Ольга Рёснес - Ангел, Архангел, Архай. Авторы и книги Библиотеки духовной науки. Антропософия, философия, религия, искусство. Книги и статьи

Обильны дары, доставшиеся нам, но еще обильнее
наши желания. Мы словно бы рождены для
недовольства. Наше стремление к познанию -
лишь особый случай этого недовольства.
Рудольф Штейнер

Предисловие автора

К числу неудобств современного мышления, как научного, так и обыденного, относится необходимость время от времени покидать "обжитую" область и устремляться в неизвестные дали. Эта особенность мышления становится очевидной на стыке второго и третьего тысячелетий, когда ни наука, ни практика не могут уже идти прежними путями благоденствия и прогресса, не разрушая при этом саму человеческую жизнь. Никогда еще с такой интенсивностью не развивались прикладные исследования, призванные максимально обеспечить человека разного рода комфортом и достатком, в связи с чем у многих, в том числе и у "мыслящей части человечества", складывается многообещающая картина мира, в которой всё - от достигшего своих вершин человеческого ума. И только присмотревшись внимательнее к этой захватывающей воображение и чувства панораме благоденствия, с ее перспективами "господства над природой", "свободы слова и совести", "физического бессмертия", можно обнаружить, что в ней, увы, отсутствует человек в самом своем наиважнейшем: в своем духе. Человеческому духу современная картина мира уделяет столь ничтожное место, что само понятие "дух" становится своего рода неправомерным излишеством на фоне всепоглощающего сознания материальности происходящего. Никто не рискнет сегодня, оставаясь добропорядочным ученым, оправдывающим свое место в той или иной производственно-исследовательской системе, всерьез считаться с "невидимой" частью человека: его душой и пребывающим в ней Я. Это не только "не принято", но и наводит на подозрения в "нездоровых" намерениях, чему в немалой степени способствует лавинообразное наполнение "литературного рынка" всякого рода "изотерическими" поделками, смысл которых сводится в конечном итоге к понижению сознания современного человека.

Этот факт понижения и умаления человеческого сознания становится реальной силой того прогресса, с которым большинство людей связывают сегодня свое настоящее и будущее. Предоставляя человеку все меньше и меньше возможности быть наедине с собой, связывая его бесчисленными узами общественных обязательств, смысл которых далеко не всегда человеку ясен, повседневность, с ее "от и до" данностью, становится тотальной и чаще всего трагической пробой свободы, для которой у людей нет пока еще достаточно проработанных мышлением понятий. Мышление тормозит всякий раз, когда назревает необходимость выйти из тупика: оно подыскивает вместо этого выхода очередное удобство представлений о происходящем, неизменно вытекающее из прежде найденных уже удобств. Такая "вложимость" одной системы представлений в другую, сводимость первых к частному случаю вторых, не позволяет мышлению ступить ни одного шага в сторону, превзойти себя в своей наивнутреннейшей сути. Мышление остается пленником своей нацеленности исключительно на "земное", "физически реальное", полагаемое за реальность всего мира. Так и именно так современное мышление достигает того высокого уровня рассудочности, с которым связаны бесспорные достижения естествознания и спекулятивной философии. Рассудок приводит человека к тому или иному "господству", при этом будучи не в силах познать суть человеческой свободы. Рассудочная культура современности готовит человека к тому, чтобы "проспать" важнейший в его эволюции рубеж: осознание достигнутого "дна" материального прогресса и начинающегося за ним "подъема" в скрытую доселе духовную область. Рубеж этот приходится как раз на двадцатое столетие, отмеченное столь бурными и трагическими событиями, что "нормальное" сознание человека попросту не в силах реагировать на перемены в нем самом: оно все больше и больше оттесняется из человеческой души групповым, массовым сознанием. И чтобы однажды постичь суть и закономерности этого глобального процесса омассовления человеческой души, нужно задействовать в человеке иные, до этого "спящие" ресурсы: его способность "превзойти себя" как только часть данности, ослабить связь физической своей части со своей душевно-духовной частью, "заглянуть" в мир духовный. При этом важно выполнение абсолютного для человека, продиктованного его же душевно-духовной организацией, требование: встреча с духовным миром должна быть сознательной. Всякий же другой путь, каким бы "эффективным" он ни казался, есть путь наркотических иллюзий, будь то информационные способы манипулирования сознанием или те или иные вещества. Этот наркотический путь есть часть общей "программы" глобального "идиотизирования" человека, и то, что стоит за этим и движет это, познается лишь с помошью первого, сознательного духовного процесса.

Все попытки "объяснить" происходящее с помощью его же понятий и категорий неизменно заходят в тупик, как только на горизонте рассмотрения появляется индивид: самое большее, на что способно сегодняшнее "человековедение", это привязать земное человеческое "я" к окружающим условиям, к тому или иному общественному климату, включая наследственность, традиции, "политическую ситуацию" и т.п. Определяя человека исключительно "извне", сегодняшнее "человековедение" нисколько не обеспокоено открывающимися на этом пути неисчислимыми возможностями механизации всех лежащих на поверхности человеческих процессов, включая наследственность: на этом пути все рано или поздно становится производством. С этих "производственных" позиций объясняется сегодня буквально все, от воспитания и образования до дипломатии и "защиты окружающей среды". Результат всегда один и тот же: еще большее, чем прежде, разрушение.

Становящемуся все более и более очевидным разрушению на физическом плане (истощение природных ресурсов, гибель определенных видов животных и растений, загрязнение водного и воздушного пространстваи т.п.) закономерно соответствует моральная деградация человека: человек уже "не тот". Но каким ему надлежит стать в самом конце его эволюции, на этот вопрос современная наука ответить не в силах. Такого рода бессилие есть законное следствие той односторонности, с которой именно и связаны "успехи" современной науки: односторонности материализма.

Именно материализм укореняет в сознании человека ставшее уже догмой положение о том, что всеми своими достижениями человек обязан исключительно своему рассудку. Являясь результатом разыгрывающихся в человеческом мозге "драм", рассудок никогда не смотрит за пределы "физической реальности", но способен, тем не менее, понять те сообщения из духовного мира, которые получены иным познавательным путем. Путь индивида, каким его мог бы начертить Дарвин, не заканчивается обретением человеком его Я, он продлевается дальше на "родину" этого Я, в духовные сферы. Своей наивысшей, доступной современному человеку духовной деятельностью Я выступает в интуиции, которая инспирирует человеческое сознание и наполняет существующие уже понятия имагинациями, образами духовного мира. Содержание этих имагинаций доступно пониманию обычного, здорового рассудка. Так осуществляется "приток" нового в мир человеческой практики: человек лишь фиксирует рассудком то, что "дарит" ему духовный мир. И за этим "дарением" стоят определенные духовные существа, призванные содействовать эволюции человека. Путь навстречу им, это и есть истинный путь познания. И этот путь лежит через самопознание индивида.

Являясь единственной для человека возможностью следовать своей космической эволюции, духовнонаучное познание пришло в мир именно как дар духовного мира, причем, дар своевременный: именно на рубеже 19-20 столетий, когда в человеческую историю вступили реальные силы разрушения, сделав ареной своей деятельности самого человека, в мир вступает антропософский импульс, принесенный самим Духом времени. Этот импульс переживается каждым в отдельности и "по-своему": это то, навстречу чему и устремляется самопознание индивида. В широком космическом смысле, это импульс Христа, дающий человеку возможность на основе свободного выбора, сознательно, "подняться" над своим физическим существом и своим земным "я" в духовный мир, к своему космическому Я. Импульс Христа возвращает человека в космос, в Логос, в полном согласии с Его словами: "Царство мое не от мира сего". Осознавая в своем наивнутреннейшем существе смысл этих слов, человек ступает на путь внутреннего роста: он строит свой "град" не из земных, преходящих материалов, что ведь было уже построено, но из доставляемых ему самопознанием материалов духовных.

Современное "научное мышление", становясь все более и более мышлением технологическим, не имеет никаких перспектив познания истины о мире и человеке. Это мышление обречено измышлять все новые и новые способы удовлетворения требованию "полноты" той картины мира, с которой это мышление связывает представления о "физической реальности". Технологии этого "удовлетворения" сводятся к "похищению" рассудком доставленных интуицикй сведений, без проникновения в те духовные конфигурации, которые стоят за теми или иными "прозрениями". При этом "научно мыслящий" неизбежно подчиняется ограничениям той или иной принятой в науке парадигмы, тем самым лишая себя возможности свободы, обретаемой лишь в следовании своим интуициям. Развиваемая таким образом несвободная наука есть наука большого тупика, независимо от того, как велики при этом затраты прозорливости, интеллектуальности или остроумия.

Существенной разницей между постижением "обычных" научных понятий и понятий антропософских является требование иного душевного настроя. Если "обычное" понятие постигается "головой", рассудком, то понятие антропософское постигается всем человеческим существом: чисто логическое уступает место созерцательному. И не так, чтобы современное мышление "вернулось" к пройденным историческим этапам спонтанного ясновидения, но сознательное завоевание скрытой за физической майей духовной реальности, вот требование Духа времени. Созерцательное мышление нисколько не исключает испольвание уже имеющегося у человека рассудочного аппарата: оно наполняет рассудочные построения действительностью. С этого начинается длительный человеческий путь к той одухотворенности, которая поставит человека "вровень с ангелами".

О. Рёснес,
доктор филологических наук

I

ЧЕЛОВЕК, МИР, ПОЗНАНИЕ

Познание есть предприятие, которое человек
должен решать с самим собой.
Р. Штейнер

1. Научное и духовнонаучное

Никогда еще в истории человеческого познания не зияло такой пропасти между чувственно воспринимаемым миром и наивнутреннейшей основой человека, пребывающим в его душе Я. На старте нового, третьего тысячелетия выступили до этого таившиеся подспудно угрожающие тенденции того "прогресса", с чертами которого человеческое мышление тысячелетиями связывало понятие "ада": с прогрессом ограбления и уничтожения не только противостоящей человеку Природы, но и сугубо "человеческого", надприродного, духовного. В этом прогрессе играют заметную роль на первый взгляд не связанные между собой факторы: скрытость побудительных причин прогресса, наступательность и воинственность его практического осуществления, апелляция к свободе. Последний фактор играет при этом роль "ключа" к первым двум, надежно ограждая от критики и сомнений как многочисленные "теории прогресса", так и соответствующую им практику.

Тот обнаженный мир явлений, который предстает перед всякой ищущей порядка и смысла душой, никогда не давал ответа ни на одну из великих загадок современности. На протяжение человеческой познавательной истории этот мир явлений переживался человеком по-разному: от бессознательной, сновидческой образности до четко очерченных рассудком контуров. Исторически первое земное сознание вмещало в себя высокую мудрость неземных, но пришедших в земную эволюцию, люциферических существ, управлялось этой мудростью, не имея пока своих собственных познавательных ресурсов, и благодаря этой мудрости развившее в себе зачатки разума и рассудка. Человек получил разум в дар от высокодуховных люциферических существ, но не для того, чтобы унестись с этой "готовой" разумностью прочь от земли и ее предстоящей эволюции, но ради обретения на земле морали, как будущей духовной ценности для всего окружающего человека Космоса. Человек моральный, вот что могло бы стоять в конце еще не пройденного человеком пути. И этот путь проходит последовательно через семь планетарных воплощений, в четвертом из которых, земном, мы в данный момент находимся. Соответственно каждому из планетарных воплощений человеку "даруется" новое качество, человек растет в направление Космоса и творящих его высоких существ. Так обрел человек физическое тело, эфирное тело, астральное тело в каждом из предыдущих трех планетарных воплощений, и сейчас, на земле, развивает свое Я как четвертый член своей семичленной природы, над которым в далеком будущем будут надстроены еще три его, уже духовных, члена.

Но это будущее, призванное сделать человека "равным ангелу" и являющееся в духовном смысле "одновременным" с самым отдаленным, доземным человеческим прошлым, может ведь придти иначе, чем к тому располагают человека полученные им от высоких существ "дары". Оно может придти лишь для немногочисленной группы людей, если человечество вовремя не воспримет в себя духовнонаучные импульсы, являющиеся даром духовного мира. Природа этих импульсов такова, что они не являются "руководством к действию" или "приказом", но воспринимаются исключительно добровольно и с безграничной, на какую человек только способен, любовью к истине. Эти импульсы может воспринять сегодня погруженное в человеческую душу Я, человеческий дух, и постигающая это восприятие наука есть поэтому наука духовная.

Современное научное мышление видит свой пафос в доказательности и в конечном счете экспериментальной проверке любого теоретического положения, понимая под доказательством рассудочные построения и строя эксперимент, в том числе и "мысленный", на данных исключительного чувственного опыта. Это научное мышление с полным правом можно назвать материалистическим, хотя бы уже потому, что в расчет принимается лишь деятельность головного мозга, массы "вещества", зависимая от обменных процессов всего человеческого организма.

Это совершенное орудие, мозг, намного старше человеческого Я: мозг существовал в каком-то своем варианте еще до "прихода" Я и не является поэтому его атрибутом. Другими словами, человеческое Я "парит" над мозговыми структурами и не обусловлено их деятельностью. Мозг умирает, Я следует дальше путями своего развития, возвращаясь на свою вечную родину, в духовный мир.

Но современное научное мышление исключает рассмотрение человека как чего-то большего, чем физическое тело. И только применительно к физическому телу, к физическому миру вообще, и работают современные научные теории и соответствующая им практика. Эта нацеленность на рассудочную постижимость явлений, сосредоточенность исключительно на "зримом", явилась необходиммы и важным этапом, начиная с пятнадцатого столетия, в обретении человеком полной самостоятельности суждений обо всем, включая высшие миры, вплоть до возможности полного отрицания духовного. Человек "задуман" не как безотказно действующий, согласно мудрой указке, автомат, но как преисполненное любви к истине, волящее к истине свободное духовное существо, как новая духовная иерархия среди уже существующих. В прилегающей к человеку Вселенной эта задача, одухотворенность любви и свободы, решается впервые, и именно в связи с ее уникальностью и сложностью в земное развитие вступили вместе с человеком "боги препятствий" в лице Люцифера и Аримана, и это их человек призван в будущем искупить своей уже, человеческой, духовностью. Эти две во многом противоположные друг другу духовные силы абсолютно нуждаются в человеке: человек есть поле их битвы за самоутверждение, единственная возможность "полноценности" их бытия; и в целом земное бытие позволяет этим высоким в своем роде существам сохранять и приумножать иллюзии "присвоения" себе человеческого. Боги препятствий, Ариман и Люцифер, это в то же время и боги иллюзий, и это им человечество обязано многими своими "великими устремлениями", "великими победами" и столь же великими разочарованиями. Препятствия стоят на пути человеческого развития не как злонамеренный тормоз, но как призыв к укреплению той части человеческого существа, которая изначально является и остается вечной. Как раз эта, вечная, составляющая человека, представленная в настояший момент его Я, и атакуется всевозможными способами как со стороны "возносящего" к небесам Люцифера, так и "углубляющего" в материю Аримана. Именно в связи с этим человек и предстает как нечто "срединное", удерживающее собой обе могучие силы от их очеловечивания. И это ведь надо понимать буквально: мир идет уже навстречу человеческому воплощению Аримана (Сатаны). Ариман будет воплощен и родится как человек, и к этому должно быть готово современное, прежде всего, научное мышление, от имени которого будет провозглашено наступление на земле "рая".

Особенностью сегодняшней мыслительной ситуации является "неудобство" высказывания духовнонаучных истин: они не самоочевидны и не вытекают из логики рассудка. "Неудобство" усиливается еще и потому, что человек, обретая самостоятельность суждений исключительно средствами рассудка и укрепляя тем самым рассудок, становится все более и более нетерпимым к тем высказываниям, смысл которых лежит за пределами досягаемости рассудка. Рассудочные истины, а это и есть истины современной науки, затрагивают лишь мозг человека, являясь только мертвыми отражениями скрывающейся за майей явлений действительности. Не проникая дальше на "занавес" материи, научные истины справедливы лишь в ограниченной, физической области, являющейся ничем иным, как откровением области духовной. Истина же в ее исконном виде, в ее подлинности, воспринимается теми частями человеческого существа, которые не являются материальными, именно его эфирным, астральным телами и Я. И чтобы духовнонаучные истины оказались воспринятыми, необходим, как подчеркивает Рудольф Штейнер, здоровый, неповрежденный склад души. И если мир все чаще и чаще "сходит с ума", оказываясь в неконтролируемых мышлением ситуациях и просто предаваясь извращенным инстинктам, это говорит в пользу той большой лжи, что ограничивает науку областью физического мира, а человека - его физическим телом. Кроме того, присущий современному человеку крайний эгоизм, являющийся косвенным следствием стремительно обретаемой самостоятельности суждений, не позволяет воспринять духовнонаучные истины даже на инстинктивном уровне, в силу извращенности форм самого душевно-духовного строя человека.

2. Реальны ли "физические объекты"?

Познавая мир "физической реальности", современная наука не в силах пока сбросить с себя "гнет природы", и именно это обстоятельство и "защищает" физический мир от слишком больший со стороны человека злоупотреблений. Природа правит с помощью известной еще древним египтянам "природной необходимости", и эта необходимость "железна", она по-своему препятствует лжи. Ложь начинается там, где предпринимается попытка перенести нажитое естественнонаучным путем в область, не подчиняющуюся естественнонаучным законам: в область человековедения. Научные критерии истины перестают работать там, где нет уже пространства-времени, и ведь в этих-то облястях и пребывает значительная часть человека, его эфирное и астральное тела, его Я. Современный человек на "три четверти" состоит из духа и лишь на одну "четверть" из материи, и если сравнить продолжительность его жизни на земле, от рождения до смерти, с продолжительностью его посмертного пребывания в духовном мире, то приходится говорить о "десятикратном" превышении срока бестелесного существования над телесным. Так что в целом, как бы это "неудобно" не звучало, человек есть существо духовное.

Мир "физической реальности", каким его представляет себе современная наука, и есть та основа миропорядка, с которой связывается сам акт земного творения в момент Больщого взрыва. "Что было, когда ничего еще не было?" - этот вопрос долгое время казался бессмысленным, поскольку бытие вне времени и пространства, т.е внематериальное бытие, есть для современной науки нонсенс. Как быть, если "что-то" упорно указывает в сторону не признаваемого естествознанием "начала"? И это "что-то" исходит ведь изнутри самого человека, как эхо слабой пока еще догадки: был Большой взрыв, но кто-то ведь "запалил фитиль". И если это не фокусник-экспериментатор в университетской учебной лаборатории, то следует призвать к ответственности... саму материю. Так и поступают сегодня многочисленные "физики-философы", именующие себя "методологами" современной науки и сводящие "философские проблемы", к примеру, физики элементарных частиц, к захватыающим терминологическим дискуссиям: о чем, собственно, речь? "Теории, воззрения и познания, которые общепринятая ныне наука черпает из своих же собственных фактов, - замечает в одной из своих берлинских лекций в 1908 году Рудольф Штейнер, - имеют вид маленьких, задыхающихся карликовых существ, которые, пыхтя и отдуваясь, бегут, далеко отставая от фактов. Ибо факты современной науки, в сущности, далеко опережают то, что является "верой" современной науки" (1).

