
Несу обеденную кружку.

На всё распределенный день:
Доят коров, и ставят хлебы,
И для соседних деревень
Вершат молитвенные требы.

Или на сводчатой стене
Рисуют ангельские кудри...
А после мессы, в тишине, -
Дела еще смиренномудрей.

Постятся. Спаржа и салат.
Лишь изредко крутые яйца.
Из мяса же они едят -
И тоже редко - только зайца.

Послушен, кроток, умилен,
Ищу стигмат на грешном теле.
Дни чисты. Разум усмирен.
И сновиденья просветлели.

На пятый месяц, наконец,
Дрожит рука, берусь за кисти.
Ее, гонявшую овец,
Господь направи и очисти!

Ползком вдоль монастырских стен
На ризах подновляю блики.
Счищаю плесень: едкий тлен
Попортил праведные лики.

Мадонна в гаснущей заре.
Святой Франциск, святой Лаврентий,
И надписи на серебре
На извивающейся ленте.

Или с востока короли,
В одежде празднично-убранной,
В чалмах и перьях, повезли
Христу подарок филигранный.

Или под самым потолком,
Где ангел замыкает фреску,
Рисую вечером, тайком,
Черноволосую Франческу.

                               1910




            В НЕМЕЦКИХ ГОРАХ

                          I

О страннике, одетом в плащ зеленый,
Расплакалась апрельская тоска.
Грустят снега. И сыростью влюбленной
В еловый лес спустились облака.

Сквозит туман. И в чермных котловинах
Стоит форель в стеклянной глубине.
И с каждым днем всё выше, гривой львиной,
Взлетает солнце в золотом огне.

Ты, Рюбецаль, над горной стороною
Раскатистым копытом простучи
И, промелькнувши челкой вороною,
Шальной поток внезапно протопчи!

                               1910


                            II
               Песнь служанки

Пускай почтарь трубит с высоких козел,
Летит письмо в открытое окно,
Но Фихте Вам всю душу заморозил
И Вам весна и осень - всё равно?

Звучат ручьи - бессонны, неустанны,
Зеленым светом тлеют светляки.
Взойдет луна. Кругом цветут каштаны
И девушки - мы собрались в кружки.

Всем христианам новое стремленье
От глубины души дает весна.
В такие дни Ваш холод - преступленье...
Но господин барон, как сатана?

                                                            1911




                        РЫНОК

Д. Н. Кардовскому, на заданную им тему
Здесь груды валенок и кипы кошельков,
И золото зеленое копчушек.
Грибы сушеные, соленье, связки сушек,
И постный запах теплых пирожков.

Я утром солнечным выслушивать готов
Торговый разговор внимательных старушек:
В расчеты тонкие копеек и осьмушек
Так много хитрости затрачено - и слов.

Случайно вызванный на странный поединок,
Я рифму праздную на царскосельский рынок,
Проказницу, - недаром приволок.

Тут гомон целый день стоит, широк и гулок.
В однообразии тупом моих прогулок,
В пустынном городе - веселый уголок.

                                                                1911




                    *   *   *

Изгнанники, из тьмы пещер,
          Мы провожали жадным взглядом
По морю яркому надменный бег галер,
          Перебегавших к Симплегадам.

Исчезли. Взор блуждает, туп.
          Печаль поет свои литии.
Но в криптах памяти воскресла радость труб,
          Аргира в бармах Византии.

Под истязаньями вериг
          Зажглись языческие ласки.
Победы вспомнились разубранных квадриг,
          Пиров полуночные пляски.

Как будто в позабытый скит,
          В пустыню каменного зноя,
Стопою легкою императрица Зоя
          Вошла - и сердце бередит.

