Без музыки

                 * * *

Скрипят заржавленно качели
По целым дням.
И цвет черешни недоспелой
Как старый шрам.

Младенца малого в купели
Он крестит сам.
Над выцветшей от зноя елью
Вознесся храм, забытый храм.

Щепотку молча он сжимает,
Как-будто соль,
И мир тихонько засыпает,
Забыв про боль.

Он смотрит к небу и ликует
Сквозь леты лет,
Щадящий взгляд его рождает
Прозрачный свет.

Вот он, склоненный над купелью, -
Мгновенье, стой!
Дитя он посыпает зельем, -
То жизни соль и смерти соль.

Еще мгновенье - и уйдет он
В далекий край, незримый край.
И тучи черные поглотят
Надежды даль...

Пусть будет так, пусть не вернется
В подлунный мир, безумный  мир,
Пусть тучи черные поглотят
Его пути, его пути.

Ведь если он вернется к людям
Хоть в этот час, рассветный час,
Иудов среди нас пребудет -
Все повторится еще раз.

Все повторится - вера, стоны,
Мерцанье факелов и глаз,
Пыль преклоненья и погоны,
"Убрать!" - отрывистый приказ.

Он знает это и прощает
Бездумья лень, безверья мель.
И лишь новорожденным дарит
Свою купель, свою купель.

Ребенка малого в купели
Он крестит сам, он крестит сам.
Потом, взглянув к вершине ели,
Уходит в храм, забытый храм.




                   * * *

Щепоть, крестившая ребенка,
Разбита камнем - мир в бреду.
А он, увидев кровь, смеется,
Ох, горько-весело ему.

И мир беспутный кружит версты,
И ищет суть - вне духа суть.
Но указательные пе рсты
Не кажут путь, спасенья путь

Все повторяется как прежде -
За кругом круг, за кругом круг,
И он уходит и приходит,
Не счесть его кровавых мук

Скрипят заржавленно качели
По целым дням.
И цвет черешни недоспелой
Как старый шрам.

Июль 1977



Кавалеру Гофману, композитору и вообще сочинителю

Я бы сказал: люблю
Если б был я язычник
Если бы не был язык мой погублен,
Зазубрен и скручен подагрой для "ль"
Если бы не был он груб
Если б не был отрублен
Я бы сказал...

А так говорю: да
Ад де мной пройден
С конца до начала
И все - на карачках
Резвые крылья с копытами
В недрах земли
Вряд ли помогут, сложи их у входа, приятель,
И потихоньку, но бодро - Vivace! - ползи

Мнятся и мнутся по мраморам и по гранитам
Голые пятки души, -  и не розов их цвет
Ёкает сердце и цокают ребра в раскачку
Бодро ползи, или - Миносу на обед

Лимб как нимб
Где-то там, на венце верхатуры
Я вел мелодию и провалился вслед пальцам
В клавиатуре сознанья зияла дыра
Будто бы дунул в отверстье космической флейты
("До" во второй октаве, "до-диез" - "фа")

Знал бы я музыку
Звал бы по имени фею - Фрэей
В пламени счел бы седой иероглиф огня




             * * *

Я бы сказал - "Люблю",
А так говорю - "Нет!"

 


                      * * *

Тема для тени в дуэли с ее антитенью
Ни тебе нити, ни тяти, ни тети, ни тити
Стены как стены - черны, всюду ровно почтенны
Будто и храм, вроде склеп, словно морг -
Пуп рояля
В декку свалилися - летел, ух, как-будто влюбился
В декку рояля, как в Мекку - свалился со стуком.
Эхо ли это от того "фа" во второй октаве?





                             * * *

Струны вверху - сухожилия черта Антипки.
Вот, наконец, я увидел механику Баха:
Видимость бездны пространства подать бездной мысли
Только слова все мешают, язык бы кто вырвал!?