У этой "веры" есть свое респектабельное лицо, "очевидность" материального, есть к тому же надежное "алиби", физический эксперимент. Философствующие о "сути мира" физики могут быть во многом друг с другом не согласны, но при этом все "верят" в "первичность материи", хотя даже эта их маленькая вера есть нечто нематериальное (на это никто из философствующих физиков не обращает внимания). Вера в первичность материи, этот "ортодокс" современного естествознания, настолько прочно сидит в ученых "затылках", что было бы поистине чудом преодоление в мышлении собственных "мозговых извилин", отказ мыслить подобным способом. В момент "гениальности" или "озарения" так, собственно, и происходит: мышление "вдруг" выходит "за рамки", безудержно устремляясь к картине истины, но... методология науки упорно стоит на своем: снача материя, а потом уж все остальное. В этом ключе ведутся самые утонченные дискуссии, от этой "веры" не отступает ни один "уважающий себя специалист".

В марте 2011 года Билл Гейтс, один из признанных "пожинателей успеха" современности, собрал в калифорнийском Лонг Бич-конференцзале "глобальное представительнейшее собрание" (2) ученых на предмет знакомства с "совершенно необычным научным проектом" (3), представленным историком Д.Кристианом: "гаснет свет и Кристиан приступает к своему повествованию о сотворении мира" (4). Как и следовало ожидать, рассказ начинается с Большого Взрыва: "В первые же секунды были высвобождены различные элементарные силы: слабые и сильные ядерные взаимодействия, электромагнетизм и гравитация. Возникает материя. Это продолжается 400 000 лет. Образуются первые элементы, водород и гелий. Высвобождается космическое излучение. Но по-прежнему повсюду разлита тьма. Мы имеем лишь огромное тепловое облако. Силы гравитации сжимают части этого облака, так что получается трехмерная паутина. В нитях этой паутины уплотняется материя. Давление растет, сплавляя атомы водорода в гигантских атомных взрывах. Вселенная озаряется светом мириадов звезд... звезды коллапсируют и взрываются в суперновые, где создаются новые элементы и выбрасываются в пространство. Мы буквально сотворены из космической пыли" (5).

В этом и подобного рода "описаниях", даже если не вникать в непоследовательность "этапов творения" (газ появляется раньше, чем свет), речь идет исключительно о "материи", и никогда не затрагивается вопрос о том, почему же все это "вдруг пошло". В чем состоит "научность" таких "рассказов", если "наука" не вскрывает причины явлений? На это сама "наука", процветающая в сегодняшних университетах мира, ответить не в силах, она только "манифестирует", подобно Д.Кристиану в Journal of World History, свою очередную "версию", снабжая ее ссылками на соседнюю научную дисциплину и т.д. При этом сегодня, когда духовная наука дала уже исчерпывающее знание о "сотворении мира", основанное на сверхчувственном наблюдении, университетская "нормальная" наука тайком приворовывает у духоведения те или иные истины, неизменно одевая их в свои материалистические, не соответствующие их сути, одежды. Так, намереваясь дать человечеств "осмысленную историю творения" на основе "наиболее убедительных знаний современности" (6), иначе, материалистического естествознания, Д. Кристиан вовремя уточняет: "это означает, что данное описание сотворения мира не содержит никаких святых истин и будет предприниматься снова и снова на основе новых знаний" (7).

Отсутствие "святых истин" есть первое и главное пожелание тех, кто сегодня намерен приобщить весь мир к "Проекту Большой Истории": к этой гротескной пародии на "великолепную целостность", о которой толкует в своих пожеланиях Б. Гейтс. При этом весь "проект" планируется осуществить бесплатно для пользователей интернета, и этой будущей "школой" заведует историк и профессор педагогики Мичиганского университета Р. Бэйн. Примечательно, что одновременно с этим "глобальным" мероприятием Б. Гейтсом осуществляется еще один "глобальный проект" поголовного вакцинирования детей, на что одна только Норвегия выделила в этом году около миллиарда долларов. А с учетом того, что, к примеру, эпидемия "свиного гриппа" была сознательным продуктом определенной, претендующей на глобальное влияние, "группы", можно уверенно заключить, что болезни, против которых Б. Гейтс намерен "вакцинировать" поголовье имеющихся в мире детей, будут также производиться, обеспечивая тем самым надежный "кругооборот" ресурсов и денежных средств. При этом "гений Микрософта" восходит к недосягаемым ранее вершинам сообразительности: человечество сядет на "липучку" самоистребления с помощью недорогой и доступной всякому рядовому профессору "говорильни". Но даже и не в этом состоит тайна "глобализации по-гейтски" (в конце концов, без "человечества" можно и обойтись, тем более, что сам Б. Гейтс высказал пожелание "ограничиться" двумя миллиардами, помимо рептилоидов): суть тайны в том, чтобы навсегда истребить в людях (в том числе и прививая им соответствующие "вакцины") потребность в духопознании.

Наука о духовных закономерностях мира, постигаемых на основе самопознания, пришла в мир одновременно с "революционными" идеями физики о пространстве-времени и микромире, в начале ХХ века, но с тех пор ни один "серьезный естествоиспытатель" не стал антропософом. В результате мы имеем сегодня мир таким, каким пыталась его изобразить разве что футуристическая фантазия К. Мережковского: незримое "мировое правительство" готовит конкретные планы массового истребления земного населения, одновременно "гарантируя" счастливое слабоумие благоденствия тем, кто уже сегодня сознательно сходит с трудных путей духовности. Как будто бы "само собой" в центре Европы "одобряется" строительство опаснейшего по возможным масштабам катастрофы "коллайдера", идея которого инспирирована Ариманом, ради совершенно бессмысленных экспериментов с "подматериальным", не говорящих ничего о сущности жизни, но открывающие неограниченные перспективы смерти. И это делается во имя науки: науки, прилагающей неимоверные умственные усилия для "оправдания" первичности материи. Это "оправдание", поставленное на рельсы "передового научного эксперимента" и "освященное" именами мировых научных авторитетов, в действительности давно уже стало оружием массового поражения незрелых, несамостоятельных умов и еще более незрелых душ: человеческий разум насильно втискивается в "метражи" рассудка, надежно огражденный воспитанием, образованием и повседневным воздействием СМИ от просветов созерцательности. В любой так называемой "научной дискуссии" дискутируются лишь технологии, будь то технологии эксперимента или мышления (рассудочного). Любой же намек на выход "за грань" рассудка неизменно квалифицируется как нарушение правил игры: это просто не принимается всерьез.

Одним из бесчисленных примеров "дискутирования ни о чем" может служить сборник "Философские проблемы физики элементарных частиц", изданный в Москве в 1994 году, в котором уже во введении говорится: "Современное движение познания в более глубокую сущность вещей, к новому уровню строения материи, связано с ломкой прежних физических представлений и развитием новых взглядов на сущность, структуру закономерность как взаимодействий физических объектов на новом уровне, так и самих физических теорий" (8). Если не обращать внимания на очевидный философский ляп, "физическое представление", то ничего, кроме старой веры в "первопричинность материи" у дискутирующих не обнаруживается: обсуждаются лишь "различные подходы" к материалистическому "антиквариату". А если, что в ходе физического эксперимента обнаруживается все чаще и чаще, в исследуемой области "вроде бы и нет материи" (спрашивается, что же там есть), область эту искусственно "наделяют", в целях удобства расчета, материальными свойствами. Так появляется понятие "загадочного" вакуума и, однажды оказавшись "принятым", прочно укореняется в новейших теориях, хотя ни один физик не может сказать, что же это за вид реальности. Интуитивно многим совершенно ясно, что никакая это не "физическая" реальность, но "стыдно" - перед лицом ученых товарищей и храмом науки - признать, что тут, определенно, познание выходит в область духа. Подобно тому, как дарвинизм оказывается правомерным, лишь будучи продолженным в сферу развития индивида (индивидуальность как свой собственный "род"), а это уже сфера духовная, так и естествознание неизбежно приходит, при честном к себе отношении, в область духовных причин. Если это не происходит сегодня по причине "старой веры в материю", то это произойдет завтра, вопрос лишь в том, какие потери понесет человечество в ходе "напрасного ожидания". Но сегодня это большое неудобство для "серьезного ученого": понять и признать, что отправной точкой всякой учености является мышление, как совершенно независимая от материи реальность. Мышление не только мозговое, логическое, но мышление созерцательное, основанное на интуиции. Врывающаяся в "окна интуиции" весть из духовного мира - это весть о реальности, тогда как принятая материалистической наукой каузальность - всего лишь вопрос "веры". И ученые... веруют. "Чем дальше, тем больше становилось очевидным, - пишет Г.Б. Жданов в статье "Частицы, поля и вселенная", - что понятие материи физически совершенно необходимо распространить и на вакуум..." (9). Само косноязычие этой установки ("понятие... физически распространить") уличает "специалиста" в неуверенности им сказанного, и до тех пор, пока у "специалиста" не будет счастливой возможности самому вести сверхчувственное наблюдение, всякая дискуссия о "вакууме", какими бы утонченными расчетами она не подкреплялась, оказывается несчастливо бесполезной. Та же сама неуверенность имеет место всякий раз, когда строится космологическая картина мира на основе концепции Большого взрыва: никакие показания приборов, в том числе и относительно "реликтового излучения", не дают оснований считать, что из "стянутой в точку" туманности "вдруг" разлетелись во все стороны небесные тела, чтобы тут же занять полагающееся им место на небосводе; что же касается непосредственно Земли, то в момент взрыва якобы имеется уже в наличии "полный набор физических констант", соответствующий многообразию земных форм жизни. Невольно напашивается вопрос: откуда же все это взялось? Но серьезные физики на подобные вопросы не отвечают, и некоторые из них так прямо "выдвигают", от имени науки, теорию "перезревшего огурца", в определенный момент лопающегося и разбрасываюшего семена по всему огороду (согласно этой "теории" Земля тоже, придет время, "лопнет", и "куски ДНК" разлетятся по всей Вселенной в поисках подходящей для "прорастания" почвы). Общим в такого рода фантазиях является одно: это сплошь материалистическое фантазирование. Для сегодняшнего ученого куда меньшим грехом будет уподобление Вселенной каузально-механической машине, чем желание познать самого себя. По сути, все современные научные картины мира строятся таким образом, что ни в одну из этих "картин" не включен сам человек! Самое большее, что "уступает" человеку современная наука, это быть "сторонним наблюдателем", да еще при этом не наблюдать самого себя. Это называется, между прочим, "объективностью". Угодить в такую ловушку, да еще имея "под рукой" средства для многократного разрушения всей Земли, дело более чем опасное. С точки зрения будущего (которое ведь должно для кого-то придти), у человека, в том числе и у ученого, есть лишь две возможности в этом будущем оказаться: честно и последовательно вводить естественнонаучное мышление в духовную сферу, постепенно развивая его до созерцательного мышления, или учиться на ошибках немыслимых сегодня физических разрушений, указующих в сторону духовной природы человека. Так какая же из этих возможностей?

Довольствуясь ограниченной миром "физической реальности" каузальностью, современная наука не располагает никакими сведениями о "доземных" планетарных воплощениях Земли (а именно ее космических состояний Сатурна, Солнца, Луны). Эти сведения получены непосредственным созерцанием вселенской "хроники событий", и сколько бы не было чуждым для современной науки отзываться на такие факты, уделом ее неизбежно остается "открывать" или подтверждать, одну за другой, духовнонаучные истины.

На фоне оторванности современного естествознания от области духовных свершений, преобладающим типом научности в важнейших сферах знания остается теоретическое моделирование. Опираясь на результаты чувственного наблюдения, эта научность "не замечает" противоположности наблюдение-мышление в самой себе: она полностью исключает наблюдение за самим мышлением. Будучи специфической деятельностью человеческого Я, мышление направлено только на наблюдаемый предмет, но не на саму мыслящую личность. Человек не замечает, что мыслит, его внимание направлено лишь на исследуемый предмет: мышление представляет собой "не наблюдаемый элемент нашей обычной духовной жизни"(10). Мыслящий не может одновременно с самим актом мышления наблюдать свой же мыслительный процесс, смотреть на него со стороны: возможность созерцания мышления появляется лишь после осуществления мыслительного процесса. Мышление - это тот архимедов рычаг, тот принцип, что существует сам по себе: мышление постигается через мышление. И всякое теоретическое моделирование, как процесс мыслительный, должно ведь давать какие-то ссылки на используемый им "инструмент", от "конструкции" которого зависит ход дела: "прежде чем все остальное может быть понято, - подчеркивает Рудольф Штейнер, - должно сначала быть понято мышление" (11). Любая теоретическая модель представляет собой попытку объяснения мира или какой-то его части через систему понятий. Как правило, все эти попытки исходят из стремления отыскать те "первые элементы" бытия, из которых потом строится все остальное: атомы, адроны, суперструнное поле, ген, двойная спираль ДНК и т.д. Этот взгляд "назад", к "началу", не замечает того, что человек есть своего рода завершение акта творения, в связи с чем "для объяснения мира через понятия нужно исходить не из первых по времени элементов бытия, а из того, что нам дано, как ближайшее, как интимнейшее... это абсолютно последнее, достигнутое мировым развитием, и есть мышление" (12).

Теоретическое моделирование мира начинается с образования понятий, мыслей о мире. И если речь идет исключительно о физической реальности, как это всегда и бывает в таких случаях, то уже в самом начале этой физической реальности противопоставляется мысль о ней. Однако теоретическая модель учитывает только первую область фактов и полностью игнорирует вторую, как если бы никто ничего не мыслил и все шло само собой, иначе говоря, в "строгость" естественнонаучного подхода вплетается нить домысла, предположения, той самой "эвристичности", ответственность за которую ни один естествоиспытатель не берет на себя. Тогда как от него самого все это и исходит: подобно художнику, испытывающему неудовлетворенность от выступающей ему навстречу данности, теоретизирующий, к примеру, физик призван "втворить" в имеющиеся уже картины мира свою, а именно ту, что содержит в себе его Я, являющееся частью мира духовного. Не вдаваясь пока в механизмы "получения" человеческим Я сведений из духовного мира, заметим, что ведь речь идет как раз о "привнесении" в картину физического мира сведений из совершенно отличного от него мира. И этот факт не удостаивается в теоретических моделях ни малейшего внимания.

Идеалом всякого научного устремления является в конечном итоге впитывание в мышление всего содержания мира. Но этого никогда не произойдет, если исследуемый мир ограничен физической реальностью, если через мир понятий и идей не ищутся пути в мир духовный.

Тем не менее, именно "проблема физической реальности" остается на протяжение многих десятилетий центром физико-теоретических и философских дискуссий. Подобная познавательная ситуация складывалась еще в конце девятнадцатого столетия, победоносно увенчавшись известным ленинским определеним материи, и именно оно-то и царствует безраздельно в сегодняшних "точках зрения", полностью исключающих самопознание наблюдающего мир ученого. Материя (на "новых уровнях"), с одной стороны, и рассудочная деятельность мозга, с другой. Между этими двумя реальностями - пропасть, иллюзия преодоления которой неустанно нагнетается все более и более утонченным физическим экспериментом и все более и более абстрактным понятийным аппаратом. Эта научная двойственность - углубление в материю, с одной стороны, и воспарение над миром с помощью математических рассмотрений, выводящих человека из всякой внешней реальности, с другой, может привести лишь только к чему-то относительному, вне каких бы то ни было реальных гарантий истины. Но ведь об истине и не заходит речь в научных спорах! Истину как бы не замечают, в ней не нуждаются. Напротив, весь энтузиазм дискуссий направлен на ту или иную "концептуальность", призванную освежить и омолодить так и не состоявшееся, так и не дотянувшее до "полноты картины". Сменяя и дополняя одна другую, физико-математические концепции "алчут" как можно больше реальности физической, при всей скупости соответствующего эксперимента, но всякий раз оказывается, что как раз эта физическая реальность и не присутствует в наблюдении в той мере, чтобы пронизать собой также изощренный математический аппарат. Оторванные от реальности человека, его мыслящего, созерцающего Я, научные концепции и теоретические модели становятся призрачной игрой в несуществующее нигде. При этом застывающее на нулевой точке самопознание не в силах уже сдерживать натиск того "сатанинского" рассудка, который, окажись он единственным орудием познания, неминуемо истребил бы человека как существо моральное. Но именно в "неморальности" современное научное мышление и усматривает свою "объективность". То, с какой непринужденностью и легкостью современный ученый приступает к "переделке" той или иной теоретической модели, видно на многочисленных примерах обсуждения проблем физики элементарных частиц: здесь нет ни малейшей тени озабоченности положением самого мыслящего, инвалидностью его роли стороннего наблюдателя. "Если мы хотим придать квантовой системе некоторую новую локальную динамическую степень свободы, - пишет И.А Акчурин в статье "Концептуальные основания новой топологической физики", - ввести ее локальное динамическое взаимодействие с некоторым новым полем, нам вовсе не обязательно вводить это поле с самого начала в основные динамические законы... Мы можем ввести новые, добавочные полевые степени свободы любой квантовой системы и на некоторой последующей стадии ее динамического исследования заставив локально изменяться от точки к точке пространственно-временного континуума фазу ее полной волновой функции. Такие... "координированные" по некоторому теоретико-групповому "закону" изменения фазы... полностью эквивалентны "включению" в нашей системе совершенно нового локального векторного поля, как бы компенсирующего своим действием локальные изменения фаз волновой функции... Эта фундаментальная физическая идея и лежит в наши дни в основе всех современных теорий "сильных" (ядерных) и "электронных" взаимодействий на уровне элементарных частиц"(13).

При подобном подходе к реальности, включающей в себя ведь и реальность представлений об изучаемом объекте, картина мира оказывается в конце концов состоящей исключительно из представлений (усвоенных Я восприятий), перенесенных из области Я в область явлений внешнего мира. Вопрос о познании мира ставится так: доступно ли опосредованному наблюдению то, что не наблюдается непосредственно? Здесь речь идет не о сознательной деятельности Я, но о неосознаваемых, потусторонних для Я процессах. Само же Я, согласно этой точке зрения, действует наподобие зеркала (отголосок ленинского определения материи), отражающего лишь то, к чему оно в данный момент повернуто. Другими словами, сам процесс отражения нисколько не меняет содержание Я. Вещи (к примеру, элементарные частицы) остаются "невидимыми", исследователь имеет дело лишь с их отображениями и, "не замечая" изменений в своем Я, принимается судить о свойствах физической реальности. Эти суждения "вслепую" и есть современная научность. Научность, видящая мир законченным и цельным без включения в него мышления. Научность, игнорирующая то решающее обстоятельство, как подступает к исследуемому объекту мыслящее сознание.