                                             1911




     БЛУДНЫЙ СЫН

Печален воздух. Темен стыд.
И не обут, и не умыт,
У запертых еще дверей
Стою. Репейник и пырей
Покрыты каплями росы.
Пускай мне ноги лижут псы
В саду почтенного отца.
И не заплаты беглеца,
Не копоть омертвелых рук,
Водивших в зное рабий плуг
И с принужденностью тупой
Свиней в скалистый водопой;
Но эта пыль земного зла
В душе так тускло-тяжела,
Что даже если б и возник
Родителей веселый крик,
Когда бы даже мать сама
Меня бы повела в дома,
Чалму стараясь развязать,
Я не сумел бы рассказать...
Отцу бессовестный палач,
Не удержал бы женский плач!

Испить на дне пустой души
Не уксус казни... только вши,
Исчадье вавилонских дев,
Испытывать внезапный гнев
И устыдиться, что на суд
Несешь заплеванный сосуд!

                                    1911




                    ЗАКАТ

Я подвиг совершил военный и кровавый
И ухо напитал немолчным гулом славы,
И приобщен к Руну, и крепостные рвы
Над входом стерегут изваянные львы;
В весеннем воздухе серебряные трубы
Звучат без устали. Пажей пестры раструбы.
Друг Императора, великий Тициан,
Мне посоветовал соорудить фонтан,
Я окружил его стеблями тучных лилий,
Растущих сладостно в прохладе влажной пыли.
Дождливой осенью резвящиеся псы
Отыскивают след уклончивой лисы,
Рычат и прядают оскаленные доги,
В поток бросается олень широкорогий...
Собачьим холодом пронизанный январь
С собою принесет дымящуюся гарь,
И жарит кабана язвительное пламя,
А в небе плещется прославленное знамя
И с ветром говорит. И тихо шьет жена,
И шея нежная ее обнажена.
Мадонна! потуши припоминанья сердца:
Я, звонким молотом дробивший иноверца,
Фриульских берегов надежда и оплот,
У Кефалонии испепеливший флот,
В болотах Павии настигнувший Франциска,
Я в недрах совести ищу поступок низкий...
В телесной белизне коралловых цветов
Мне плоть мерещится изрубленных бойцов,
В кудрявой зелени мелькают чьи-то лица.
Моя жена молчит и спрашивать боится.
В огне играющем и красном видит взгляд
Кощунственные сны и воспаленный ад.

                                               1912




                III
ИТАЛЬЯНСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

                I
                            La dove io t amai primo...
                                           Michel-Angelo*

Утром проснулся рано.
Поезд в горной стране.
Солнце. Клочья тумана.
Воздух свежий в окне.
Эхо грохотом горным
Множит резкий свисток.
Снег по деревьям черным.
Пенный мелькнет поток.

Знаю - увижу скоро
Древних церквей виссон.
Кружевом Casa d oro**
Встанет солнечный сон.
Вечером пенье. Длится
Радости краткий хмель.
Море. Сердце боится:
Поздний страшен апрель.

В прошлом - тяжкие веки,
Сонные дни, года;
Скованы русские реки
Серой корою льда.
Люди солнца не помнят;
Курят, снуют, грустят;
В мороке мутных комнат
Северный горький чад...

                               1912
_____________________

* Там, где я любил тебя прежде...
                                                  Микельанджело (итал.).

** Золотой Дом (ит.) - дворец в Венеции




                     II

                           Je montai l escalier d un pas
                                           Theophile Gautier*

Пылают лестницы и мраморы нагреты,
Но в церковь и дворец иди, где Тинторетты
С багровым золотом мешают желтый лак,
И сизым ладаном напитан полумрак.
Там в нише расцвела хрустальная долина
И с книгой, на скале, Мария Магдалина.
Лучи Спасителя и стол стеклянных блюд.
Несут белеющее тело, ждет верблюд:
Разрушила гроза последнюю преграду,
Язычники бегут от бури в колоннаду
И блеск магический небесного огня
Зияет в воздухе насыщенного дня.

                               1912
_____________________

* Взойду по лестнице медлительно и грузно.
                                                  Теофиль Готье (фр.).



                           III

                                       ...Squilla di lontano
                                                            Dante*

Вспорхнула птичка. На ветвистой кроне
Трепещет солнце. Легкий кругозор,
И перелески невысоких гор,
Как их божественный писал Джорджоне.