Музыка - злоба немых и любовь тугоухих
Музыка - жизнь мириадов и смерть мириадов
Духов - над миром, над морем, над мором,
                                над адом, над модусом
Музыка  -  кы-зум-зум-зум
Аки мразь и заика!
Музыка - вот: безответственна рядом со словом.
Ливней периоды, линий периоды, орды и оды,
Формы в движении, рифмы в видении, дыры.
Дыры в сознании - благословенные дыры.
Рады чему еще больше могли бы быть люди?

Людям служить? - Бить в сознании дыры наотмашь
Шмяк - и - дыра, там пианиссимо, здесь - маэстозо,
Ну а теперь - Tutti! Tutti! -  все, вплоть до барабанов...




                             * * *

Струны вверху - сухожилия черта Антипки.
Пой и гляди - сухожилия тянутся к Богу.
Сутры на флейте тяни будто утро на свете.




                                 * * *

В знак ремесла дал мне черт два этюда для пробы
Дал он мне гребень - чесать контроктавы канаты,
Дал контроктаву - чесать чтобы было что гребнем.
Сам занялся языком - прокалил скальпель Кали,
Ватой заткнул уши, ноздри и веки, и память.
Рот и гортань набухал мне вискозой и хлопком,
Ватой стерильной, готовя резекции поле.
Бритву ритмично метнул - и язык мой в отказе.

Зюка, заика - Зимбабве, не Замбия даже.
В ночи кромешной молчу и чешу гребнем струны.
Руны ли, дрыны ли, руны ли, дыры и дыры...

Я бы сказал: "Люблю" -
Вынет  вату - спою

Ю-ю-ю -ю
Ю-ю -ю
Ю-ю.

1991




Апрель

(письмо от Кольки с «того света»)

Когда мягчится сгусток тел
И спазм души их отступает
Когда природа усыпляет
День, страстотерпец наших дел,

Печали мягкие напевы
Невесть откуда льются в быль
И в черной синеве Аиль
Как перламутер голубеет

По розоватым дымкам снов
Освобожденных от борений
Не ввысь иду - в ущелье зол
Где демоны от жажды тлеют

Я влагу неба им несу
В ладонях сложенных ладьею
А кто уже не ждал, тому
Скажу два неприметных слова:

"Простите, Духи!" -  Не за тем
Скажу, чтоб дали мудрость, силу,
Но просто мы их позабыли,
Забрав все, что могли, наверх

Там, наверху, клубится жизнь,
Основанная на их смерти,
И все нам мало: "Черти! Черти!"
Кричим мы вместо тихих тризн

А посему, когда земля
Вдруг вместо брюквы и морковки
Нам дарит маковы головки
Или кустится конопля

Знай, друг, - то просьба помянуть
Подземных троллей чудь и жуть,
Но не глотком горчащим дыма,
А словом, молвленным, любимым

Ведь только тем, что любишь сам
Делиться можешь с небесам-
и с подземельем, где наш прах
Не в скорби – во Христе восстах.





        Львиная доля

                        На смерть друга
                        Н.Данелия
                        На смерть друга
                        А.Мукасея

Львиная доля
Долина волений
Вся в валунах
Поищи-ка тропу
Пятясь, сопя,
Спотыкаясь о камни
Прыгай с криком
Сыпься по склону
В серных парах
Хорохорься, ну !

Львиная доля
Лавина виньеток
Пламени
Глаз и рука одно
Дно видишь там
Где все видят небо
Что ж, обопрись о дно

Боги -  в гобое, в Гоби и в гибели,
В голых сосках сестры на песке
Сера - песок твой
Воют сестрицы
Пламя рожая вместо детей

Драма у Рамы - Раванна не виден
Вьется у лба булавою в висок
Целится сок твоей крови выпить
Испепеляющий сок

Воды двинуть своими словами
Землю мять или воздух дуть
Легче легкого. - Плавить пламя
Строками рыхлыми невмоготу

Я бы был бог
Если б хобби быта
Бранью вознес в сан бытия

Ты бы был жив
Если б выждал лики
Вместо Кали в ожогах сна

Ты живешь мертв
В веренице смыслов
Вложенных в недра
Дивных миров
Ссохлось и в амулет превратилось
Юное мертвое тело твое

Эту фигурку из терракота
Руки - настежь - навстречу всему
Я надеваю на длинную шею
Архиоптериксову мою

И полетим,  - тут недолго,
Гений -
Огненный Сфинкс -
подскажет нам путь.