Окажись индивид однажды включенным в научную картину мира, немедленно отпало бы классическое противоречие между "религией" и "наукой": в познавательном акте человек действовал бы как дух, устремленный к духовному содержанию мира. Мораль индивида, обретаемая в любви к исследуемому объекту, становится в этом случае двигателем познания, а сама любовь - познавательным импульсом. Ничего подобного не предусматривает Проект Большой Истории, вводимый в программу отдельных школ в США с осени 2011 года, а к 2014 году планируемый быть введенным в национальном и глобальном масштабе. "Курс, к которому, надеюсь, приобщатся все", - заявляет Б. Гейтс, имея в виду прежде всего им же вакцинированных детей во всем мире. При этом делается ставка исключительно на неиндивидуальный подход к обучению: речь идет о "коллективном обучении", в котором задействовано "экстремальное количество информации" (14). И чтобы окончательно похоронить представление о человеческой индивидуальности, "специалисты" проекта "наделяют" индивидуальностью "иные жизненные формы", под которыми следует понимать животных, а то и растения. "У менее сложных жизненных форм, - поясняет Д.Кристиан, - со смертью теряется большая часть того, что индивид узнал в ходе жизни. У нас же (людей или рептилоидов? - О.Р.) дело обстоит иначе. Мы можем передавать огромные количества информации от поколения к поколению, непрерывно накапливая познания. Ребенок может узнать столько, сколько его предки познали за десять тысяч лет" (15). Здесь творец Большой Истории "забывает", что десять тысяч лет назад человек запросто смотрел в духовный мир, соотнося с его образами свою деятельность. И чтобы сегодня это оказалось кому-то доступным (ну хотя бы одному-единственному ребенку), надо ведь по крайней мере считаться с тем, что помимо физической реальности есть еще и духовная. Но такую познавательную перспективу Большая История заранее исключает: "Человек не может знать все, - "успокаивает" своих будущих клиентов Д. Кристиан, - Но мы можем специализироваться. Ведь не только индивидуальная память ведет нас вперед, мозги всего человечества познают коллективно. Это дает нам возможность говорить о нашем прошлом и планировать наше будущее... Сегодня семь миллиардов человек, коллективно обучающихся через интернет, и могут составить этот коллективный разум" (16).

Подвести человечество под "черту" группового сознания, тем самым обеспечивая в будущем каждому духовную смерть, это и есть не скрываемая уже сегодня цель творцов Большой Истории. Замыкая круг познания изучением физической реальности (с не существующими нигде "физическими объектами") и сводя к ее характеристикам реальность духа, сегодняшние архитекторы Большой Истории разыгрывают в очередной раз карту отчуждения человека от его истинной сути.

3. Между восприятием и мышлением

Являются ли мыслительные рассмотрения чем-то "привносимым" извне и не имеющим связи с объектом исследования? Есть ли какие-то гарантии истины в чисто математическом рассмотрении "физических объектов"? Сложность феномена "человек" заключается в его двойственности: это существо пространственно-временное и в то же время духовное. Как первое, ограниченное определенной частью мира, человек воспринимает вещи как нечто отдельное, локальное, самостоятельное, хотя никакой "отдельности" в мировом процессе не существует. "Отдельность" есть своего рода "удобство рассмотрения", субъективный акт обособления рассматриваемой области явлений от мирового целого. И установить связь между "отдельностью" и мировым целым можно только через самого человека: через его мысленное самоопределение, включающее посредством мышления в мировой процесс и восприятие, касающееся его самого (17). Тут речь идет о том самом "надличном", на которое неоднократно ссылается А. Эйнштейн: это не ограниченная личностным область "земного я", но не знающая никаких границ область мирового Я, в которой Я выступает уже не как "персона", но как "носитель деятельности, которая из более высокой сферы определяет мое органическое существование" (18). Мышление и есть тот единственный род человеческой деятельности, что соединяет индивида в одно целое с космосом. "Когда мы ощущаем и чувствуем (а также воспринимаем), - пишет Рудольф Штейнер в "Философии свободы", - мы суть отдельные существа; когда мы мыслим, мы все - единое существо, которое все проницает... в нас получает бытие прямо-таки абсолютная сила, имеющая универсальный характер..." (19). В своем мышлении каждый в отдельности поднимается навстречу этой "абсолютной силе", тут не может быть и речи о "коллективном разуме", исключающем свободу индивида. Заключенный в пространство-время, человек выходит с помощью мышления за его пределы, и само это мышление "вторгается" в него из мирового целого. Именно этот факт выхода мышления за пределы "пространственно-временного континуума" и есть, как указывает Рудольф Штейнер, основа "влечения к познанию" (20). Исследуемая вещь перестает быть для мыслящего только "внешней", в нее вливается из самого мыслящего та часть мирового содержания, которая соответствует понятию. Явление и понятие - две стороны единого целого, и только вместе они составляют полную картину исследуемого объекта. Содержание мыслей как бы "оплодотворяет" восприятие, и этому соответствует акт "вспыхивания" интуиции, восполняющей недостающую в восприятии долю действительности (21).

Познавательный процесс предстает с духовнонаучной точки зрения как "возврат" исследуемого объекта в общую мировую связь, из которогй он вычленен в силу пространственно-временной организации человека. "То, что в наблюдении предстает нам как отдельности, - пишет Рудольф Штейнер, - почленно соединяется благодаря связному, целостному миру наших интуиций, и через мышление мы снова сводим воедино все, что мы разделили через восприятие" (22).

Естествознание не стало еще на этот путь, видя свою цель лишь в еще большем обособлении "физического объекта": оно вопрошает к материи и ищет ответа в материи, в этом, хотя и обширном, но только ведь фрагменте действительности. "Космологический принцип Маха, - пишет И.А Акчурин, - определяемости локальгых характеристик объектов(их масс, зарядов и т.п.) полной совокупностью всех их возможных взаимодействий с лежащими вне их объектами внешнего мира - несет в себе, с точки зрения единства физической науки, разумеется, весьма и весьма глубокое материалистическое содержание. Он указывает на постоянную необходимость все более и более утонченных поисков новых физических связей выделенных локально (и чем-то интересных нам) материальных структур со всем остальным материальным миром" (23) При этом научное мышление зачастую осуществляет "искусственные процедуры" (так называемые "перенормировки"), вводит из чисто формальных соображений принцип локальной калибровочной инвариантности, и с этими не наполненными реальным содержанием представлениями подступает к "физическому объекту", при этом оставляя неясной физическую картину восприятий. А.Пуанкаре прямо указывает на условность как способов наблюдения, так и способов осмысления результатов: "Нет способа измерения времени, который был бы правильнее другого; способ вообще принятый является только более удобным... Основные принципы геометрии суть не что иное, как условия... геометрия не истинна, она удобна" (24).

Теоретическое прогнозирование, дедукция, аналогии - вот та мыслительная опора, на которой строятся естественнонаучные модели мира. Истинность каждой из них выверяется принципом "вложения" предыдущей модели в новую (к примеру, в десятимерном пространстве "сворачиваются" шесть измерений, получают частный случай четырехмерного квазиевклидового пространства-времени), что дает возможность двигаться бесконечно на пути "локализации" все более и более "тонких" объектов, в полном согласии с ленинским тезисом: "... природа бесконечна". Если бы дело обстояло только так, наука рано или поздно пришла бы к факту бессмысленности собственных построений: одностороннее углубление в материю никогда не привело бы к познаванию сути исследуемого объекта (так, сегодняшняя астрофизика "видит" с помошью приборов, что происходит на поверхности Солнца, но не может ничего сказать по поводу причин происходящего). Суть "физического объекта" духовна, и она познается иным, чем к этому располагает естествознание, строем души. Определенный намек на это дает уже А. Эйнштейн в своем очерке "Физика и реальность": "Критический ум физика не может ограничиваться рассмотрением только его собственной теории. Он не может двигаться вперед без критического рассмотрения значительно более сложной проблемы: анализа природы повседневного мышления"(25). Мышление активизируется, как только на горизонте наблюдения всплывает какое-то восприятие, и с этим восприятием соединяется в мышлении интуиция, она и есть идеальный "результат" процесса наблюдения. Говоря о тех "общих элементарных законах", из которых дедуктивно выводится картина мира, А. Эйнштейн подчеркивает, что к ним ведет "не логический путь, а только основанная на проникновении в суть опыта интуиция"(26). То же относится и к пониманию соотношения теории и чувственного опыта: это происходит интуитивно (27).

Отнесенная к определенному восприятию, интуиция становится представлением, "индивидуализированным понятием" (28), репрезентирующим наблюдаемый объект. Только в этом смысле и следует понимать высказанную А. Пуанкаре в "Ценности науки" мысль: "Невозможна реальность, которая была бы вполне независима от ума, постигающего ее, видящего, чувствующего ее" (29). С этим высказыванием перекликается и замечание А.Эйнштейна об отраженной в научных понятиях, принципах, теориях физической реальности: "... она является не материальной субстанцией, а идеальным человеческим отражением объективного мира" (30). И только слияние в момент наблюдения, в момент "вспыхивания" интуиции, чувственного и идеального и есть полная действительность "физического объекта", его истинное содержание.

Интуитивный элемент играет в построении современных физических теорий беспрецедентную роль: в условии "ненаблюдаемости" исследуемых объектов, теория утверждает их существование. Так обстоит дело с суперсимметричной теорией одномерно протяженных(с линейными размерами порядка планковской длины) релятивистских объектов, суперструн: вводятся новые фундаментальные физические объекты (суперструны, суперструнное поле, суперструнный вакуум), являющиеся основой для концептуального описания пространства-времени (31). Четырехмерный эйнштейновский континуум пространства-времени расширяется в теории суперструн до десятимерного, тем самым позволяя ставить вопрос о "глубинном единстве физического мира" (32). Тем не менее, в этой концепции "единства" налицо кантианское различие "физического объекта", с которым имеет дело теория, и "вещи в себе", никак с точки зрения теории не объяснимой, как это обстоит, например, с гравитацией. Кантианская "непознаваемость" переходит "по наследству" и в следующую, еще более общую теорию Великого объединения, включающую в себя единое описание сильных и электрослабых взаимодействий на основе идеи локальной калибровочной инвариантности в рамках обычной квантовополевой теории (33). Несмотря на произвол выбора параметров, теория Великого объединения считается "успешной", и успех этот заключается главным образом в том, что возникает ряд будящих воображение вопросов: есть ли основание различать чувственно созерцаемые и интеллектуально созерцаемые материальные объекты?.. наблюдаемое четырехмерное пространство-время и ненаблюдаемое многомерное пространство-время? Здесь налицо определенный дуализм, разводящий мир чувственных восприятий и мир идей и ищущий принципы объяснения "ненаблюдаемого", этой "вещи в себе", в рассудочной игре понятий. О какой реальности идет в "ненаблюдаемом" речь? В.Н. Дубровский говорит прямо: о реальности материальных объектов и связей между ними, которые лежат за пределами практической деятельности человека (34). Тем самым допускается такой род бытия (к примеру, суперструн и суперструнного вакуума), который лежит вне области человеческих всприятий и объясняется "гипотетически принятым мировым принципом" (35). При этом невозможно найти связь между гипотезой и опытом, в связи с чем сама гипотеза, в том числе и "успешно работающая", лишается реального содержания, становится мнимым понятием, имеющим лишь форму понятия (36). Фундаментальные физические объекты полагаются в теории существующими, но при этом невозможно сказать, что именно существует. Гипотетически строится своего рода иерархия фундаментальных объектов современной физики: суперструнный вакуум - суперструны, взаимодействующие друг с другом и с вакуумом, возникающие из него и поглощаемые им - элементарные частицы. Эту иерархию можно гипотетически продлить и дальше, присоединяя к имеющимся уже динамическим теориям частиц и суперструн еще и динамику вакуума, описывающую процессы его самоорганизации. С вакуумом, этой "вещью в себе", связываются сегодня гипотетические представления о его "умении дышать", самовозбуждаться, флуктуировать: "вакуум оказывает как бы отрицательное давление на возникающие в нем виртуальные образования, - пишет Г.Б. Жданов, - Как следует из термодинамики, отрицательное давление приводит уже не к охлаждению, как у обычного газа при его расширении в пустоту, а наоборот, к очень быстрому (десять в минус тридцатой степени секунды) и резкому разогреву материи. Так можно объяснить и само возникновение Большого взрыва нашей Вселенной и вполне естественным образом возможность хаотичного нерегулярного возникновения других, сколь угодно разнообразных по своим свойствам Вселенных" (37). Измышленный мир супервакуума "наделяется" свойствами мира восприятий, и получаемая таким образом картина мира есть еще одна, "следующая" гипотеза. Наиболее крайней гипотетичностью отличаются как раз "вариации на тему Вселенной": возникновение похожего на земной мира возможно, как полагает Г.Б. Жданов, лишь при "исключительном, крайне редком сочетании физических констант" (38), и в этом случае "отпадает и основание удивляться тому, как можно было бы в одном, уникальном случае именно нашей Вселенной заранее "запланировать" тот набор физических параметров, который позволяет доводить развитие материи до уровня, определяющего ее способность к самопознанию" (39). Здесь наконец-то замыкается дуалистический круг: сама материя мыслит и познает себя. К этому прямо-таки ленинскому выводу неизбежно устремляется всякая попытка исключить из акта познания человеческое Я. Строя "науку вообще", как некое абстрактное мировое дело, современное естествознание безнадежно разрывает единство познаваемых объектов с законами мышления, постигаемыми самопознающим Я. Именно в человеческом Я содержится сила, сила мышления,позволяющая находить дополняющую восприятие часть действительности: "лишь когда Я соединяет и для себя оба неразрывно связанных в мире элемента действительности, - подчеркивает Рудольф Штейнер, - только тогда наступает удовлетворение познания: Я снова достигает действительности в целом" (40).

В ряде предельных случаев, как с суперструнным полем при шести скрученных с большой кривизной размерностях, встает вопрос о "реальности" уже нематериальных объектов, "присутствие" которых "наблюдается". Так, суперструнное поле оказывается не "вездесущим", ибо в "дырах" его нет материального содержания (41), а нематериальное в нем остается "вещью в себе". Здесь, принимая к рассмотрению "нематериальное", сверхчувственное, "не только осуществленную, но и неосуществленную, потенциальную, виртуальную данность" (42), мышление "вычеркивает" свою собственную сверхчувственную природу, тем самым лишая себя доступа к рассматриваемой реальности. Это как раз тот случай "маленького, запыхавшегося карлика", который, "пыхтя и отдуваясь", никак не угонится за опередившим его фактом. А ведь это постепенно признаваемый современной наукой факт: наряду с материальным существует и нематериальное. Этот факт настоятельно требует самого серьезного к себе подхода, это факт решающего значения.

"Предварительные условия для возникновения познания, - пишет Рудольф Штейнер, - существуют через Я и для Я. Последнее само задает себе вопросы познавания. И притом берет оно их из совершенно ясного и прозрачного в себе элемента мышления. Если мы ставим себе вопросы, на которые не можем дать ответа, то содержание вопроса не во всех своих частях может быть ясным и отчетливым. Не мир ставит нам вопросы, но мы сами ставим их" (43).

В условиях физической ненаблюдаемости псевдоевклидового пространства-времени, которое, как отмечает В.Н. Дубровский, "никогда не может быть само в себе сущим, но лишь атрибутом того или иного деятельного материального субстрата" (44), противоположность объекта и субъекта переносится на измышленную сущность вне области восприятий: есть "воспринимаемые" свойства вакуума, но есть и "вакуум как таковой", сущность которого остается неясной. Это пример своего рода "воздержания" от мышления, преодолевающего субъективную разделенность объекта и субьекта. Мышление не "рискует" при этом затронуть область нематериального, то есть область сверхчувственную. Здесь "научное мышление" оказывается в ситуации наивного реализма, полагающего всякий мыслительный "продукт", идеи и теории, "нереальным", но "всего лишь" идеальным "примышлением" к реальности вещей (физических объектов). Наряду с восприятием (действительностью), современное "научное мышление" принимает в себя еще и нечто "недействительное", не воспринимаемое чувственно, но мыслимое по аналогии с чувственным (термодинамические свойства суперструнного вакуума, силовые линии магнитного поля, абсолютно твердое тело и т.п.) Здесь мышление "тормозит" перед новой, вставшей перед ним задачей: выйти за пределы пространства-времени, в область духовных мировых свершений. Вместо этого "научное мышление" наделяет присущей чувственно воспринимаемым объектам формой бытия такую область (область представлений, идей), где нет никакой возможности чувственного наблюдения. Область сверхчувственного остается "закрытой зоной" для современной науки.

Конструируя "невоспринимаемую" реальность, современное "научное мышление" становится своего рода метафизическим реализмом, для которого "мир составлен из объектов восприятия, которые находятся в вечном становлении, появляются и исчезают, и пронизаны невоспринимаемыми силами, которыми производятся объекты восприятия и которые суть пребывающие" (45). К таким "пребывающим" силам современная физика относит тот "деятельный материальный субстрат", атрибутом которого является пространство-время: "пребывает" порождающий "всё" вакуум. И само это "пребывание" может оказаться рано или поздно "атрибутом" еще более фундаментального начала, в глаза которому "научное мышление" пока не осмеливается смотреть. Относя к существенным характеристикам материи на глубинном уровне такие гипотетические "свойства" суперструнного вакуума, как способность к самодвижению и самоорганизации, современное "научное мышление" не располагает никакими возможностями познать суть того, что самоорганизуется: это одна из бесчисленных "вещей в себе", полагаемых в основу теории Большого взрыва.

Принимая к рассмотрению духовнонаучную картину происхождения мира, отраженную в духовной "хронике" мировых свершений, невозможно связать что-либо похожее на "взрыв" с актом возникновения пространства-времени. Собственно довременное, каким оно предстает высшему, сверхчувственному познанию, "нельзя сравнить решительно ни с чем, доступным внешнему чувственному ощущению" (46). Довременное есть всецело духовное: душевная, внешне не воспринимаемая теплота, духовный свет, внешне проявляемый как тьма, законченное в самом себе духовно сущностное (47). Довременное есть некая покоящаяся на себе внутренняя жизнь, и первым выступившим из этого духовного бытия физическим феноменом является теплота, в связи с чем и появляется время. Время приходит из вневременного, из "области пребывающего" (48). Теплота и время - это некие "срединные" характеристики самого первого планетарного воплощения "Земли", ее "сатурнического" периода: с ними связана возможность отражения тепловыми человеческими телами окружающей "Сатурн" духовной атмосферы. Три последующие планетарные воплощения "Земли", разделенные периодами чисто духовного бытия (пралайя), в известной степени повторяют, уже на более высокой ступени, "сатурничесий" период: время как бы "творится" заново. И в случае собственно Земли, в ее нынешнем планетарном воплощении, время выступает из пралайи уже в четвертый раз, и на этот раз уже вместе с газо-жидкостным элементом, с тем "лунным" и "солнечным" наследством, которое человек обрел в ходе своей предыдущей эволюции.

Нет никакого смысла, говоря о "начале мира", игнорировать самого человека: начало мира и есть человек, в его самой первой, тепловой форме. Ведя речь только о "материи", пусть даже в виде гипотетического "вакуума", теория Большого взрыва остается беспомощной при определении "нуля" Вселенной: никакими имеющимися в современном естествознании средствами невозможно установить, что было "до того". И сколь бы точны и скрупулезны не были космологические измерения, они не приблизят исследователя к истине, но лишь бесконечно ее отодвинут. Лишь изучая человека духовнонаучно, в целом его, телесно-душевно-духовном существе, можно найти верный подход к рассмотрению явлений макро и микромира. Это нисколько не умаляет выдающуюся роль современного математического аппарата, равно как и способов современного физического эксперимента: это вносит в них недостающую им действительность. В серии своих докладов "Отношение различных естественнонаучных областей к астрономии", Рудольф Штейнер наметил ряд исследовательских направлений, призванных прояснить нераздельную связь человека с космосом. В основе этого подхода лежит требование дополнить существующие уже математический и экспериментальный способы изучения "физической реальности" способом качественным, феноменологическим, в котором происходящие во Вселенной процессы соотносятся с процессами в самом человеке.