Из райских тучек сладостный кагор
Струится в золотистом небосклоне,
И лодочник встает в неясном звоне,
И шевелится медленно багор.

Дохнула ночь болотом, лихорадкой.
Перегорев, как уголь, вспышкой краткой,
Упало солнце в марево лагун.

Ночь синяя - и в самом восхищеньи
(Я с севера пришел, жестокий гунн)
Мне тяжело внезапное смущенье.

                                           1913




                         IV

           В стране, где гиппогриф веселый льва
            Крылатого зовет играть в лазури...
                                                     Н. Гумилев

Гляжу в окно вагона-ресторана:
Сквозь перья шляп и золото погон
Горит закат. Спускается фургон,
Классической толпой бегут бараны.

По виноградникам летит вагон,
Вокруг кудрявая цветет Тоскана,
Но кофеем плеснуло из стакана,
С окурками смешался эстрагон...

Доносятся слова: Барджелло, Джотто,
Названья улиц, книжные остроты,
О форуме беседует педант.

Вот Фьезоле. Cuique* - свой талант:
И я уже заметил профиль тонкий
Цветочки предлагающей девчонки.

                               1913
_____________________

* Каждому - часть латинского выражения cuique suum - каждому свое.




                       V

И ты предстала мне, Флоренция,
          Как многогрешная вдова,
Сжимающая индульгенцию,
          Закутанная в кружева.

Его костер как будто курится!
          Как будто серая зола
Все эти своды, эти улицы,
          Все эти камни обмела.

Звеня узорными уздечками,
          По ним спускался и сверкал,
Дразня бесстыдными словечками,
          Неугомонный карнавал.

И будто здесь Савонаролою
          Навеки радость проклят?...
Над мертвою Прокридой голою
          Дрожат молитвенно уста!

                               1913




                    VI

              Как Цезарь жителям Алезии
               К полям все доступы закрыл,
               Так дух забот от стран поэзии
               Всех в век железный оградил.
                                               Валерий Брюсов

Как древле - к селам Анатолии
          Слетались предки-казаки,
Так и теперь - на Капитолии
          Шаги кощунственно-тяжки.

Там, где идти ногами босыми,
          Благословляя час и день,
Затягиваюсь папиросою
          И всюду выбираю тень.

Бреду ленивою походкою
          И камешек кладу в карман,
Где над редчайшею находкою,
          Счастливый, плакал Винкельман!

Ногами мучаясь натертыми,
          Накидки подстилая край,
Сажусь - а здесь прошел в когортами
          Сенат перехитривший Кай...

Минуя серые пакгаузы,
          Вздохну всей полнотою фибр.
И с мутною водою Яузы
          Сравню миродержавный Тибр!

                               1913




                      VII

                                           O sol beato!*

В гостинице (увы - в Неаполе!)
          Сижу один, нетерпелив.
Дробинки горестно закапали
          И ощетинился залив.

Над жерлом хмурого Везувия,
          Уснувшего холостяка,
Как своды тяжкие Витрувия -
          Гроза склубилась в облака.

Раскрою книгу - не читается;
          Хочу писать - выходит вздор;
А занавеска раздвигается,
          Стучит дверями коридор.

А рядом едкими укорами
          Супруга потчует жена,
Несдержанными разговорами
          Моя печаль раздражена.

Минуты длятся бесталанные,
          Как серый пепел серых лав;
Вдруг - и лучи обетованные
          Вторгаются, затрепетав!

Опять смеется солнце южное,
          Мгновенье - высохнет балкон;
А переулок блещет лужами,
          На vetturino* - балахон.

Опять, размахивая косами,
          В окне - и прямо против нас,
Она проветривает простыни
          И полосатый свой матрас.

И всюду воздух опьяняющий,
          Пестро-раскрашенный Восток.
А я - веселый, обоняющий
          Ее мелькающий цветок!

                               1913
_____________________

* О прекрасное солнце! (итал.)