*   *   *

Есть белый хлеб.  Пить красное вино.
Смотреться в Нил как в зеркало из меди
Но видеть не себя, а грустное лицо
Однажды средь полуночного бреда

Из тьмы бессонницы возникшее. Как в храме
Икона смотрит, так смотрел и Он
И все, и ничего во мне не понимая,
Но светом тихим озаряя мою майю -

Украдки чувств, ужимки дум и слов,
Прилепленные с четырех углов
Винтами глаз к коричневому мраку
Вещей с присохшими к ним бирками имен.

Я жил как вы, как все, в пучину самосуда
Роняя жизнь и подставляя рот
Под капли молока жемчужного, под груди
Природы.
Двадцать было мне... Лет? - Осеней. В тот год
Душа моя рождалась в иступленьи
Джаз-рока, Библии, Раджнеша и стихов
Залитых морем португальского портвейна.
Он был недешев, но целителен, ведь в нем
Был привкус Атлантиды. И под пенье
Смычка Понти*, отпавшего от Вишну,
Я тщился жить - никак не научусь,
Мечтал любить - никак не налюблюсь,
Зане любовь готовил трепетно, как пищу
Для взгляда, а съедали - будто пиццу...

С тех пор во мне черт мало изменил -
Хотел использовать как вид Фауст-патрона.
Со страху я насрал в его корону,
На том и спасся...
                        Он - всех братьев погубил
Моих по очереди - утопил сначала
Того, кто жил на озере у черной Кали,
Затем другого - вытолкнул в окно
Веселого ученика дона Хинара,
Едва умевшего летать, а под конец
Сгубил Сидхарту, нежного как жнец
Мерцаний лунных у горы Хамелеон.

Узнал и я, где вечный Ахерон
Мутит свои оливковые воды,
Не по наслышке: всякий горизонт -
Ступень на лестнице, где ходят в тогах
Боги...

Я взгляд мой в Гизе сфинксу подарил
И  в ясли у ворот ползком запущен был -
Здесь всех младенцев смерти учат жизни:
Как без камней, без мастерка и без стропил
За словом слово - медленно и чинно
Пирамидальный храм над гробом тела возводить,
В нем - жить.

Теперь мне сорок. - Осеней? - Рождеств.
И занят я восстановленьем девств
Отверстий, тех, что духом в голове
Насверлены для выхода вовне
К вещам - вещдокам кражи смысла бытия,
Где ты был вор, раб, жертва и судья...

Обуй их на ноги. Не бойся - не согнут
Они ни стан, ни взгляд. Расправив грудь,
Вдохни зарю вечернюю в твой путь,
Зови Богов, не бойся, они  -  тут.

весна 2001

* Жан-Люк Понти - французский
джаз-роковый скрипач

В. Волочек

В сладчайшей августовской дымке
По шифер крыш увяз, по трубы
На самом сонном свете утра
Бормотогубый малый город
В парах спиртовых

Так может спать лишь православный
Люд: правды нету туто
Есть только волок лодок гнутых
Варяжских, византийских, гладких
Едва не тонущих от злата
И глупа

Зря солнце бьет в слюду окошка
Слюну сглотну, в перину тела
Жены любовной взрою норку
Катись все к Богу.

Хоть не еврей, закон известен:
На то – суббота

И если мы зачем-то дышим
Хотя бы комарам на пользу
Поверьте: это слава в вышних
А черту – волок

Вот потому бормотогубый
Наш малый город
Зовется Вышний Волочек –
Не «Нижний Волок».