4. От математики абстрактной к математике качественной

Качественные способы рассмотрения Вселенной существовали задолго до прихода "точных", коперниканских способов рассмотрения движения небесных тел, и определяющим в них является действенность определенного рода душевных сил человека. Эти силы есть у человека и теперь, но они оттеснены в неизвестность необходимым человеку развитием его интеллектуальных способностей. И именно на рубеже третьего тысячелетия, когда естествознание приближается к тупику своего "математизирования", снова становится актуальным извлечение из человеческой души спящих в ней сил.

Характерной чертой современного, как научного, так и обыденного мышления является двойственноть "удобства-принуждения": с одной стороны, все "просто как формула", с другой стороны - изобретенный уже велосипед есть неуклонно строгое, не требующее никакого "пересмотра" правило: здесь все "точно", принудительно точно. Такая заведомая "точность" развивает у человека внутреннюю пассивность, пассивность потребителя: за него все решает математика (к примеру, в медицинской практике доходит до того, что результаты тех или иных анализов выражаются в виде доступных пониманию школьника "графиках" с пометками "нормально" или "ненормально", что делает излишним мыслительное творчество врача). Соответствующая такому "научному мышлению" картина мира представляет собой не более чем схему действительности, из которой изгоняется переживание в духе: мышление становится рассудочно-механическим. Отсюда соблазн построения "искусственного интеллекта", который есть не более чем иллюзия, питаемая слаборазвитостью душевно-духовных переживаний: мир "компьютерной мечты", это вовсе не человеческий мир.

Основу качественного подхода к рассмотрению реальности на всех ее уровнях можно найти только в самом человеке. До тех пор, пока то, что наработано современной физикой, не будет соотнесено со строением человека, оно останется не больше, чем измышлением спекулятивного ума. Ведь даже говоря о "физической реальности", современная физика не имеет в виду ничего реального, попросут вводя в рассмотрение удобные для тех или иных теорий "физические объекты". Так дальше продолжаться не может, если наука желает оставаться наукой, а не теневой игрой рассудка. И первое, что нужно сделать на пути выхода из тупика, это внутренне проникнуться сутью универсальных принципов симметрии, позволяющих судить, к примеру, о клетке как о некой копии всего космоса. На примере принципа "выворачивания перчатки" Рудольф Штейнер показывает превращение трубчатой кости в черепную кость, с учетом действия радиальных и сферических сил; "вывернутое наружу" человеческое сердце дает полное представление о внешности человека; внутренняя направленность, от поверхности сферы к центру, солнечных процессов отвечает "вывернутости" направленных изнутри наружу земных процессов и т.д. Этот и есть гётеанизм, полагающий, что истина о природе достигается лишь при рассмотрении природы в связи с человеком. Лишь вписывая человека в многообразие природных и космических связей, и возможно, исходя из процессов в самом человеке, верно судить в процессах в космосе. На этом пути обретают гарантию реальности те способы математического рассмотрения "физического объекта", которые измышляют этот объект в силу того или иного "удобства". Так называемая "объективность" науки, понимаемая как своего рода обособление от человека, ведет лишь к механической констатации "результата", при этом никогда не проникая в суть изучаемого объекта. Суть физических, химических и прочих изучаемых наукой процессов раскрывается познанию лишь в самом человеке, как его внутренняя суть, и в этом смысле человек есть мера всех вещей. В человеке "встречаются" земные и планетарные влияния, солнечное и лунное, макрофизическое и микрофизическое. Исходя из того, что происходит в самом человеке, в его трехчленной, телесно-душевно-духовной структуре, необходимо искать пути к понимаю происходящего вовне: процессы космические есть причина того, что разыгрывается внутри человека.

Точно так же космическое связано и с внутренне-минеральным, внутреее-растительным, внутренне-животным: их духовные сущности определяются той или иной внепространственной и вневременной областью, доступной лишь духовнонаучному изучению. Принимая это во внимание, наука впервые получает возможность перейти от фрагментарных, ограниченных той или иной "физической реальностью", описаний к гораздо более обширной реальности.

Уже на примере гипотезы первичной туманности Канта-Лапласа выявляются те черты современной научности, которые отвечают принципу фрагментарности истины: теория "верна" лишь в каком-то особом, специально оговариваемом случае. При этом нисколько не учитывается действительность как таковая: теория становится чисто умозрительным конструированием "физической реальности". Так, указывая на то, что с ростом энергий слабые взаимодействия элементарных частиц могут сравняться с электромагнитными, поясняется, что "произойти это может, правда, только при совершенно гигантских концентрациях энергии на отдельных частицах в 1018 ГЭВ - таких энегрий пока что не наблюдалось даже в космических лучах, самом высокоэнергетичном источнике излучений, известных человеку" (49). О какой "физической реальности" тут идет речь? Это именно тот случай, о котором говорит Рудольф Штейнер: "Тот, кто со своими понятиями находится внутри действительности, кто не выходит из действительности со своими понятиями, тот не может поступить иначе, как только прекратить образование своих понятий в тот момент, когда речь заходит об упразднении условий существования, соответствующих включению человека в окружающий мир. Нет ни малейшего смысла формулировать понятия для обстоятельств, в которых невозможно существовать" (50). Духовнонаучным требованием становится в связи с этим свободное от гипотез постижение мира (51), основанное на наблюдении явлений. Имея же дело с измышленным, современное "научное мышление" попросту нанизывает одну недействительность на другую, строя при этом лишь ущербную картину мира.

Сравнивая качественно животную (горизонталь) и человеческую (вертикаль) формы, Рудольф Штейнер приводит эти формы в связь с воздействием на них Земли и Солнца, тем самым извлекая астрономическое из наблюдаемого в земном. При этом ставится вопрос о таком пространстве, которое, не являясь евклидовым, не является также и измышленным пространством Минковского: это всецело действительное пространство, включенное в действительность.

История возникновения солнечной системы, по Канту-Лапласу или по сценарию Большого взрыва, есть не более чем "подгонка под ответ", бессильная сказать что-либо существенное о силах гравитации или кометах. И так происходит всякий раз, когда "научное мышление" исходит не из всеобщности, но только из одного фрагмента действительности, и распространяет потом фрагментарное на всеобщее.

Обоснованный духовнонаучно Рудольфом Штейнером феноменологический (гётеанический) подход предполагает "возврат" к действительности всякий раз, когда образовано то или иное понятие: понятие непрерывно модифицируется. Намек на нечто подобное обнаруживается сегодня в физике, ступившей на путь "отказа" от своих "прежних реальностей", но... в пользу столь же измышленных "объектов", область существования которых гипотетически считается "физической реальностью". Никто при этом не задается вопросом о нереальности этой "физической реальности", речь идет лишь о "строгости" того или иного "доказательства".

При строгом, последовательном мышлении, отмечает Рудольф Штейнер, пришлось бы признать, что ни одна из умозрительно сконструированных планетарных систем не может существовать реально: "планетная система постоянно шла бы навстречу своей смерти, своему оцепенению...если изобразить такую систему, то действительность ведь фактически уже имела достаточно времени, чтобы прийти к конечной точке... Тогда мы имели бы дело с осуществившейся бесконечностью, и оцепенение уже наступило бы" (52). Для математика это могло бы означать только одно: дальше математика не идет, действительность от нее ускользает. И чтобы идти дальше, а этого ведь требует само существо науки, мышление должно выйти из "пеленок" математики, стать созерцающим.

Овладение созерцающим мышлением восходит у человека к его способности представления. Сравнивая организацию способности представлений со сновидением, Рудольф Штейнер относит начало этой смутной, сновидчески притупленной жизни сознания к этапам доземной и к ранним этапам земной эволюции человека, именно к древне-атлантическому периоду (53). Атланты имели гораздо более непосредственную связь с окружающим миром и действующим в нем духовными существами, чем это имеет место при современном бодрствующем сознании, которое отчасти "вырывает" человека из природных связей, обеспечивая ему определенную автономию. Если древнее атлантическое сознание было полностью зависимым от происходящего в окружающем его мире, то современное сознание эмансипирует человека от окружающего мира и вселенной в целом: в своей внутренней жизни человек "одинок". Это внутренне "одиночество" есть неизбежная ступень на пути к самопознанию: первоначально сновидческие образы действительности уступают место все более и более точным картинам, отражающим связь человека с космосом. Созерцающее мышление, каким оно становится благодаря духовнонаучному подходу, обращено не к той или иной "работающей" теории, но к самой действительности, к ее феноменам. Так, если в основе расчетов современной физики неизменно лежит сила гравитации, то в так называемой теории Великого объединения возникает неясность относительно того, "как естественно включить в общую схему гравитацию" (54). С духовнонаучной же точки зрения, связанные с гравитацией расчеты приводят лишь к образу мертвой планетной системы, и сам факт ее жизни говорит о том, что в ней присутствует что-то отличное от сил гравитации (55), что и определяет ее жизненность. С силой гравитации несовместимы, как указывет Рудольф Штейнер, кометообразные космические тела: кометы вносят в нашу планетарную систему нечто, противоположное этой системе (56). Непредвзятое созерцание принявшей в себя комету планетной системы и принявшей в себя эффект оплодотворения яйцеклетки (57) ставит эти, на первый взгляд, далекие друг от друга явления в определенную внутреннюю связь: космическое постигается в эмбриологическом. Созерцающее мышление выявляет тот способ, с помощью которого человек отображает в себе весь космос. Именно созерцая, наряду с "обычными" расчетами, и можно придти к качественному постижению явлений, как, например, в случае с кривой Кассини, с ее разновидностями эллипса, лемнискаты и "разъединенными" ветвями (58). В целом, говоря о человеческой способности представления, Рудольф Штейнер формулирует проблему следующим образом: "Встает вопрос, не нуждаемся ли мы в таких представлениях, которые целиком выводят нас из пространства, если они должны оставаться непрерывными, если мы то, что происходит во внешнем мире, вне человека, прослеживаем дальше в его течении, когда это продолжается внутрь человека" (59). На этом пути в самом человеке выявляется космическая противоположность радиального и сферического: противоположность строения человеческих конечностей строению черепа, противоположность сознания, обращенного к чувственному миру, и сознания сверхчувственного, противоположность космического и земного воздействий на эмбрион, противоположность трубчатых и черепных костей, нервной и мускульной систем и т.д. В этом смысле "математика человека", оставаясь "математикой космоса", имеет дело с определенно реальными вещами. То, что приносит человеку самопознание, и есть основа качественного подхода к действительности. Ни одна интерпретация природных и космических явлений не может претендовать на полноту и истинность, если в ней не учитывается вся, в том числе и доземная, эволюция человека. Создаваемый современным "научным мышлением" кажущийся образ мира необходимо должен быть дополнен иным, духовнонаучным способом познания. И пока этого не произойдет, "научное мышление" будет пытаться распространять свои, справедливые лишь в ограниченной области, обобщения на всю действительность. Ситуация оказывается именно такой, какой ее застает Рудольф Штейнер: "... до известной степени не ждут, пока появятся условия для создания теорий... просто нельзя пытаться отвечать на некоторые вопросы, пока действительно не сложились условия для ответа. Но если вопросы стоят так, что на них нельзя получить ответ с этой существующей суммой понятий, то и все разговоры в теоретическом отношении бессмысленны. Благодаря этому приходишь только к кажущемуся, иллюзорному успокоению относительно этих вещей" (60).

Речь идет об определенном самовоспитании мышления, ориентированного не на бесконечное теоретизирование, но на поиск наблюдаемого, в том числе и наблюдаемого сверхчувственно. Завоеванное таким путем созерцающее мышление уходит от однобокости "объяснения" таких абстракций, как "атом", "ген", "вакуум" и т.д., одними только физическими характеристиками и параметрами. Природные процессы, какими их видит созерцающее мышление, охватывают лишь часть действительности, наряду с которой есть еще и другая реальность, моральная, познаваемая лишь духовнонаучно.

5. Физическая реальность как духовнонаучный факт

Относясь к области преходящего, физическое имеет конец и начало: существуют границы физического мира. Беря за основу космологический принцип Маха и рассматривая его в качестве "физической "экспликации" чисто математических, прежде всего, топологических принципов и теорем двойственности" (61), современное "научное мышление" рассматривает физический объект в связи с "силой его взаимодействия с "остальным" внешним миром и еще в каком-то плане - "скорость" его "внутреннего отклика" на определенные изменения в этом внешнем мире"(62). Физическое определяется таким образом исключительно через физическое, и в конечном итоге - как "продукт" некоего "деятельного материального субстрата" (63), под которым понимается "новый" фундаментальный физический объект, суперструнный вакуум. При этом ни само "научное мышление", ни самый утонченный физический эксперимент не в состоянии узнать, что же это такое, этот вакуум. По сути, наука исследует лишь следствия неизвестных ей процессов, а именно, выступающие на физическом плане результаты процессов сверхфизических. Доступные лишь сверхчувственному наблюдению, эти происходящие за "покровом майи" процессы подчиняются своим "жестким" закономерностям, познание которых проливает свет на многие "загадки" космоса и природы. Сверхчувственное наблюдение располагает возможностями проследить становление мира с самого начала, и это начало вовсе не носит никакого материального, физического характера: "Чтобы характеризовать это состояние, - сообщает Рудольф Штейнер, - можно сослаться только на одно свойство, сравнимое с человеческой волей. Это сплошь одна только воля" (64). Начало человеческого мира, солнечной системы, положено деятельностью тех возвышенных существ, развитие которых прошло до этого "по едва угадываемым нами ступеням" (65): ими излита эта воля "в исходном пункте становления мира" (66). Из "материала" волевой субстанции строится духовная подоснова мира. Первоначально "бескачественная" (67), излитая в космос воля обретает качество отражать окружающую ее духовную атмосферу, и на определенном этапе этого отражения волевой субстанции сообщается самая первая форма материальности: теплота. Первоначально само качество отражения не выходит еще во внешний, материальный мир, которого пока еще и не существует: это отражение духовное; но то, что отражается в волевой субстанции, а именно, духовная атмосфера пока еще не вышедшей из мирового лона планеты, наделяет волевую субстанцию самой тонкой вещественностью: теплотой. Именно с появлением теплоты (сущестующей пока без всякого материального носителя) появляются пространство и время. "С появлением теплоты, - отмечает Рудольф Штейнер, - наше развитие выступает впервые из внутренней жизни, из чистой духовности во внешне проявляющееся бытие"(68).

Теплота есть таким образом материальная подоснова физического мира. Самый первый "тепловой объект" есть, собственно, человек: тепловой, кратковременно пребывающий "фантом", имеющий напечатленную ему смутную форму сознания (сознание минерала). Наряду с "тепловым телом" человека на самых первых, "тепловых" этапах существует множество других тепловых образований, "задержанных" в своих отражательных реакциях: это то, что в дальнейшем ходе эволюции человека выступает как физическая реальность. Этот основополагающий факт эволюции, факт отставания развития, заключается в том, что " в течение каждой эпохи отнюдь не все существа достигают цели своего развития" (69). То есть мир "физической реальности" возникает как нечто сопутствующее первому этапу космической эволюции человека: это своего рода тепловой "остаток" первого планетарного воплощения. Уже на этом первом этапе (здесь действенны, как реальные силы, силы ангелов, архангелов и архаев), можно говорить о тепловом излучении (70), о "внутренней" тепловой активности пронизанного действиями духовной атмосферы "вакуума". На этом первом, "сатурническом" этапе тепловой "вакуум" не обладает еще собственной силой самовозбуждения, полностью отдаваясь духовным воздействиям космоса; эта сила набирается "вакуумом" в ходе разделяющего два планетарных воплощения промежутка покоя, и эта сила - духовная. Так что в следующее планетарное воплощение "вакуум" приносит уже некую "силу разгона", позволяющую физической реальности повторить, в иных уже условиях, пройденные этапы.

Второе планетарное воплощение (солнечное, "унаследовав" от первого "теплый и темный мир" (71), поднимает физическую реальность на новую ступень: в теплоте появляется "некое внутреннее наполнение светом" (72). Свет, электромагнитные явления в целом, вносятся в теплоту определенными духовными силами. Этим создаются условия уплотнения теплоты, из теплового элемента возникает воздух (73).

Третье планетарное воплощение (лунное) характеризуется внесением в воздушно-тепловую физическую реальность цветового элемента и, как его продолжение, водного элемента.

Мир физической реальности следует в своем развитии за развитием человека, через четыре, влючая саму Землю, планетарных тела, на каждом из которых теплота обретает более сложную "конфигурацию": теплота-газ-жидкость-твердое тело. Самое же первое планетарное тело состоит исключительно из тепловых человеческих образований, и духовным "фоном" этих тепловых процессов остается волевая субстанция. Этот духовнонаучный факт имеет для естествознания основополагающее значение, если только наука раздвинет когда-нибудь свои материалистические рамки. Духовнонаучное рассмотрение начала мира вносит недостающий элемент действительности в гипотетические построение современной физики и астрофизики, в частности, в концепцию "суперструнного вакуума", которому физики приписывают такие свойства, как "умение дышать, самовозбуждаться, флюктуировать" (74). Физикам не чуждо сегодня представление о том, что "наряду с веществом и полем существует некая субстанция, которая принципиально отличается по своим свойствам от вещества и от поля и которая "невидимо" для науки влияет на процессы взаимопревращения полевой и вещественной материи, на определенное поведение квантовомеханических объектов" (75). Еще более многозначительным выглядит пояснение относительно того, что "под физической реальностью понимается лишь результат отражения, как идеальный (!) образ квантовомеханических процессов" (76). Так далеко от сути дела не заходило еще ни одно определение физической реальности, и это свидетельствует о полной растерянности "научного мышление" перед необъяснимостью с материалистических позиций имеющихся у науки фактов. Так, говоря о нематериальном содержании определенных "участков" суперструнного поля, своего рода "дыр", физик тут же относит это нематериальное к области объективной физической реальности, при этом "как бы" не замечается, что нечто не может быть одновременно нематериальным и материальным. В конечном итоге вопрос сводится к трудности и даже невозможности признания "научным мышлением" объективности реальности духовной. О "неосуществленности" или "потенциальности" можно говорить в связи с возможностью возникновения материального из нематериального, но надо знать условия этой возможности. Физическая реальность есть результат отражения, но только не квантовомеханических процессов (которые ведь сами есть результат более тонких физических, тепловых процессов), но отражения деятельного воздействия духовного мира на тепловую, и первоначально на волевую подоснову мира.