Июль-авг. 2004




*    *    *

                                            Дж. Дж. и К.

Всю ночь гулял залив Финляндский
Так, будто бы он – океан
И сим чухонским своим пьянством
Мне душу в усмерть измотал

Я чту стихии всякой буйство
Поскольку сам не тих,
Но это мелкое холуйство
Перед Бореем сводит дых
До мелких песьих содроганий
С висящим в пене языком
Как будто ночь бежал следами
Чужой любви в песка влеком

И лишь к утру, когда светило
Свело все корчи вод к нулю,
Нашел – Улисса тело стыло
В венце из водорослей гни́лых

И сколько не верти башкою
Любивницу не увидать
Она плывет стезей морскою
Довольна как  …на  мать
Грядущего амфибиона
Послепотопной тишины
Где птицы плюхнутся в пучину
А рыбы дернут к Солнцу ввысь

Когда бы не Гомер, хоть хохот.
И если не роман, хоть ром.
Но не омерта, не чухонство.
А смерть – так с нимфою вдвоем.

11.08.04







Из «Искусство Фуги»

1

Просто иди,
Ступай себе с Богом,
Глядя вокруг,
Коли есть глаза
Слушая шелест листвы полого
Жизни стекающей зеленова-
Ты-мы слоями – ярче, глуше
Нимфы полощут, а аэли сушат -
Гольфы, штанишки, плащи уснувших
Гномов, чьи бурые спинки дышат
Тяжко от устали быть корневищем
Этого древа, которому имя
Рек пролетая Дух изобилья
Дунувши в рог свой из зуба дракона
(Впрочем, они подружились у гроба
Господа нашего, под которым
Все это пиво издревле бродит).

Простолюдин
Топоча по дороге
Тупо гляделки наставя вперед,
Всюду один среди тысяч хлопот
Крыл насеко- и перна-  -тых и –мых
Я пожираю бытийственный жир
Взглядом и дыхом и брюхом, а жмых,
Мягко сказать, оставляю для них – 
Тех, кто из пламени, света и вод
Ткет мою боль, улыбая мне рот.

Все они – да. Только я  - как вопрос
Знаками, в том числе нот, - так оброс
Что сам создатель узнает с трудом
Прежде до белой кости червячком
Пообгладав, посмотрев на просвет... – 

На вкус и на цвет товарища нет.

2

Пойду ль, выйду ль я
На рассвете из жилья
Ты ж ходи вокруг меня
Пес ли, кот иль смерть моя…

Это физика предметов
Это лирика существ
До колодца близок путь
Джоуль на секунду. Грусть
Тела, вылезшего в холод,
Подрожала и замолкла
Перед Солнцем в ползунках
Розоватых туч. Распах
Неба заставляет взгляд
Иль застыть, утратив рамку,
Или выбрать темп и лад.
И пойти, за ради Бога,
В танце по вещам убогим.

Двор проснулся: милый хор.
На заборе словно нотки
Воробьи свой милый вздор
Сыплют зернами кокоткам
Чей гаремный глупый смех
Петуха влечет на грех
Слаще коего не смог
Выдумать ни черт, ни Бог.





*   *   *

Когда Надежда без одежды – 
Она – Любовь. И смежит вежды
От света яркого в ночи

Тактично Вера промолчит
Всю ночь. И лишь с рассветом явит
Свой строгий лик в платке. Оставит

Нам лишь воспоминаний муть.
Их полдень вправе помянуть
Своим губительным зенитом,
Где мать – София – в золоте отлита

Лежит в гробнице пирамиды дня,
Чтоб словом стать внутри меня.
				
09.04




Королевская  свадьба 

                                               Замок Шинон. Юре и Саше.

Слишком жидок металл твоих вод
Слишком холоден, чтобы течь,
Потому я не стану пить из тебя
Ни за что. Ты мертва. Как и речь
Что звучит над тобой: суетливый яд
Затекающий ртутью в живот.
"У вас милый прононс", - завлекала гид
Мы взошли на подъемный мост

		Где ж невеста? Где свадебный тост?

Над долиной Луары хмарь, морось, сырец
Как основа под гобелен.
Серый замок, похожий на старческий член
Вис от тяжести собственных стен.
Под рассказ о величии Средневековь-
я стоял, по глаза завернувшись в плащ
На холодном дожде кис под ливнем слов,
Из донжона донесся кошачий плач.

		Где ж невеста? И где наш альков?

Кодлы бриттов, норманнов рвались на юг
И влипали в кал галлов, споткнув-
шись об берег твой. Жаб, улиток, гадюк
Ты вселяла в их рты и зады. И обруб-
ки воинственные ползли
По плетню виноградников, как червяки,
Разбухали вином в ожиданьи весны,
Чтобы вновь накатить на юг.

		Где ж невеста и жар ее губ?

"Посмотрите, какой в изразцах камин. 
Вот орнамент - лилии и стрелки".
И заныла заученно список имен
Гревших руки тут - Карлы, Луи и Анри.
Королевских лучников полукруг
Стал смыкаться вокруг меня
Сок из лилий раздавленных жег нутро
Мокрый плащ стал тяжел как броня.

		Черт возьми! Где невеста моя!

"Впечатляет", - ответил я и испугал-
ся, поняв - она лютый мой враг.
Что-то козье профиль ее навевал
Но и птичье. В глазах же был серый прах.
Я подумал: "Музейная пыль... Пожалей,
Среди призраков станешь как монстр".
А она, словно слышала и заверте-
лась на месте как вшивый пес. 

		Где невеста в венке из цветов?

Ожидал я из-за угла каждый миг
Арбалетной стрелы в кадык
Лишь за то, что в меня вместе с ядом проник
Смысл всех этих светлиц и темниц.
Тайный смысл недалек был от явного. Что ж,
Здесь любили, пытали в поте лица
Здесь кромсали друг друга во имя Бож-
и-ее и его, и меня.

Я ввинтился в ствол башни чугунным ядром
По ступенькам белесым как дохлая кость,
Но не вниз, где в стенах муровали врагов
И друзей, и отцов, и невыгодных жен, -
Вверх ! Туда, где свобода, где небо, любовь
Иль хотя бы бескровная злость.

		Где невеста! Где явь моих снов?

Вот мы и прорвались на верхний этаж - 
Я и ведьма моя путеводная-гид
И припали к камням, чтобы жар остудить
Отсудить у веков наше право на жизнь.
Из нее вышел разом болтливости раж
(В рваных кудрях тумана, в поплевках дождя)
Я же понял, что свадьбе не быть и что зря
Я невесту с испугу искал, 
не любя... 

ноябрь 2002






Miles Davis.  Sketch of Spain

Лист бел.
Был.
Вот на нем вязанки знаков

Вокруг

Ни неба и ни моря
Тело мрака

А точки света - 
То ли звезды, то ли корабли

И я не знаю
С кем из них мне по пути

Сочится полночь
Жиром сновидений
Бездомный мальчик
Стебелек руки
Мрамор ступеней
Дом у моря - 
Casa blanca

Здесь миру - край. 
Географическая рамка.
Европа девушкой
Доверчиво легла
Под бедра туч того,
Кто ей казался Зевсом
И он кромсал ее распластанное тело
Как бык кромсает алый плащ в арене...

А встала - континентом без конца
Со шлейфом Азии
В короне Альп, Кавказа,
В зеленом платье бархатных лесов,
Расшитом бирюзой, сапфиром, вязью
Рек и озер

Ты - юная вдова,
Не видевшая мужа с ночи свадьбы
К несчастью? К счастью? - Я не знаю
Мгла
Прищелкивает пальцами прибоя
По скалам плеч моих

А я... я тихо вою

И оттого что вою я давно
Похоже, будто это
Песнь о море...  