Физическая реальность Земли в настоящем ее, четвертом по счету планетарном воплощении, есть прямое наследие трех предыдущих ступеней, на каждой из которых человек обретает новый уровень совершенства. Пройдя длительный путь от чисто теплового, физического существа Сатурна к газово-световому, уже одаренному жизненным телом, существу Солнца, и далее, к жидкостно-газовому, обустроенному простейшими чувственными реакциями, существу Луны, лишь после этой длительной "предистории", познать которую можно лишь сверхчувственно, человек "ступил" на Землю. Каждый из обозначенных здесь периодов, планетарных воплощений, связан с развитием у человека совершенно определенной формы сознания: Сатурн дарит человеку смутное сознание минерала, Солнце прибавляет к этому сновидческое сознание растения, Луна дает человеку образное сознание. Тем самым человек подготавливается к тому, чтобы в земных условиях принять в себя более высокий тип сознания, предметное сознание. В целом же в ходе своей эволюции человек призван пройти школу планетного бытия (77), по "окончании" которой, в так называемом "состоянии Вулкана", Земля, соединенная с Солнцем, "присоединит к солнечному развитию некоторую часть бытия, которой, несмотря на свою возвышенность, никогда не смогли бы сами по себе достигнуть существа, которые оставались соединенными с Солнцем" (78), и это именно опыт познания физического пространства-времени. Из всех имеющихся в Солнечной системе существ только человек имеет доступ в физический мир (исключение составляет среди духовных существ Христос, прошедший земной человеческий путь), и познание физической реальности есть таким образом "дело всекосмическое".

Физическое, как некое бытие, содержащее в себе физические закономерности, выступает на Земле первоначально в сверхчувственной форме: Земля выходит из "сумеречной тьмы мирового лона" (79) как "мировое существо, которое все - душа и дух... В этом мировом образовании содержится, в своих зачатках, все то, что позже должно превратиться в создания физической Земли" (80). Все, что было уже достигнуто в трех предыдущих планетарных воплощениях, включая не только тепло-газо-жидкостную "физику", но также разнообразнейший, проникнутый мудростью мир жизни, все это "досталось" Земле в виде некоего "стартового капитала". Располагая неким внутренним запасом сил, почерпнутых из состояния чистой духовности (покоя), Земля (существующая пока лишь как душевно-духовное космическое образование) повторяет в течение некоторого времени свои предыдущие этапы, тем самым приготовляя как свою физическую, так и свою сверхчувственную составляющие для новых условий. Так, физическое выступает из первоначального душевно-духовного тела Земли в своей самой первой, тепловой, форме: "внутри душевного образования появляется, как результат уплотнения, огненная форма... земной огненный шар..." (81).

Именно этот факт, появление "из ничего" огромных энергий и температур, и позволяет материалистически ориентированному "научному мышлению" считать происшедшее "взрывом". Тогда как этому "взрыву" предшествовало длительное "вызревание" в сверхчувственной форме всего того, что выступило позже как "материя": все происходило очень медленно, не в течение ничтожно малой доли секунды. Та душевно-духовная область, с которой современная наука связывает понятие "первичной туманности", может наблюдаться сверхчувственно: эта область, как сообщает Рудольф Штейнер, "была огромна, ее размеры были гораздо больше теперешней Земли и выходили далеко за пределы самых крайних планет, принадлежащих теперь к нашей солнечной системе, далеко за пределы Урана" (82).

Выделение всего состава небесных тел из "первичной туманности" имело своей причиной основополагаюший во всяком развитии принцип отставания некоторых существ: "должны были возникнуть места деятельности, соответствующие ступеням развития существ (так Уран стал ареной дейтельности таких существ, которые должны были оставаться на очень отставшей ступени развития)" (83). То планетарное состояние, которое было до выделения Урана, со смешанной общей массой, Рудольф Штейнер сравнивает с "хаосом" (84)

древнегреческой мифологии: космическое образование как единое целое. И лишь постепенно - и в связи с ходом земного человеческого развития - из этого целого стали выделяться другие планеты солнечной системы. "После Урана, - сообщает Рудольф Штейнер, - выделяется Сатурн в его настоящем виде, поскольку имелись существа, стоявшие на той ступени, на которой люди стояли во время сатурнического бытия Земли" (85). Далее из общей планетарной массы выделяется Юпитер, потом Солнце: "действием Духов огня (архангелов) Солнце было извлечено из Земли и сделано местом их обитания" (86), поскольку этим высоким существам требовались особые условия для несравненно более быстрого, чем это могло быть на Земле, развития. Затем из общей массы выделяется Марс, а от Солнца отделяются Меркурий и Венера (как арена действия отставших архангелов) (87). Таким образом, из "первичной туманности" были созданы силами самих существ различные места их обитания, соответствующие уровню их развития. Это и есть сверхчувственная причина "начала мира".

В материалистической фантастике современного "научного мышления" всякое "начало" неизменно связывается с той или иной формой материи, и сегодня это - суперструнный вакуум. А между тем "началом Земли" является человек, до этого прошедший длительную сатурническо-солнечно-лунную эволюцию: "человек был перворожденным в состоянии Земли, - сообщает Рудольф Шнейнер, - в начале своего развития Земля была составлена только из человеческих тел" (88). При этом имелись как правильно развившиеся, так и отставшие в своем развитии тепловые человеческие тела, что и обусловило впоследствие возникновение на Земле минерального, растительного и животного царств. Все, что имеется на Земле, обязано своим появлением человеку.

Сверхчувственное наблюдение простирается не только к "началу всего", к первому планетарному сатурническому состоянию, охарактеризованному как чисто тепловое, но и к предшествующему этому "началу", еще более раннему космическому процессу. "Этот Сатурн, - сообщает Рудольф Штейнер, - вспыхнул некогда, так сказать, в мировом пространстве, как вспышка утренней зари нашего планетного бытия... Его материей было то, что теперь пронизывает все существа как тепло... В окружении старого Сатурна стояли образы Зодиака - разумеется, еще не такие, каковы они теперь. Эти зодиакальные образы обступали тогда старый Сатурн в таком виде, что отдельные звезды едва могли быть отличимы одна от другой. Они только слабо светились, напоминая скорее световые полосы, исходившие как бы от Сатурна... и в ходе земного развития эти световые массы превратились в звездные массы современного Зодиака, так что мы можем сказать, что Зодиакальный круг дифференцировался из первоначальных масс огненных полос. Но откуда же появились самые массы этих огненных лопастей? Они возникли из еще более древней планетарной системы, которая предшествовала нашей собственной планетарной системе. Ибо Сатурну также предшествовали планетарные развития, проистекавшие в то время, которое мы уже не можем обозначить как "время" в нашем смысле, ибо оно имело несколько иной характер, чем наше "время". И мы могли бы сказать только по аналогии, что силы более раннего планетарного бытия, предшествовавшего нашей планетной системе, растворились в световые куски, и лишь из незначительной части прежней материи в центре постепенно образовались первые зачатки древнего состояния Земли, старый Сатурн, а извне, из Вселенной, светили вниз силы, которые были вверху, в зодиакальном круге" (89).

Развитие Вселенной, в которое включено и развитие Земли, есть вечный процесс "обновления старого": то, что уже "созрело", отдает свои "соки" новорожденному миру, поднимаясь над этим миром на более высокую ступень. Рудольф Штейнер указывает на три ступени "зрелости": планетарную, солнечную, зодиакальную, с каждой из которых связан уровень бытия движущих это развитие существ. Так, сегодня человек проходит свое планетарное развитие, и впереди еще три новых планетарных состояния, Юпитер, Венера и Вулкан. И это человеческое планетарное развитие устремлено к солнечному состоянию: в своем правильном развитии человек достигает единства с Христом, как солнечным космическим существом, тем самым из "берущего" становясь "дающим", из воспринимающего становясь жертвующим собой, что становится возможным лишь благодаря единству "земного" Я человека с космическим Я.

Неразрывно связанное с земной эволюцией человека, развитие физического мира имеет свой "конец" в полной одухотворенности материи, проработанной духовными силами самого человека. В трех последующих за земным планетарных воплощениях физическое постепенно утратить свои нынешние "грубые" формы, вбираясь в духовные формы человеческого бытия. Физическое стоит под знаком времени, под знаком перемен, но благодаря человеческому Я силы этого временного бытия устремляются к космическому постоянству, восходя к Зодиаку. "Атланты держат небо на каменных руках", - сказал И.Бродский, словно имея в виду не только "ступени Эрмитажа". Как раз в дневнее атлантическое время, как показывает сверхчувственное наблюдение, когда Я вошло в человека, будучи дарованным ему из космоса, силы нисходящие (от Зодиака к Земле) уравновесились силами восходящими (от Земли к Зодиаку), и то созвездие, "под которым" осуществилось это равновесие, названо поэтому Весами: Весы есть космическая цель человека, пункт его "конечного назначения". Сегодня это "атлантическое равновесие" значительно сдвинулось в сторону восходящих, от Земли к Зодиаку, сил: человек постепенно "врастает" в космос, врастает духовно. И та серьезность, с которой сегодня исследуются отдаленные точки космического пространства с помощью спутников и зондов, говорит только о "вере" ученого в "бесконечность материи", на радость Ленину, Дарвину и Маху. Загоняя себя в тупик каузальности, сегодняшняя наука рискует обречь себя на тот вид безумия, за которым уже угадывается "интеллигентность" Мефистофеля-Аримана. Восходящие силы развития, имея свой "поворотный пункт" в человеческом Я, это и есть силы Христа, принадлежащего в своем бытии всему космосу. Перед этим космическим фактом, познаваемым духовнонаучно, бледнеют все какие только есть на земле "разногласия" мировоззрений и религий: Христос, направленный своей сущностью в Солнце, вступил из космоса в земное развитие, и это Он жертвует из созвездия Овна своей космической силой, вливая ее в силы восхождения человеческого Я.

Человек "выдворен" из духовного мира ("рая") в мир "физической реальности" вовсе не в качестве "наказания", но ради обретения свободы, и только под этим углом зрения исследование "физической реальности" и имеет положительный смысл. Человек ввергнут в физическое бытие не для того, чтобы строить на земле "рай", царство от мира сего (что и есть единственная задача сегодняшнего "благоденствия"), но чтобы пройти школу свободы, постепенно завоевывая себе самостоятельность суждений, в том числе и с помощью развития материалистической науки. Сам же материализм, как "временный инструмент", с необходимостью должен быть отброшен, равно как и стремление "властвовать над миром" (к примеру, гениальное решение "задачи Пуанкаре" рассматривается самим Г. Перельманом как средство "управления Вселенной": заполннение существующих "пустот" нанотехнологическими роботами, что явилось бы, будь оно осуществлено на практике, отказом от дальнейшего космического восхождения человека).

Силы духовного восхождения, питаемые в человеке Христом, "принадлежат" не только человеку, но всему космосу: это те силы свободы, ради обретения которых человек и был "задуман". Эти силы свободы не стоят уже под знаком времени, их "причинность" исходит не от "физической реальности", и само стремление к истине есть тоже стремление к свободе, стремление к жизни в духе. Поэтому наука, желающая оставаться "на высоте", а не только быть служанкой технологий, неизбежно становится духовногй наукой.

Подходя к "физической реальности" духовнонаучно, можно уже сегодня видеть в ней процессы умирания и разрушения: Земля постепенно "сходит на нет" (это видн хотя бы на примере изменения климата). Земля однажды "кончится", как кончились три предыдущие планетарные состояния, человек же на этом не кончается. "То, что действовало в планетарном бытии, - сообщает Рудольф Штейнер, - что сделалось Солнцем, то поднимается выше до небесного бытия, до бытия Зодиака. И когда оно достигает этого зодиакального бытия, что же оно тогда совершает? Тогда оно жертвует собой! Таинственным образом это первое утренне-рассветное состояние нашей Земли возникло из жертвы Зодиака. Силы, которые сложили в шар первую тонкую массу Сатурна, эти силы излились сверху из Зодиака и произвели первый зачаток физического человека на Сатурне. И это продолжается дальше, ибо мы не должны думать, что это совершилось только один раз! Это совершается, в сущности, беспрерывно..." (90).

Нынешнее состояние Земли являет собой "дно" на пути углубления человека в материю: дальше либо подъем к одухотворенности, либо дальнейший "спуск", на этот раз уже в подматериальное, в область действия препятствуюших эволюции человека ариманических существ. Материалистически ориентированная наука не располагает никакими способами познания действующих в "подматерии" духовных сил: она лишь слепо их использует. Главное последствие этой слепоты - содействие со стороны науки грядущей планетарной катастрофе, призванной "очистить место" для следующего этапа человеческого развития.

6. От человека разумного к человеку моральному

В отличие от грубой "гипотетичности" современных естественнонаучных теорий, духовнонаучные сведения являются точными и недвусмысленными. При этом "доказательством" истинности этих сведения является сам способ их получения: способ сознательного духовного переживания. Требование же иного вида "доказательства" духовнонаучных истин, логического или чувственно-экспериментального, говорит лишь о мыслительной ограниченности современного "научного мышления". Тому, кто видит дом и осознает, что это дом, нет нужды доказывать, что это дом. При всей своей экспериментальной оснащенности и проработанности математического аппарата, современное естествознание обречено лишь "подтверждать" духовнонаучные истины.

Картина мира на основе теории Большого взрыва мыслится предназначенной лишь для восприятия пространственно-временной составляющей мира: здесь речь идет исключительно о материи. Мысля последовательно, следовало бы заключить, что из более ранних, материальных, фаз развития, реально происходят более поздние, мыслительные, и отсюда недалеко уже до "мыслящей материи". Именно к такому заключению и приходит сегодняшнее "научное мышление": "Отпадут и основания удивляться тому, как можно было бы в одном, уникальном случае именно нашей Вселенной заранее "запланировать" тот набор физических параметров, который позволяет доводить развитие материи до уровня, определяющего ее способность к самопознанию (91). Условиями, обеспечивающими возникновение как биологической, так и разумной жизни на земле, современное "научное мышление" полагает "исключительное, крайне редкое сочетание физических констант" (92). Что же лежит в основе столь "исключительно редкого", современное "научное мышление" постичь не в силах: это доступно лишь мышлению созерцательному.

Будучи правомерным и "успешным" в пространственно-временной области действительности, современное "научное мышление" претендует еще и на "хозяйничанье" в области самого мышления, где у него отсутствуют средства духовного восприятия, в силу чего мыслительная форма бытия не признается им равноправной с "физической реальностью", картина мира оказывается половинчатой, ущербной.

Благодаря тому, что мыслительная картина мира остается для "научного мышления" всего лишь представлением, идеалом, неизбежно возникает вопрос о границах познания, в его кантовском понимании: объект познания есть чувственное восприятие плюс "объект в себе", тогда как содержание субъекта есть только более или менее сходный с "объектом в себе" образ. Чем больше сходства с абсолютным объектом, тем "точнее" познание.

С учетом же "равноправия" пространственно-временной и духовной областей, преодоление разрыва между субъектом и познаваемой вещью происходит лишь человеческим, определяемым его духовной сутью, способом: "как только Я, которое в восприятии отделено от мира, в мыслительном рассмотрении снова включается в мировую связь, тотчас же прекращается всякое дальнейшее вопрошание, бывшее только следствием разделения... Нашего познания вполне хватает для того, чтобы ответить на поставленные нашим существом вопросы" (93).

Избавление от "вещей в себе" может произойти лишь путем исключения из научного рассмотрения всего того, что не относится ни к восприятию, ни к понятию. Познавательный процесс разыгрывается между восприятием и понятием, на фоне изживающихся в мышлении сил интуиции: "то, что является недоступным для зрения содержанием, с необходимостью переносится физиком - в силу правильного познавательного инстинкта - в область восприятий и продумывается в понятиях, которыми оперируют в этой области" (94).

Познание мира, каким оно становится при включении в него познания духовной области, необходимо становится самопознанием. Деятельность человеческого Я разворачивается на просторах "ненаблюдаемого", в связи с чем концепции современной физики, очерчивающие гораздо большим кругом область "гипотетическую", чем непосредственно "физически реальную", дают простор самопереживанию-самопознанию.

Сущность духовного, в его непосредственно предстающем человеку образе, постигается в "покоящемся на себе самом мышлении" (95), в чистом мышлении, живущем по законам духовного мира. Пытаясь обойтись в своих теоретических построениях без этой решающей составляющей, современный естествоиспытатель неизменно оказывается в ситуации "беспомощности", когда теория "обещает", но опыт "не дает". При этом теория всего лишь "отражает" те или иные черты экспериментально установленных фактов, и само мышление полагается лишь "теневым послеобразом действительности" (96). В статье "Физика и реальность" А. Эйнштейн подчеркивает, что "общие положения, лежашие в основе мысленных построений теоретической физики, претендуют быть действительными для всех происходящих в природе событий. Путем чисто логической дедукции из них можно было бы вывести картину, т.е. теорию всех явлений природы, включая жизнь, если бы этот процесс дедукции не выходил далеко за пределы творческой возможности человеческого мышления" (97). Мысля жизнь как нечто чисто природное, подчиняющееся тем же закономерностям, что и не живое, современная наука априори допускает вопрос о границах познания: такого познания, которое заведомо ораничивает себя процессами в материальном мире и их логическим осмыслением (если бы, согласно А Эйнштейну, "творческие возможности человеческого мышления" позволяли осуществить дедукцию физический принципов в полной мере, все было бы в порядке; но признать реальной саму мыслительныю область, причем, объективно реальной, на это даже А. Эйнштейн не решается). Логическое "научное мышление" противостоит мышлению созерцательному, интуитивному: логика имеет дело с "вещью среди вещей", тогда как интуиция есть "протекающее в чисто духовном сознательное переживание чисто духовного содержания" (98).

Логический путь, это путь условностей, путь несвободы. На этом пути человек поступает "как все", придерживаясь заранее установленных правил и норм. Каким бы "всеобщим" характером не отличались последние, они есть все же нечто для человека "чужое", навязанное ему наследственностью, традицией, "школой", его собственной телесной организацией. С духовнонаучной точки зрения, телесно-душевная организация человека (мозг) не может оказать никакого воздействия на сущность мышления: она "отходит на задний план, когда начинается деятельность мышления; она упраздняет свою собственную деятельность; она очищает место - и на очищенном месте выступает мышление" (99). Мозг, как орган логического мышления, несет на себе отпечаток мыслительного процесса, при этом не имея ничего общего с самой сущностью мышления, с человеческим Я. Логическая картина мира запечатлевает в себе и следы мыслительной деятельности человека (нервно-мозговые процессы), благодаря чему из мышления возникает самосознание, которое затем "присваивается" себе мышлением, становится духовным феноменом.

Из рассмотрения связи мышления, самосознания и воли вытекает понимание свободного человеческого поступка. Актуальность свободы как решающего познавательного фактора принимается естествознанием априорно, при этом "свобода" остается непознанной "вещью в себе", суть которой ученому не интересна. "Физика представляет собой развивающуюся логическую систему мышления, - пишет А. Эйнштейн, - основы которой можно получить не выведением их какими-либо индуктивными методами из пережитых опытов, а лишь свободным вымыслом"(100). Здесь под "свободным вымыслом" понимается интуиция, с ее же помощью и устанавливается соответствие между теорией и чувственным опытом, но признать интуитивный акт "окном" в духовный мир, где, единственно, и обретаются причины событий "физической реальности", этого современное "научное мышление" допустить не может, такова его научность.