Мой  Ангел

                                         Андрею Тарковскому 

Мой ангел. Для начала, он - Андрей
И имя это, мимо пролетая,
Всегда щекочет слух к ответу: "Да?!"
И обернешься, голос вспоминая,
Позвавший. Он -  чужой, он - незнаком,
Как незнаком и тот, кого позвали.
И так, застыв в классическом "Не я ли?!"
Однажды смерть с распущенной косой
Увидишь за спиной - ее печали
В укладе пальцев запечатлены,
Держащих сизокрылый лист бумаги:
"Прочти, Андрей, - тебе письмо". - "Я ждал.
Я ждал письма - мой Ангел мне не пишет". -
- " Неправда, - он давно уж написал, - 
Я долго за тобой иду - а ты не слышишь,
Как я зову тебя: "Андрей! Андрей! А ты - 
На миг огля́нешься, как-будто улыбнешься
И вновь во власть дурацкой маеты,
В толпу тебе подобных всласть вгрызешься..."

                 ***

"Давай скорей!" - "На-на, бери-бери" - 
"Да здесь одно единственное слово?!" - 
"Да - здесь одно единственное слово: 
Андрей!
Твой бог, твой тезоименит и покровитель,
Знаток твоих нехитрых тайн и дум,
Тебе шлет свой привет. А я прощаюсь..." -
- "Постой, ты так прекрасна, так умна,
Ты знать должна - увидеться мы можем?" -
- " С кем, с Ангелом? Ну а зачем? Мой Боже,
Как все они убийственно похожи, -
Все как один... И все на одного...".
- "Заступник мой и властелин! Веди к нему, -
Я так устал в монтажных схемах жизни.
Подошвы к тротуару пристают
И серость с сыростью мозги костей мне нижут,
И жухлый лист прилип к дыре гортани,
Как пластырь - ни дохнуть, ни закричать..."

-"Как ни вдохни, - все выдохнешь опять.
А ты стошни -  тебя ли поучать -
И дальше прись в юдоли начинаний,
Которым не узнать конца. - Кончать?
Вы даже игр любовных не венчали
Достойно никогда - одни хвосты,
Одни ужимки и ухватки обезьяньи..."-
- "Веди к нему, он все мне разъяснит!"-
- "А что тебе неясно, мальчик?" - "Правда". -
- "Ты правды хочешь? Врешь. Ну я пошла..."
- "Постой! Гляди - вокруг такая мгла..." -
- "Декабрьский вечер темен, это правда.
Так будет же весна, - придет Лилит,
И отдохнешь, на травке с нею... Да?
А хочешь - я явлюсь вместо нея". -
- "Хочу. Ой,- ну конечно, только я..." -
-"Смотри, а то приду! И помни, Эн-дрю:
Апостолов двенадцать, но один
Сменился, вместе с ним и имя...имя..."

1992






*    *    *

Открой мне баночку сардин
Большим пиратским тесаком
Ты был великий паладин
Пока тебя не проклял Рим
За пару рондо и один
Куплет, вопящий как псалом.

На пот похожа пена волн,
На скот – твой полк и командир,
И воткнут в мачту Палантир,
Чтоб спьяну не наделать дыр
Ни в парусах, ни в облаке, ни в том,
Кто мыслью о пустыне обречен

Бродить по водам дельты Нила, где маяк
Скелетом черным все скорбит над прах-
хОМм белым свитков божьих тел,
Вмененных в человеческий предел.

Я тайных книг иератичных не читал,
Над чаном бычьей крови не алкал
Ни истины, ни лучшей доли.
Но взглядом сфинкса (анакондовой Джокондой)
Однажды взят за сердце, ум и пуп
С тех пор в них обитают: Гор, Ануб.

Теперь повсюду вместе с псом и птицей
Я озираю горизонты словно лица
И лица словно горизонты – в них рассвет.
Давай же выпьем за глаза, за божий свет.