Высшим мотивом человеческого поступка становится понятийная интуиция, не имеющая никакой связи с содержанием восприятия: это и есть чистое мышление, определяемое исключительно своим идеальным содержанием (101). При этом мышление выходит за рамки "личного", за рамки принятых шаблонов и норм, в том числе и нравственных: оно становится, в эйнштейновском, между прочим, смысле, "надличным". Здесь человек вступает в область моральных максим, переживание которых в каждом отдельном случае ставит человека перед выбором: он свободен принять то или иное решение. На этом пути отпадает требование "угождать", в кантовском смысле, требованию "нормы" или "всеобщего блага", поскольку этот путь - индивидуальный. И в этом смысле научное мышление является всецело индивидуальным, является принадлежностью Я. И всякий разговор о "сообществе ученых" обретает смысл лишь тогда, когда каждый из них в отдельности продвигается в своем самопознании достаточно далеко в сторону истины, где истина и оказывается "общей". И характер этого движения к истине таков, что движущей силой тут оказывается сила морали. Аморальная ученость, сплошь и рядом встречающаяся сегодня, в принципе не может быть истинной: она есть только фальшивый отблеск чужих интуиций. Аморальное в принципе не есть творческое, оно только подражает, копирует, расчитывая на автоматизм подчинения "норме". Аморальное не требует понятливости. Так возникают "глобальные" научные направления, призванные "облагодетельствовать" не слишком пока разумное человечество: нанотехнологии, генная инженерия и т.п. Разумность этих и подобных им начинаний является сегодня одним из крайних примеров дедукции принципов неживого на живое: смерть "облагораживает" жизнь. Как раз такая "ученость" меньше всего адресована тому, что составляет вечную составляющую человека, его Я. И те, кто собирается в "храме науки", могут быть, пожалуй, "выдающимися личностями", но, отказывая себе в самопознании, обрекают свою индивидуальность на истощение и истребление.

Говоря о "храме науки", А. Эйнштейн намекает на своего рода "преодоление мира", путем замены действительности на определенную "картину", на оформление которой "человек переносит центр тяжести своей духовной жизни..." (102). Это не просто "желание уйти от будничной жизни, с ее мучительной жестокостью и безутешной пустотой, уйти от уз вечно меняющихся собственных прихотей" (103), это желание свободы. Современное "научное мышление" никогда не додумывает до конца ни понятие свободы, ни понятие человека, трактуя эти понятия раздельно друг от друга. И даже указывая на то, что мир состоит не из одного только физического бытия, "научное мышление" оперирует понятиями, приложимыми к одной только "физической реальности" и не приложимыми к реальности духовной, следовательно, это "научное мышление" остается всецело материалистическим. В рамках такого мышления никогда не появится возможность взгляда на человека как на свободный дух, но всегда "учитывается" обусловленность выбора человеком его идей миром его восприятий. Человек не "сам" но "благодаря", - такова установка современной науки, и это - установка на несвободу. До тех пор, пока "научное мышление" не отбросит свои материалистически ориентированные способы и критерии, свободное научное исследование будет оставаться в области невозможного. Свободный ум, это тот, кто следует, в эйнштейновском, "надличном", смысле самому себе. Да и может ли полное бытие человека определяться без него самого? Свобода не дается человеку, подобно его телу, "от природы", и не познается поэтому пригодными для природопознания средствами. Свобода есть внутреннее деяние человека: его духовное обретение себя. Внутренний импульс к свободе - это и есть импульс Христа, переживаемый индивидуально, вне связи с телесной организацией человека. И если наука проходит мимо этого акта, она тем самым обрекает себя на досадную односторонность. В силу этой ущербности "научного мышления" только и появляются такие заведомо бесплодные устремления, как создание искусственного интеллекта, в перспективе приравниваемого к человеческому. При этом не учитывается как раз то, что человек потому и является человеком, что у него есть возможность свободы, и эта возможность есть только у него. Человек ввергнут в физическое бытие ради обретения свободы и морали, и он призван своим развитием внести эти новые качества в Макрокосмос.

Как существо двоякое, относящееся к миру "физической реальности" и к миру идей, человек следует побуждениям либо извне, либо изнутри, со стороны своих интуиций. В первом случае, даже если речь идет о "неопровержимости" тех или иных законов, нравственных заповедей, человек поступает несвободно, то есть вопреки своей индивидуально человеческой природе, и основанное на этом познание имеет лишь ограниченную, если не иллюзорную, ценность. Таковы "предсказания" новейшей "теории суперструн": не наблюдаемая "обычными" средствами так называемая "теневая материя" свидетельствует всего лишь о "едином материальном мире" (104), являясь продуктом "единого вакуума" как "целостного объекта, внутри которого в виртуальном состоянии находятся все элементарные фундаментальные объекты и их взаимодействия" (105).

Готовность к суждению "с тех же позиций", "согласно авторитетным источникам", без индивидуальной "внутренней пробы" истинности сказанного, означает непонимание того, что теоретизирование как таковое, мир идей, не есть "общее дело" для некоего сообщества ученых, но дело сугубо интимное: движение к самому себе как к свободному духу. Именно на этом пути осуществления своих познавательных целей, средствами своих интуиций человек вносит в научное познание элемент нравственности. Как познавательные, так и нравственные идеи, добываются из мира идей интуитивно, при этом первые имеют всеобщий характер, а вторые - индивидуальный: всеобщее переживается в нравственном индивидуально. Тем самым познание и нравственность обретают единство.

Это совершенно новое в истории познания требование: распространить процесс наблюдения на моральную деятельность человека, на его моральную фантазию. На этом пути "научная продуктивность" становится невозможной без нравственной продуктивности: свобода есть не абстрактный идеал, но "заложенная в человеческом существе направляющая сила" (106). Поступок, отображающий свои, вспыхивающие в индивидуальном мире идей интуиции, есть свободный поступок. И совершить свой собственный поступок можно лишь в любви к объекту познания (107): силы познания становятся силами любви. Эйнштейновское "горячее желание увидеть предустановленную гармонию" (108) овеяно как раз тем душевным строем, в котором распознается идеальная интуиция: "душевное состояние, способствующее такому труду, подобно религии или влюбленности: ежедневное старание проистекает не из какого-то намерения или программы, а из непосредственной потребности"(109).

Оставаясь материалистическим как по характеру используемых понятий, так и по методам наблюдения, современное "научное мышление" вправе говорить лишь об "успехах" своих технологий. Ограничивая "критерий истины" чувственным восприятием объекта, наука строит свои парадигмы на основе "физической реальности", с которой связывается понятие "фундаментального физического объекта", остающегося для познания "вещью в себе". Адресуя свое вопрошание одной лишь природе и довольствуясь максимально возможной точностью измерений, наука "забывет" о смысле самого этого вопрошания: о человеке. В результате человек стоит как бы "в стороне" от мировых свершений, довольствуясь ролью наблюдателя. И само это "наблюдение" есть своего рода бегство от истины, "провоцируемое" все более усложняющимися условиями эксперимента, с одной стороны, и все более абстрактными математическими построениями, с другой. Результатом такого разъединения восприятия и мышления неизбежно оказывается некая измышленная "реальность", которая попросту устраняется из теории при переходе к следующей парадигме. Реальность атома, кварка, частицы, суперструн есть по сути кантовская "вещь в себе", своего рода "удобство расчета", порождение ограниченной моральной фантазии. Скудость этой фантазии становится тем фактором безразличия к человеку и его космической судьбе, той меры безответственности, с которой современное "научное мышление" предается опьянению от своих сугубо меркантильных "успехов". Само "исследование" становится предметом бюджетных, отраслевых и тому подобных обсуждений, нисколько не касаясь при этом человековедения в его духовнонаучном плане. Не имея в виду человека с его телесно-душевно-духовной организацией, "научное мышление" деятельно и позитивно лишь в перспективе грядущей катастрофы, отличительной чертой которой станет вседозволенность как на моральном, так и на физическом плане.

7. Наследственность как фактор судьбы

Ситуация с приходом в мир человека оказывается сегодня такой, что кто-то другой, а не он сам и не стоящие на его стороне силы духовного мира, распоряжается обстоятельствами его рождения: как ему рождаться и рождаться ли вообще. В дискуссиях по этому поводу задействованы на Западе общественные, научные, культурологические, политические и религиозные институты, но на протяжение нескольких десятилетий так и не оказалось выработаным ни одного ясно сформулированного решения, что свидетельствует о непонимании сути самой проблемы. Тем не менее, в хаосе мнений можно различить два главных "голоса": от имени "материи" и от имени "морали". В первом случае речь идет о производстве оптимального ребенка, наделенного еще до своего рождения некими "желательными" качествами, в том числе и соответствующим "генным набором", что призвано обеспечить ему в жизни здоровье, способности к развитию и управляемое поведение. Повсеместная практика эмбриональной ультразвуковой диагностики, в том числе на самых ранних стадиях внутриутробного развития, позволяет "безошибочно" судить о "будущем" человека и на основании этого принимать судьбоносное решение: оставить эмбриону возможность дальнейшего развития с последующим рождением, или прекратить этот процесс. "Уже сегодня, - пишет О.Д. Саугстад, профессор педиатрии университета в Осло, - родители могут в известной степени решать, какие гены должен иметь их ребенок, что можно назвать "общественной сортировкой". В будущем, надо думать, родители еще более активно смогут выбирать, какое генное устройство желательно, а какое нежелательно у эмбриона. Но несут ли родители ответственность за то, что они бракуют эмбрион с определенными генами?" (110). Приняв таким образом правовой аспект за отправную точку дискуссий, профессор О.Д. Саугстад легко переходит к "фундаментальному", как он полагает, вопросу: "кто должен распоряжаться генами ребенка и какие качества являются желательными. Кто, собственно, "владеет" ребенком?" (111).

В русле этого "правового аспекта", требующего совершенно однозначно обозначить "ответственного" или "владельца", разворачиваются бесконечные варианты споров о том, должны ли родители заранее выявить гены "ожирения", "глухоты" или "рака груди" (пишутся специальные "заявления" родителей по этому поводу), а тем более - "дурную генетику" кровосмесительных браков. Сами специалисты, исследователи и врачи, склоняются сегодня к тому, чтобы будущая мать знала весь набор генов эмбриона, как свою собственность. И тут к правовому аспекту немедленно присоединяется моральный: как быть с этикой? Профессор О.Д.Саугстад, к примеру, называет это требование медиков "великой атакой на нерожденный индивид" (112), перед которой попросту блекнет "разумность" ранней ультразвуковой диагностики. В добавление к этому профессор признает, что " в той же незначительной мере, в какой запрет на межродственные браки обоснован научно, ранняя ультразвуковая диагностика содействует улучшению здоровья эмбриона и ребенка" (113).

Суть этой широкомасштабной дискуссии состоит вовсе не в признании "значительности" или "незначительности" приносимых ранней диагностикой результатов, но в консервации взгляда на человека, каким его рисует дарвинистическое естествознание: речь идет исключительно о физическом теле человека. Инспирация этой и подобной ей дискуссий исходит от Аримана и ведется во имя демократии, с ее "мнением большинства", причем, само "демократическое" ограничивается такими поверхностными социальными категориями, как "долг перед обществом", "ответственность физического лица" и т.д. Цель этой ариманической инспирации - не дать умам сомневаться в ограниченности человека его физическим телом, привязать "научные обоснования" исключительно к показаниям приборов. Ариман дальнозорок и мудр и, ввиду своего собственного близкого рождения, предусмотрителен: людей надо "сортировать" уже сегодня. Эта невинная с первого взгляда "сортировка", декларируемая как "забота о здоровье общества", имеет для ариманического будущего крупномасштабные перспективы: может быть "отсеяна" именно та "разновидность" людей (объявленная наукой "неполноценной"), которая наиболее склонна к одухотворенности, и ими могут оказаться целые народы. Может, с другой стороны, отдаваться предпочтение тому "здоровью" и той "гениальности", которые вместе составляют будущий ариманический тип бездушной интеллигентности, и "подавляющее демократическое большинство" будет только приветствовать это.

Но уже те идеалы, которыми демократия располагает сегодня, готовы, пусть даже неохотно и вяло, сопротивляться атаке на нерожденное человеческое существо: это именно доброе старое европейское "я сам". Если в 1980-е годы в Норвегии один только К. Скаген кричал против ветра "обшественного мнения", что человеческий зародыш тоже человек и имеет поэтому "права человека", в частности, право быть рожденным, то сегодня так думают многие. Так думает и профессор О.Д. Саугстад, формулируя альтернативу постановки проблемы совершенно четко: "Отличительной чертой либеральной демократии является то, что индивид сам должен делать свой выбор, независимо от родителей и общества. Никто не является владельцем ребенка! Именно поэтому становится проблематичным знание родителей всех генов и характеристик эмбриона и постановление обществом, кто на ком должен жениться" (114). Заостренность формулировки проблемы граничит здесь с пониманием сути вещей: гвоздь проблемы не в том, чтобы выявить "ответственного за принятое решение" (ранняя диагностика, аборт и т.п.), но в том, чтобы нащупать, исходя хотя бы из поверхностных демократических идеалов, точку зрения самой жизни (ведь подоплека ариманического дискутирования состоит именно в возможности умерщвления живого). Верный научный инстинкт приводит профессора к тому, чтобы искать ответ на вопрос в самом индивиде. Да, но как? И тут профессору сказать нечего, кроме тех общих рекомендаций, которые сводятся опять же к "борьбе за здорового ребенка", и все начинается сначала: ранняя диагностика, право на аборт, ответственность перед обществом. Надежду на выход из познавательного и морального тупика вызывает лишь выпадающий из русла дискуссий, "незаконный" в своей прямоте вопрос: "Что станет с обществом, если из него окажутся изгнанными болезнь и страдание?" А ведь это как раз скрытая цель благоденствия: лишить человека представлений о боли и смерти. Отсюда легализация так называемой "помощи в смерти", осуществляемой врачами-профессионалами, с использованием современных технологий обезболивания и успокоения ("Каждому - достойную смерть!"). Лишить человека его собственной смерти, ловко навязав ему бездуховный "проект" умерщвления плоти, всего лишь хитрость Аримана, крайне заинтересованного в том, чтобы люди не знали, что такое смерть. Так же обстоит дело и с незнанием того, зачем человеку болезни: каждая из них, даже неизлечимая, "выравнивает" душевно-духовные изъяны в человеке, "лечит" его судьбу. Болезнь есть атрибут кармы, ее "резервный капитал": болея, человека развивает в себе необходимые ему духовные силы, болезнь "ставит на ноги", углубляет его представления о себе самом. "Может быть, преодолевая страдания, - чутко замечает О.Д. Саугстад, - человек действительно вырастает и становится зрелым. Может ли человек, не испытавший боли, понять боль других людей?" (115). Но можно ли, оставаясь в рамках названной дискуссии, с ее нацеленностью исключительно на физическую природу человека, понять, почему вообще возникают моральные трактовки дискутируемых вопросов? До тех пор, пока моральное будет рассматриваться отдельно от жизненного, ни к каким продуктивным решениям прийти невозможно: это всего лишь перетасовка набора "демократических ценностей". "Мы все обязаны участвовать в борьбе за здорового ребенка, - резюмирует О.Д.Саугстад, - но средства, которые используются для этого, должны обсуждаться пристрастно" (116). К этому остается только добавить, что среди "пристрастно обсуждаемых средств" пока не находится места сверхчувственному наблюдению. Так называемая "борьба за здорового ребенка" оказывается в конце концов преддверием ариманизированного "перфекционистского" общества, в котором "сильный" благоденствует за счет "слабого", в котором человек планомерно отстраняется от своих духовных корней.

Какие бы политические, национальные, правовые оттенки не обретало "благоденствие" в том или ином обществе, налицо один и тот же, фундаментального значения, факт: человек связывает представление о своей "судьбе" исключительно со своим внешним окружением. Отсюда стремление влиять исключительно на "внешние" общественные институты, "совершенствовать" их, исходя опять же из "внешних" характеристик, по ходу дела превращая человека в нечто среднее между его физическим телом и параграфом закона. Такое "упрощение" человека, сведение его существа к ограниченному "набору параметров", контролируя которые якобы можно "управлять" человеческой жизнью, становится сегодня нормальным. Оптимальным вариантом "человековедения" становится пластиковая карточка, на которой обозначено "все необходимое" (возраст, гражданство, водительские права и т.д.), и в этой инспирированной Ариманом "простоте" угадывается вековое стремление разрушительных сил отучить человека мыслить о себе самом. И надо сказать, дело идет успешно: самоуглубление и самопознание считаются сегодня если и не "сумасшествием", то уж точно "странностью". А то, чему вроде бы "уступают дорогу" в направлении "духовных исследований", фрейдизму, парапсихологии, оккультизму, уфологии и т.п., в действительности есть утонченный рассудком материализм, сводящий дух лишь к его материальному проявлению. Судьба человека рисуется с этих позиций как нечто поверхностное, наносное, как своего рода "случайность" и "разовость". Именно поэтому на судьбу можно "раз и навсегда" повлиять, снабдив человека тем "набором благополучия", который ведь тоже является инспирацией Аримана. Более того, судьбу можно просто "купить", стать "властьимущим" или "звездой", нисколько не беспокоясь при этом о своем собственном содержании. Достаточно только посмотреть, кто сегодня занимает в обществе "ведущие посты": все это сплошь "куклы". Они же и распоряжаются не только "ранней ультразвуковой диагностикой", но и диагностикой "оптимального гражданина", "патриота" и т.д. Так будет продолжаться до тех пор, пока духовная жизнь в обществе не станет независимой, не станет принадлежностью каждого в отдельности. И к такому обществу невозможно придти никаким иным путем, кроме самоуглубления к самопознанию. Тогда впервые будет понято и осознано, что знание "всех генов" ребенка является не более, чем ребяческой головоломкой, а основанная на этом знании наука - игрой в пустые понятия.

Силы роста, превращающие эмбрион в человека, имеют иную, не физическую природу. С момента зачатия человек, до этого находившийся в духовном мире "на попечении" высоких духовный существ, ввергается в мир, где правят иные законы и где, кроме людей, существует живое царство растений и животных. Входя в момент зачатия в этот "новый", физический мир, человек по-прежнему остается в связи с космосом, остается "членом Вселенной", и рассматривать его вне этих связей, сводя дело исключительно к "наследственности", что как раз и делает сегодняшняя наука, является крайне недальновидным предприятием. "Внешняя наука никогда не сможет постичь загадку жизни, - пишет Рудольф Штейнер, - И было бы наихудшей фантазией полагать, что таким же образом, как люди постигают физические или химические закономерности, они смогут постичь законы жизни. На физическом плане невозможно прийти к познанию жизни. Это познание жизни остается за сверхчувственным познанием" (117).