Совесть

Приходит время - и приносит боль
Приходит время  - и приносит радость
Приходит время - и приносит все, 
Все сразу, 
Что способно быть в пространстве.
Потом уходит время, вместе с ним
Пространство ускользает - ломкий свиток,
В руке отставшей ангела седого.
Уходит все, что вымыслу доступно,
И остается голый совесть - он
Вместительный сосуд. Там все, что было,
Что не было, могло бы быть, бы было.
Оно и точка и поточек точек,
Там все навылет видно - дырку и в чем дырка.
Туда не хочет ни один из смертных,
И он готов бессмертным даже стать, 
Лишь бы не то, который голый совесть.

И знал бы то молящийся, - куда
Он молится - то ссохся бы язык,
И стал бы коммунистом, атеистом, 
Да, сукой-троцким, дурнем деревенским, сосуном
Вертлявой кобылицы на поляне,
Он стал бы с удовольствием вороной
И каркал бы весь век, подергивая лапкой,
И спал бы, под крыло запрятав клюв и бошку, 
И стал бы мурашом, и захотел бы  - розой, 
Нет - лютиком, крапивой на навозе...
Навозом, камушком, угревшимся в навозе...

И прав буддизм перерождений в пыль,
Что ни гроша не стоит  эта быль.
Есть только голый совесть - побратим
Алмазоглазого скита Иерусалим-
                                                    а.

1990   				





СПБ

                                  к 300-летию

Хмурое утро на финских болотах
Небо похоже на взгляд вовнутрь
Где никакая слащавая дурь
Не отвлекает от главной заботы:
Быть.

До датского берега брасом - миг
Если слиться с холодной зыбью
В едином глотке, как делает змий
По имени рыба.

А до троянского берега - ээ-хх!
И лучше не вплавь, но по воздуху, разом,
Если на юг, по отблескам рек
Между хребтами Карпат и Кавказа.

Лишенец памяти - хоть и смотрит вдаль,
Ему всякий шаг, мах, нырок - скок на месте
У людей по имени Петр  исстарь 
Болезнь кладенца, - топорливость действий.	
Жирные ночи в гефсиманских садах
Схожи с бледными в чухонских болотах
Тем, что камень ничем не пронять - 
Воплем Бога ли, города ли, человека.

Повторимость ошибок неизбежна е-
сли ты не в яслях родился у Девы
Меж осленком и агнцем и въехал е-
сли в столицу не на том же осле
Будучи при этом причтен к агнцам

Сказывается именной материал 
Ведь если ты камень - не слышишь плача
Зачем было в болото втыкать сталь?
Оно до сих пор плачет. 

Преступленье само по себе - "per se" -
Несчастный случай на производстве тлена
Вывод: будь осторожней, задумчивей всех - 
Будут любить и бабы, и боги 

Все ж лучше мстить за убийство отца,
Чем сгинуть от рук его бестолковых.
Уроки истории для простеца
Одни имена - ни смысла, ни воли

Герои стремились с мечом от плеча
Спасителя Гроб отобрать у неверных
За шкуркой волшебной сходить за моря
Хотя бы вломить за покражу царевны
Но в бреде прорабном постройки флота (и форта),
Пожертвовать собственным сыном? - Скверно.

Царь - все мы данники твоей тени
Весь этот люд, протекающий врозь  
По улицам и першпективам серым,
Местами - розовым, сизым... Во́ды и кровь
Тут тоже имеют тона акварели,
Да вкус не солон, а солоноват.
Здесь даже дети в преодоленьи
Ницшеанском самих себя
Стремятся родиться не на рассвете,
Но в полдень - в глыбе гранитной дня.

Романтика нежити... Можно жить,
Если смотреть только в сторону моря.
А обернешься в себя - навзрыд
Германом, Лизочкой с Сонечкой,  Родей
Тут же станешь, - тогда изволь
Не обижаться на степень бедствий,
Fatum non penis - душа не мозоль
Резать ее не моги без последствий

Всадник застыл пред прыжком туда,
Откуда не всплыть на зеленой бронзе
Некогда рыжего скакуна
А может быть это кентавр двумордый
Передняя - выросла там где перед
Вторая - для охранения тыла…
Тактика береговых боев
Все ж деревянных коней ценила

Юмор твой черен, наука - смешна,
Как камера кунста с двуглавым младенцем
В банке сивухи - вот символ меня
А также герба державы имперской

Впрочем, столицы всегда на костях.
Все мы живем на чьих-то курганах.
Я - в старых заросших московских кишках
Они погнилей здешней свежей раны
 
Петух не лучше величит рассвет,
Чем кот провожает ночные блядки
Прости меня, Петр, я никчемный поэт
А ты - государь никчемной загадки. 






Чжуанцзы

Орнамент страсти на пороге старости
Неспешен и округл.
Порок не впрок, и на пороге пагоды
Оракул сед и смугл.
Лишь щелкнет пальцами,
Не мед, а патока
Течет к распятью губ.
На желтом шелке шмель - пропойца сладости
В рисованных цветах поищет глубь
И не найдя, взовьется вертикально
Долою с глаз, из сердца жало вон
И к солнцу полетит восторженно и важно
Как-будто ангел он

4 апреля 1996






Шарманка

                           (по мотивам  Жака Превера)

"А я играю на рояле" -
говорил один.
"А я на скрипке" - 
говорил другой.
"А я на арфе, я на банджо
и виолончели".
"А я на флейте, на трещотке, на свирели..."
Так говорили все про трели,
Что выводить с тоски умели.
Так говорили, кто на чем умеет
Мычать, жужжать, стенать - 
Тоску свою лелеять.
И музыки не слышно было.
Только их слова.
Слова, слова...
В углу за столиком
Торчала голова,
Молчала голова.

"А вы на чем играете, мсье ?" - 
Спросили хором музыканты все.
- " А я играю на шарманке смерти,
На кровавой красоте,
И по артерии-струне
Ножом водить умею, как смычком.
- Так им сказал мсье,
Тот, что в углу молчал,
Которого спросили музыканты все,
На чем играть умеет он, 
Каким талантом он природой одарен.

Так им сказал и встал,
И вынул нож,
И к музыкантам подошел,
И всем поочередно по артерии-струне
Он вывел трель,
В кровавой красоте
Шарманку снял с плеча и заиграл.
И музыка его была столь хороша,
Правдива, простодушна и свежа,
Что маленькая девочка,
Из-под рояля вылезши,
Где пряталась с тоски,
Тихонько улыбнулася

И молвила шарманщику:
"А я играла в пряталки,
А я играла в прыгалки,
С мячом, с зонтом, с волшебником
И с мамой, и с отцом.
Играла я в разбойников,
Играла я в полицию,
И с братцем, и с сестрицею - 
Но это раньше все.
Теперь же я хочу 
Играть в убийцу тихого,
Простого и понятного,
Чья музыка шарманная
Так душу веселит..."

	***

Он взял малышку за руку,
И - городами, селами,
Садами и пещерами
Они пошли вдвоем
С шарманкой и с ножом.
И убивали всех
И каждого 
И всех
И каждого,
Кого встречали.
А потом
Однажды набрели на дом,
Который им понравился.
Они остались в нем.
А когда девочка немного подросла,
Они пошли в церквушку, обвенчались
И вскоре кучу ребятишек нарожали.
	           НО
Старший скоро навострился дуть в трубу,
Второй стал тискать арфову,
А третий - так скрипичную - струну,
Четвертый научился ставить промеж ног
Виолончель,
Потом им надоела эта канитель.
И начали болтать они про трели,
Что выводить с тоски умели...
И музыки не слышно было -
Только их слова...
Слова...  слова...
Торчала голова...
И... вынул... нож... как жало
- И все сначала.

1978