Прежде чем говорить о "наследственности" и "ранней диагностике", необходимо разобраться в том самом первом физическом феномене человеческой жизни, который есть, собственно, оплодотворение женской яйцеклетки: "таинство" оплодотворения состоит в том, что в существовавшее до этого космическое равновесие яйцеклетки вносится беспорядок, хаос, в связи с чем становится возможным для всего космоса начать работу над формированием эмбриона. При этом в одном случае эмбрион развивается "нормально", в других же нет, и поскольку никаких иных связей с окружающим физическим миром, кроме связи с материнским телом, у эмбриона пока нет, "нормальное" и "ненормальное" целиком относят к "наследственности", добавляя при этом, что те или иные качества у эмбриона "врожденные". Откуда же приходит эта "врожденность"?

Рудольф Штейнер называет "жизненноважным вопросом" то открывающееся сверхчувственному наблюдению обстоятельство, что человек в ходе своей земной эволюции "производит" не только себе подобных, но еще и незримый пока род существ, характер жизни которых напрямую зависит от исходящих от человека моральных импульсов. Это чрезвычайно важное обстоятельство: моральное как жизнесозидающее, как показатель самого качества жизни. Сверхчувственное наблюдение выявляет особый род "выдыхаемых" каждым человеком живых сущностей, "тело" которых состоит из тонкого водяного "пара" человеческого дыхания. И в зависимости от того, каково поведение самого человека, моральное или аморальное (не в смысле "буквы" моральных норм, но в глубоком интуитивном смысле), складывается и сущность "выдыхаемых" организмов. В первом случае, когда намерения и поведение человека согласуются с ходом земного поступательного развития, когда человек сознательно движется в направление истины и добра, в человеческом "выдохе" возникают и кратковременно живут некие "добрые существа", призванные сопровождать человека в его следующем планетарном воплощении и, более того, призванные обрести свое Я. Во втором же случае, когда человек "выдыхает" аморальное, он порождает демонов, живых существ, не имеющих никакой возможности развить в дальнейшем Я, а потому выпадающих из земной эволюции и ведущих паразитическое существование на самом человеке. И эти паразитические демоны используют для своей жизни человеческий эмбрион, в период от зачатия до рождения, а если демон достаточно силен, эта "оккупация" ребенка продолжается и дальше. Отсюда и проистекает "врожденное": оно есть результат "сожительства" эмбриона с демоном, порожденным аморальными намерениями людей. Всякий раз, когда в обществе (роде, семье) понижается уровень морали, "автоматически" повышается уровень "врожденных уродств" и в целом уровень детской смертности, что в предельном случае может привести к физическому вымиранию семьи, рода, нации. В последние десятилетия на Западе резко возросло количество слабоумных, "монголоидных" детей, так что сегодня можно уже говорить о некой "монголоидной норме", чего бы могло и не произойти, если бы обращади больше внимания на моральную сторону "благоденствия". То же самое происходит и в России, где под водительством "демонов-преступников", порожденных аморальностью большевизма и всякого рода "перестроек", выбрасываются в мир больные поколения, и никакая "ранняя диагностика" не может тут поставить верный диагноз, в лучшем случае фиксируя уже следствия болезни. Речь идет не только о физических нарушениях: демон-паразит "заражает" еще нерожденного человека предрассудками, неуверенностью в себе, безразличием к жизни и всевозможного рода "дьявольщиной". Все, что так или иначе будет препятствовать в дальнейшем формированию у человека его Я, приводится демоном в действие в период между зачанием и рождением, а также в первые годы детства: все механизмы бессознательного, инстинктивного, "группового" поведения. Демон-паразит нуждается в таком "хазяине", который бы походил на него самого: безличностный автомат, действующий в групповом сознании. Вот откуда берутся "злые" дети, с их ненавистью "с пеленок" к своим родителям, воспитателям и сверстникам. Родители бросаются "за помощью" к врачам, к психологам, но никто не советует им заняться самими собой, своей моралью. Какова в обществе (роде, семье) мораль, таковы и рождающиеся там дети.

Рассмотрение моральной основы так называемых "врожденных" дефектов ребенка впервые выстраивает вертикаль индивидуальность-Космос: моральное, так же как и аморальное, несет в себе созидающие силы. Моральное созидает жизнь, включенную в ход человеческой эволюции, аморальное созидает жизнь, обреченную на вымирание. Так, среди "нездоровых" детей, которым все-таки пришлось быть рожденными, есть особая категория "человеческой саранчи", в телесную конституцию которой не включен задаток для формирования Я. Это - люди "одной жизни", за которой уже не последует новое воплощение, их удел - раствориться в "материи" Космоса. Подобно тому, как "выдыхаемые" человеком демоны ведут паразитическое существование, "человеческая саранча" (а ведь ею в скором уже времени окажутся миллионы и миллионы "несчастных") неизбежно становится тем дорогостоящим (и не только в материальном смысле) "подарком", который аморальное общество (род, семья, личность) преподносит самому себе.

Тот запас моральных сил, которым располагает каждый в отдельности, решает в конечном счете судьбу Земли: либо это дальнейшая планетарная эволюция, с участием в ней "выдохнутых" людьми правомерно развивающимися существами, в целом ведущая к развитию более высоких форм сознания, либо это сход с эволюционных рельсов, поворот назад, к инстинктам и подсознательным импульсам, в сторону демонизации человека. Чем больше импульсов зла несет в себе повседневность (чего стоят одни только "фильмы ужасов" и им подобная каждодневная продукция), тем больше у будущего шансов стать таким "фильмом ужасов".

Импульс "поворота назад", к групповому сознанию работает сегодня в русле оккультного материализма, взывающего к благоденствию во имя смерти: этот демонический импульс прочно вошел сегодня в мышление и культуру. То развитие, каким оно стало на рубеже третьего тысячелетия, с его "победоносными технологиями", привязанными исключительно к физической реальности, не имеет никаких шансов преодолеть собственную ограниченность: оно обречено привести человечество к хаосу. Направленность современного мышления исключительно на "посюстороннее" ("весомое, грубое, зримое") заранее исключает свободу мысли, обретаемую лишь в отрыве от чувственного: мысль попадает в рабство к рассудку, с его мертвыми понятиями. Тем самым исключается возможность сознательного доступа к интуитивно постигаемым духовным истинам, моральным интуициям, что само по себе "замораживает" моральное творчество каждого в отдельности. Недостаток морали "компенсируется" избытком стереотипов и клише, и с этими мертвыми формулами человек подступает к еще не рожденным, еще не обретшим свое Я индивидам: он посылает им демонов-паразитов.

Впервые человек начинает мыслить морально, когда он пытается сопоставить себя самого с ходом своей судьбы: начинает прозревать свою собственную активность, свою "виновность". Свое маленькое, "посюстороннее", земное, личностное я почти никому не удается сегодня "породнить" с великим космическим, мировым Я, которое есть Христос, но если к этой труднейшей из всех задач не приступить сегодня, завтра может быть поздно. Прежде всего, надо научиться думать о своей судьбе как о собственном, персональном достоянии: "Это и есть я сам".

Человеческая судьба не есть раз и навсегда начертанный "план", с фатальностью которого остается лишь смириться. Напротив, судьба неустанно созидается, причем, созидается в духе (хотя далеко не всегда сознательно) совместно с высокими духовными существами. И то, что как раз обусловливает рост и сам способ роста, что придает человеку тот или иной определенный облик, определенный и всегда свой состав "материи" внутренних органов, чему человек обязан первоначальными задатками своей физической телесности, - все это приливает к эмбриону из космических далей. И более того: в эти первоначальные, "растительные", телесные задатки вписаны уже особенности человеческой судьбы. Говорить о "наследственнсти" поэтому можно лишь в том смысле, что приносит каждый сам в свою новую жизнь: каждый наследует только свои предыдущие качества и поставленные им же самим задачи. Таким образом, наследственность есть некая индивидуальная перманентность судьбы, перетекание из одной жизни в другую результатов и следствий совершенных индивидом поступков. То же, что каждый "наследует" от своих родителей, есть всего лишь физический материал, в который облекается личное и индивидуальное. И чем сильнее индивидуальность, чем она свободнее, тем слабее в ней "родительское наследство": здоровый ребенок меньше всего напоминает своих "предков". Поэтому иллюзия "владения ребенком" делает родителей не только плохими воспитателями, но еще и серьезным тормозом в судьбе человека.

Все, что связывается с представлением о "здоровье", каждый приносит в мир из своей предшествующей жизни. Насколько в той, прежней жизни человек был преисполнен любви к миру, насколько он проникался идеалами и умел выражать это в языке, в какой мере он смог одухотворить свою повседневность, этим определяются его контакты с теми духовными существами, Ангелами, Архангелами и Архаями, от которых напрямую зависит, с каким потенциалом роста человек явится в свою следующую жизнь.

Сноски к главе I:

1. Р. Штейнер. "Воздействия духовных существ в человеке",

2. H.Vogt. Har du h?rt om Big History? Aftenposten-Fredag. 20.05.2011.s. 24.

3. Ibid.

4. Ibid.

5. Ibid.

6. Ibid.

7. Ibid.

8. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 217.

9. Там же, с. 17.

10. Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 502.

11. Там же, с. 510.

12. Там же.

13. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 218.

14. H. Vogt. Har du h?rt om Big History? Aftenposten-Fredag, s.27.

15. Ibid.

16. Ibid.

17. Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 540.

18. Там же.

19. Там же, с. 541.

20. Там же.

21. Там же, с. 544.

22. Там же, с. 545.

23. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с.26.

24. А. Пуанкаре. Ценность науки. О науке. М., 1983, с.158.

25. А. Эйнштейн. Собр. научн. тр., т. 4, с. 200.

26. А. Эйнштейн. Физика и реальность. М., 1965, с.58.

27. Там же, с. 46.

28. Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 554.

29. А. Пуанкаре. Ценность науки. О науке. М., 1983, с. 158.

30. А. Эйнштейн. Собр. научн. тр., т. 4, с. 102.

31. В.Н. Дубровский. Новая концепция пространства-времени на планковских масштабах расстояний. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 120.

32. Там же, с. 122.

33. Там же, с. 123.

34. Там же, с. 128.

35. Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 559.

36. Там же.

37. Г.Б. Жданов.Частицы, поля и вселенные. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 162.

38. Там же.

39. Там же.

40. Р.Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 561.

41. В.Н. Дубровский. Новая концепция пространства-времени на планковскихъ масштабах расстояний. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 128.

42. Там же.

43. Р.Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 561.

44. В.Н. Дубровский. Новая концепция пространства-времени на планковских масштабах расстояний. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 118.

45. Р.Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 566.

46. Р.Штейнер. Очерк тайноведения. М., АСТ, 2000, с. 126.

47. Там же.

48. Там же, с. 127.

49. И.А.Акчурин. Концептуальные основания новой топологической физики. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 10.

50. Р.Штейнер. Отношение различных естественнонаучных областей к астрономии. М., Титурель, 2006, с. 216.

51. Там же.

52. Там же, с. 106.

53. Там же, с. 189.

54. В.Н.Дубровский. Новая концепция пространства-времени на поанковских масштабах расстояний. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с.123.

55. Р.Штейнер. Отношение различных естественнонаучных областей к астрономии. М., Титурель, 2006, с. 200.

56. Там же, с. 205.

57. Там же, с. 207.

58. Там же, с. 210-225.

59. Там же, с. 232.

60. Там же, с. 364, 365.

61. И.А.Акчурин. Концептуальные основания новой топологической физики. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 27.

62. Там же.

63. В.Н.Дубровский. Новая концепция пространства-времени на планковских масштабах расстояний. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 118.

64. Р.Штейнер. Очерк тайноведения. М., АСТ, 2000, с. 120.

65. Там же.

66. Р.Штейнер. Сущность цвета и тайна радуги. Ереван. "Лонгин", 2008, с. 120.

67. Там же.

68. Р.Штейнер. Очерк тайноведения. М., АСТ, 2000, с. 126.

69. Там же, с. 134.

70. Р.Штейнер. Сущность света и тайна радуги. Ереван. "Лонгин", 2008, с. 121.

71. Там же.

72. Там же.

73. Там же.

74. Г.Б.Жданов. Частицы, поля и вселенные. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с.162.

75. Д.П.Грибанов. Эйнштейновская концепция физической реальности. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 112.

76. Там же, с. 113.

77. Р.Штейнер. Воздействие духовных существ в человеке.

78. Там же.

79. Р.Штейнер. Очерк тайноведения. М., АСТ, 2000, с. 163.

80. Там же, с. 165.

81. Там же, с. 165, 166.

82. Р.Штейнер. Воздействие духовных существ в человеке.

83. Там же.

84. Там же.

85. Там же.

86. Там же.

87. Там же.

88. Там же.

89. Там же.

90. Там же.

91. И.А. Акчурин. Концептуальные основания новой тпологической физики. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 10.

92. Там же.

93. Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 569.

94. Там же, с. 573.

95. Там же, с. 582.

96. Там же, с. 583.

97. А. Эйнштейн. Физика и реальность. М., 1965, с. 8.

98. Р. Штейнер. Философия свободы. М., 1994, с. 583.

99. Там же, с. 584.

100. А. Эйнштейн. Физика и реальность. С., 1965, с. 58.

101. Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 592.

102. А. Эйнштейн. Физика и реальность. М., 1965, с. 7.

103. Там же.

104. В.Н. Дубровский. Новая концепция пространства-времени на планковских масштабах расстояний. Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 132.

105. Там же.

106. Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 630.

107. Там же, с. 595.

108. А. Эйнштейн. Физика и реальность. М., 1965, с. 9.

109. Там же.

110. D.Saugstad. Hvem eier et barn? Aftenposten, 28.02.2011, s. 4.

111. Там же.

112. Там же.

113. Там же.

114. Там же.

115. Там же.

116. Там же.

117. R. Steiner. Engler. Antropos. 2008. s. 121.

II

ЗЛО КАК ФАКТОР ИСТОРИИ

"... порядок из хаоса современности возникнет
не ранее, чем достаточное число людей
потрудится над усвоением духовнонаучных
истин... Ибо порядок впервые возникнет из
этого хаоса, когда постигнут его причины"
Рудольф Штейнер

1. Вера в бездуховность как стимул прогресса

Из всех заблуждений сегодняшнего "менталитета благоденствия" наиболее стойким остается уверенность в безнаказанности материалистической односторонности мышления: смысл жизни ищется человеком исключительно вовне, будь то общество или природа, "массовое" превозносится над "индивидуальным", созидание вытесняется производством. Все меньше и меньше выбирая и все больше подчиняясь "норме", человек лишает себя возможности дознаться, откуда, собственно, взялись проблемы сегодняшнего дня, с их угрожающе нарастающей агрессивностью "неразрешимости". Проблемы, будь они социальными, политическими, религиозными или научными, неизменно прячут свое лицо под маской той или иной "технологии", считающейся только с материальной эффективностью: сознание человека нисколько не пробуждается при этом к своей духовной сути, оно остается спящим. Сколь бы значительными не казались те или иные технологические успехи, особенно в области производства орудий уничтожения, они нисколько не осеняют человека знанием о самом себе: человек проходит по жизни, не имея ни малейшего представления о духовном мире, будь то даже человек "религиозный". Более того, ни один, считающий себя "нормальным", человек не станет принимать всерьез предостережение о связи собственного сознания с общим состоянием мира, между тем как история как раз и творится силами этой связи. Еще в древнюю лемуристическую эпоху сознание человека так поставило себя по отношению к природным силам теплоты и огня, что это привело к всеобщей огненной катастрофе; также в последующую атлантическую эпоху сознание человека злоупотребило доступом к водно-воздушной стихии, результатом чего оказался "всемирный потоп". И нынешняя эпоха "разума" тоже завершится ведь своей катастрофой, на этот раз моральной.

Катастрофа - далеко не лучший способ прогресса, и это - свидетельство слабости человеческого сознания, не способного своими силами подниматься на более высокую ступень развития. Существует некая историческая "железная необходимость", всякий раз требующая "компенсации" там, где человек "проспал" в жизни самого себя: недостаток духовности "восполняется" силами разрушения. С духовнонаучной точки зрения, силы разрушения и деградации, со всей очевидностью выступающие в действительности повсюду, являются ничем иным, как воздействием на мир самих людей: это силы умерших. Силы тех, кто в своей жизни имел исключительно материальные интересы, а после смерти не имеет никаких ресурсов, чтобы продолжать свое, уже духовное, бытие, в связи с чем и развивает в себе силы разрушения, в которых только и может теперь, после смерти, существовать. Чем более "материалистически" настроен в своей жизни человек, тем более опасен он после смерти: человек становится генератором зла. И самое большое при этом зло состоит именно в том, что человек в большинстве случаев этого не замечает: все идет в жизни "по плану". Не замечается это и сегодня, когда значительная часть людей уверена в "мудрости" известного лозунга: "Убей того, кто убивает!" Именно так "решаются" все политические проблемы, такова повседневная практика всех отраслей хозяйства, включая производство продуктов питания и медицину, не говоря уже об агрессивно навязываемой системой СМИ культуре убийства. Даже исходя из совокупности всех внешних культурных свершений современности, невозможно дать действенный рецепт выхода из мирового хаоса: это было бы всего лишь повторением "предписаний" самой внешней действительности. Многочисленные примеры такого "решения вопроса" видны сегодня повсюду, в особенности, когда дело касается так называемых "религиозных конфликтов": никто не утруждает себя познанием причин, действующих за покровом майи событий. Поэтому "конфликты", о которых так любят говорить СМИ, не будут решены никогда.

Говоря в начале двадцатого столетия о перспективах науки и общества в целом, А. Эйнштейн определяет это как "пессимизм" знания и "оптимизм" устремлений. Этот пессимизм сегодня правомерен: "научное мышление" и следующая за ним практика не имеют, как таковой, устремленности к истине. Оптимизм же заключается сегодня в том, что есть возможность сделать духовное сознание сильнее чувственно-материального (1).

"Странность" ситуации, когда "научное мышление" прорывается уже в своих интуитивных догадках к границам духовного мира, но не желает признавать существование этого мира как самостоятельной, самодостаточной реальности, объясняется не столько "традицией" материалистических предрассудков, сколько страхом неудобства, связанного с переходом на более совершенную ступень мышления, созерцаюшего мышления. Заботясь больше о "красоте" научных теорий, чем об их истинности, сегодняшнее "научное мышление" не предпринимает никаких попыток выяснения сути предоставляемых математикой "удобств", и тем более, выяснения характера сопряженных с этими "удобствами" духовных сил. Само нежелание считаться с духовным миром и связанный с этим страх имеют свои глубокие корни в эволюции человека: на первых этапах земного развития человек подпадает под влияние отставших в своем развитии ариманических (сатанинских) существ, повлиявших на него так, что его чувствам сообщается свойство страха (2). Страх есть знак ограниченности земным, закрытости человека по отношению к духовному миру. В противоположность этому, "бесстрашие" есть импульс к свободе, к выходу мышления из "тюрьмы" рассудка на созерцательные просторы Логоса. Все когда-либо совершенные человеком подвиги смелости и самоотверженности были прорывом мышления (с присущей ему волевой компонентой) в мир духа.

Становясь "все умнее и умнее", человек заботится сегодня исключительно о производстве, будь то производство природного сырья или производство "идей", и самым "многообещающим" может оказаться в перспективе производство человеческих тел. "Все более реальной становится возможность, - декларирует официальный сайт Российского Трансгуманистического Движения, - произвольным образом программировать генотип (прежде всего человеческий), с легкостью достигая любых результатов: таких, как устойчивость к радиации, способность жить под водой, летать, питаться энергией солнечного света, способность к регенерации поврежденных органов, способность добавлять новые отделы мозга, новые органы тела. Любители модификаций своего тела смогут сделать свои тела похожими на тела животных или даже химер, таких, как кентавры или русалки. Любой организм, существование которого не противоречит законам природы, может быть создан. Новые виды существ будут создаваться в промышленных целях..."

Это отнюдь не пустые слова: за ними стоит соответствующая практика, поглощающая огромные ресурсы (только в США за последнее десятилетие в область генной инженерии и нанотехнологии утекло более ста миллиардов долларов). Такого рода практика, стремительно становящаяся производством, идет параллельно с "умной", наукообразной или даже "научной" пропагандой прогресса, в основе которой лежит человеческий страх перед смертью. Самым весомым аргументом этого прогресса является трансгуманистический тезис о человеческом бессмертии: о сохранении его тела на все последующие времена. Консервация трупов путем их замораживания до ультранизких, криогенных температур, в целях "перенесения" человека в будущее, когда станут возможными технологии репарации клеток и тканей, это только одно из многочисленных направлений сегодняшнего прогресса (в США на сегодняшний день заморожено для этих целей около ста человеческих тел). "Идущий параллельно прогресс в области нанотехнологий, - сообщает сайт Трансгуманистического Движения, - приведет к тому, что границы между живым и неживым будут стерты. Нанороботы и роботы смогут выполнять все функции биологических объектов, кибернетические организмы буду сочетать в себе биологические и машинные части, андроиды будут неотличимы от биологических людей. Искусственный интеллект и загруженные в компьютер люди будут разумны так же, как и личности... В конце концов неизбежна перестройка всей косной материи в умную материю, организованную на нано-уровне..."

Дойдя до таких материалистических "низов", уже больше не озадачивая себя "неудобством" взгляда на человека как на духовное существо и в целом взглядом на природу как пронизанную действием духовных, а не одних только физических сил, трансгуманистическое "научное мышление" может свидетельствовать лишь о своей ариманической сути. Суть эта такова, что человеку предписывается сойти с пути эволюционного развития, план которого заранее начертан высокими космическими существами: человек должен стать своего рода "сырьем" для механически действующей, обращенной исключительно к земной материи, "интеллигентности" Сатаны. Овладев задолго до человека силами рассудка, ариманические существа "дарят" человеку многое из его технических благ, в том числе компьютер, при этом "высасывая" из человеческого уже рассудка духовную субстанцию и используя ее в своих, сатанинских, целях. Следовало бы дать Нобелевскую премию не облаченному в белую ангельскую тунику ученому, впервые клонировавшему животное, но... самому Ариману! Ведь та задача, которая декларируется сегодня генной инженерией, никоим образом не связана с потребностями самого человека, в том числе и с его потребностью в пище, которой, как показывают простые подсчеты, на земле более чем достаточно. Задача генной инженерии "величественна" по своим масштабам: сломать триединое, духовно-душевно-телесное, существо человека, переиначить его природу, заодно переиначив и природу как таковую. "Если ввести в организм новые гены, - услужливо разъясняет трансгуманистический "специалист", - то можно наделить его новой желательной характеристикой, которой до этого он никогда не обладал. Изменение генов прежде всего связано с преобразованием химической структуры ДНК... В результате в клетке начинает синтезироваться новый белок, что приводит к появлению у организма новых свойств".

В этом апофеозе материализма, гораздо более утонченного и агрессивного, чем "воинствующий материализм" Ленина, действует не только ранее известное мефистофельское начало, но и малоизвестное пока азурическое существо, нацеленное исключительно на разрушение человеческого Я. Азуры "привлекательны" именно своей интеллигентностью: они имеют дело только с "высокими материями". И если у Фауста есть еще возможность исправить в следующей своей жизни совершенные под "покровительством" Мефистофеля ошибки, которые ведь сродни глупости, то совершенное под водительством азуров неисправимо никогда: человеческое Я навсегда теряет какую-то свою часть. Идеалом такого "съедения" азуром человеческой личности является полная бездуховность человека. Как раз к этой, бездуховной картине мира и устремляются мечты трансгуманистов: "Человечество получит исключительно комфортную среду обитания, в которой не будет места ни голоду, ни болезням, ни изнурительному физическому труду. А в перспективе нас ждет возникновение "разумной среды обитания" (т.е. природы, ставшей непосредственной производительной силой). Нанокомпьютеры и наномашины заполнят собой все окружающее пространство: они будут находиться между молекулами воздуха, присутствовать в каждом предмете, в каждой клетке человеческого организма. Весь окружающий мир превратится в один гигантский компьютер или, что пожалуй будет вернее, человечество сольется с окружающим миром в единый разумный организм".

Эта красноречивая декларация "светлого будущего" характеризует ту степень "нетерпения", с которым Ариман устремляется в мир к своему человеческому воплощению, и это может произойти уже на глазах ближайших поколений: Сатана явится в мир персонально. Природа ариманических сил такова, что, будучи "вытолкнутыми" из духовного мира на землю, эти силы действую не сами по себе, но только в человеке, начиная с его рассудка и включая уже его Я. Будучи силами препятствий на пути закономерной человеческой эволюции, ариманические силы, сознательно человеком обузданные, служат укреплению его духовного существа, его воле к свободе. Одухотворенность спасает человека от заблуждений и ошибок, благодаря ей человеком "искупляется" в конце концов и сам Сатана: человеческий дух возвращает его из земного "изгнания" на общую им обоим духовную родину. Но это предстоит человеку на гораздо более высоких ступенях его эволюции. Сегодня же, когда полем битвы за будущее становится человеческая личность, ариманические азурические существа "осваивают" ту область человеческого сознания, с которой связано стремление к свободе. Вопрос ставится так: либо, вслед за Христом, человек строит "царство не от мира сего", сообразуя его с идеальными интуициями, либо человек "вгрызается" в почву, следуя лишь законам природы и становясь неким механически действующим по указке Аримана бездуховным организмом. Вопрос о свободе, это вопрос о "царстве не от мира сего", где человек возвышается над своим земным (родовым, наследственным, кровным) я до общечеловеческого, космического Я. К свободе нельзя придти иначе, чем добровольно, путем роста "из самого себя" и усвоения духовнонаучных истин. Та же "свобода", которой соблазняет Ариман, есть в действительности полное и окончательное порабощение человека материей: душевно-духовное за "ненадобностью" отпадет. "Основным социальным последствием применения нанотехнологий, - гласит трансгуманистическая программа, - будет значительное увеличение свободы человека. Человек получит свободу во времени (т.е. практическое бессмертие), его не будут ограничивать проблемы здоровья или физического несовершенства".

От этой ариманической "свободы во времени" веет тотальным запретом на познание вневременных, бестелесных состояний человека после смерти: "смерть будет становиться все более редким явлением, перестав быть неизбежностью". С духовнонаучной точки зрения это означает, что для человека уже "не обязательно" посмертное пребывание в духовном мире, где подготавливается его новое рождение: нет смерти, не будет и рождений. Если бы такое пожелание Аримана смогло однажды осуществиться, человек оказался бы полностью вырван из своей космической эволюции, получив взамен незавидную возможность оставаться вечной тенью исчерпавшего себя материального земного развития. И поскольку человек волен в своих поступках, как в хороших, так и в дурных, есть и возможность переиначить ход его эволюции. В космическом плане намерения Аримана простираются так далеко, что им "планируется" сведение планет солнечной системы с их орбит (каждую планету "охраняет" соответствующее духовное существо, Архангел, но Сатана планирует совратить некоторых из них). Современный человек нуждается в смерти, дающей ему возможность жить некоторое время без физического тела, душевно-духовно. Смерть была дарована человеку в начальных этапах его эволюции как защита от односторонней устремленности в материю: смерть вырывает человеческий дух из мира ошибок и заблуждений и возвращает его на его вечную духовную родину. Но то, что в человеке действительно бессмертно, его Я, как раз и подвергается "развращению" со стороны Аримана и его азурического воинства, навязываюшего человеческому рассудку иллюзию бессмертия тела. Хозяйничая как "у себя дома" на просторах лишенного духовнонаучной составляющей "научного мышления", Ариман выступает (к примеру, "трансгуманистически") от имени такой "науки" всякий раз, когда имеют место сомнения или критика: "Конечно, отдельные группы, не отягченные соответствующими знаниями... могут пытаться запретить подобные технологии, но как показывает история развития науки, надолго это сделать не удастся". Эту "отягченность" ариманической ученостью можно понимать буквально: как невозможность восхождения к духу.

История науки, начиная с Галилея и Коперника, есть процесс развитии самостоятельности суждений, позволяющей человеку в том числе и полностью игнорировать духовный мир. Эта самостоятельноть является важным и совершенно необходимым приобретением на пути к свободе, но сама по себе, без моральных импульсов, не представляет никакой ценности для человеческого развития: это всего лишь новая ступень хаоса и нищеты. Смысл космической эволюции человека не в том, чтобы "бросить вызов Богу", но в его добровольном, свободном возвращении в духовный мир.

Доступные лишь сверхчувственному наблюдению факты отдаленного прошлого человека, его атлантического периода, выявляют определенные параллели с нынешней ситуацией злоупотребления знанием, служащим вовсе не ко благу человека (достаточно ведь просто задуматься о том, что наибольший приток духовных и материальных ресурсов связан сегодня с техникой уничтожения, с производством смерти.). Атлантическому человеку было в высшей степени свойственно использовать природные силы, в первую очередь, силы роста и размножения, доступ к которым осуществлялся благодаря особенностям самой его душевно-телесной организации (инстинктивное ясновидение, "мягкость" и податливость телесных структур). Если сегодняшняя генетика и генная инженерия ищет "основу всего" в тончайших структурах вещества, то атлант "имел непосредственное познание о действенных силах всего живого... мог, например, извлекать из растений и применять в своих целях то, что побуждает растение к росту, подобно тому, как в настоящее время извлекают силы из безжизненной природы..." (3). Со своей не огрубевшей еще до минерального, мягкой, пластичной телесностью, атлантический человек отражал своим обликом свою внутреннюю, душевно-духовную суть: застывшие формы и гигантские размеры свидетельствовали об "умственной отсталости", формы подвижные и "сжатые" говорили о продвинутости. Облик человека слагался сообразно тому, что было в его душе, и это давало человеку неограниченные возможности как совершенства, так и злоупотребления. Последнее стало возобладать над здоровыми, естественными устремлениями в силу влияния на человека ариманических существ: настало "великое развращение человечества" (4). Суть этих древних ариманических влияний ничем не отличается от сегодняшних: отнять у человека чувство духовного. В ходе этого "великого развращения" атлантический человек стал на путь катастрофы: на путь недуховного освоения материи. В самой эволюции человека образовался критический "узел": "Где испорченность людей сказывалась особенно в том, что они пользовались сверхчувственными силами для служения своим низшим влечениям, вожделения и страстям, там возникали уродливые, причудливые по величине и форме человеческие облики. Они, конечно, не могли пережить атлантической эпохи. Они вымерли" (5).

Подобная перспектива - злоупотребление, уродство, вымирание - ждет человека на гораздо более опасном пути тотального нанотехнологизирования, генной инженерии, "пробирочного" производства человеческих зародышей. Передавая производственные процессы "молекулярным роботам", производящим "продукты питания, одежду, личные самолеты и горючее для них, компьютеры, средства связи" из "воздуха, воды и песка", трансгуманистическая "наука", все больше и больше срастаясь с "нормальной" пока еще наукой, обещает человеку если не рай, то его ариманический филиал: "Люди смогут произвольным образом лепить свое тело и мозг". И в этом произволе "свободы" отчетливо проступает вся аморальность бездуховного подхода к материи: речь идет по сути об искусственном выведении такой породы человека, которую нельзя сравнить даже с животным. Если животное имеет групповую душу, управляемую с величайшей мудростью из духовного мира, то "трансгуманистическому человеку" достаточно быть просто механизмом, автоматически следующим командам разрушенного азурами Я. Единственное, что останется от человеческого Я, это иллюзии, прежде всего, иллюзия высокоразвитой, загнанной в компьютер, личности: "Масштабные задачи, стоящие сегодня перед человечеством, - уведомляет сайт Трансгуманистического, с большой буквы, Движения, - требуют людей талантливых во многих отраслях, совершенных и высокоразвитых личностей, обладающих идеальным здоровьем, высочайшими физическими и умственными способностями. Эти методы (нанотехнологии, генной инженерии - О.Р.) будут применимы как к только появившимся на свет детям, так и уже к взрослым людям".

Но что было бы на самом деле, если бы человек лишился возможности болеть? В борьбе (даже проигранной) с болезнью человеческое Я развивает необходимые ему, недостающие в жизни качества. Болезнь есть своего рода благовестие, призыв к человеку подняться над собой к более высокому уровню сознания. И в этом смысле излечение зависит от самого человека в гораздо большей степени, чем от медицины: болеет в человеке его астральное тело, связанное с морем его чувств и страстей, и это астральное тело должно быть укрощено и проработано человеческим Я. Само Я при этом укрепляет в себе силу духа.

Человек без болезней смог бы стать лишь чем-то в высшей степени ослабленным: компьютеризированный механизм с пониженным сознанием, и это ведь и есть идеал ариманического будущего. Самым гротескным признанием трансгуманистической "науки" этого будушего является заявление о том, что "человеческая глупость является по сути своей генетическим заболеванием и в будущем будет излечима". Но вряд ли Ариман на это пойдет: эту болезнь он оставит неприкосновенной.

2. Откуда приходит к человеку мудрость

Вся система образования и воспитания, какой она стала на рубеже третьего тысячелетия, расчитана исключительно на то, чтобы обеспечить общество "кадрами", под которыми понимается та или иная специализация, отвечающая определенному набору навыков и знаний. Сегодняшний "специалист", к примеру, физик, "знает" поразительно много и при этом... ничего не знает; он "знает" лишь то, что способна удержать его голова, а что не от головы, то не имеет для него никакого значения. Когда в 1980-е годы американцы "высадились" на Луне, ученым не стоило никакого труда подробно "расписать" детали успешного "прилунения", при этом угождая как толковому "специалисту", так и домохозяйке. В "головной" учености не дрогнуло ни одно сомнение по поводу того, какова моральная сторона этого "лунного дела", зафиксированного на лентах "документально-научных" фильмов (с "показом" поселений и всякого рода "инфраструктуры" инопланетян и т.п.). На этом "лунном" примере современная ученость доказала свою абсолютную профессиональную пригодность для крупномасштабного манипулирования как "общественным", так и индивидуальным сознанием: современникам попросту всучили "американскую штучку". Подобные "мероприятия" организуются с помощью передовых ученых и сегодня: головы работают безотказно. Да, заметит "наивный" ум, но где же в таком случае мудрость?

В своем "Гомо советикус" А. Зиновьев выводит персонаж мудрака: это активный, крайне деятельный социальный тип, неизменно оказывающийся "умнее других". Это та удачливая интеллигентность, которая всегда "чует погоду", но никогда не поступает самостоятельно, мгновенно приспосабливаясь к "смене ветра". Так, бывший глава госдепартамента США Г. Киссинджер сначала распоряжается применять во вьетнамской войне напалм, а потом получает Нобелевскую премию мира (с Б. Обамой еще проще: тому сначала выдали нобелевку, а уж потом, продолжая афганскую войну, он распорядился насчет интервенции в Ливию). Все, что происходит сегодня в политике, как на виду у всех, так и за кулисами, являет собой "клинический случай" игры в "хорошего дядю": достаточно овладеть определенным "лексиконом" и "хорошо выглядеть". Так Обама "думал" целых шестнадцать часов, прежде чем распорядиться взять "на дому" бен Ладена, и эта шестнадцатичасовая основательность придает давно принятому решению необычайно свежий и оригинальный вид. "Оригинал" Жириновский мудро стреляет из окна поезда по чужим курам, попутно ставя себе памятники и называя в честь себя город, и все это происходит, увы, не в психушке. Не менее мудрачески мудр "чукча" Абрамович и "сибиряк" Фридман, и даже "таинственный генсек Андропов", и тот чуть было не наладил в стране "трудовую дисциплину", охотясь средь бела дня в кинотеатрах за тунеядцами и прогульщиками. Короче, голова у политиков "мудрит".

В обыденной жизни мудрость часто приравнивают к рассудку, из-за чего постоянно оказывается, что кто-то "умен", но при этом "негодяй" (самый распространенный тип начальника). И рассудок тут же "приспосабливает" ум к подлости, "объясняя" это... издержками ума. Механизм рассудка таков, что мышление оказывается "пойманным" и посаженным в клетку той или иной нормативности. Связанное с физическим строением мозга, рассудочное мышление выступает как надежный, проверенный ходом эволюции инструмент интеллектуальности, позволяющий понять не только данные чувственного опыта, но так же и то, что выходит за пределы чувственных наблюдений. Сам рассудок не добывает знаний о новом, оно приходит к человеку иным путем: либо постигается бодрствующим сознанием интуитивно, либо вступает в душевно-духовную организацию человека во время сна, бессознательно. Новое, оно же "новаторское", "гениальное", является человеческим в той мере, в какой человек способен осознать свою связь с духовным миром. Новое всегда осенено мудростью духовного мира, оно есть дар этого мира человеку, и более того: мудрость всегда "здесь", она "ждет", вопрос лишь в открытости по отношению к ней, в восприимчивости, а это уже дело индивидуальное. Если в дохристианские эпохи мудрость духовного мира "читалась" избранными, посвященными, а затем "перекладывалась" в доступную для "народа" форму и закреплялась в сводах законов и обычаев, то с приходом Христа ситуация меняется: теперь каждый добывает мудрость сам, согласно содержательности своей судьбы, теперь мудрость индивидуальна. Возврат к прежним формам группового сознания, ориентированного на автоматическое следование авторитету, принимает сегодня, в противовес правомерной индивидуализации, поистине глобальные масштабы: стандартизация по американскому образцу всей системы СМИ делает информацию товаром, а манипулирование сознанием - нормой. В этом "нормально-товарном" глобальном процессе индивидуально-кармическое "незаметно" подменяется сиюминутно-личностным, в связи с чем становится крайне трудно "отделить зерно от плевел": человек становится "прозрачен" вплоть до интимных деталей своего быта, оставаясь при этом непроницаемым в душевно-духовном плане. С этой преднамеренной однобокостью "человековедения" хорошо уживается сегодня всякого рода "пиарность", включая и оглушение такими "общечеловеческими" лозунгами, как "гуманизм", "демократия", "права человека" и т.п. Так, борец за права африканцев К.Аннен берет от норвежского правительства деньги наличными, сославшись на то, что "в прошлый раз" перечисленные в банк средства оказались украденными... другими борцами за права африканцев. Такое "обналичивание" ресурсов общества, как материальных, так и духовных, выливается сегодня в "сплошную приватизацию" не только отдельных учреждений, но целых отраслей и целых культур. Кем, к примеру, была "приватизирована" разрушительная во всех отношениях "перестройка"? То, что с такой бешеной энергией "проворачивало" в России великую смуту 1917 года, что гнало миллионы сограждан в лагеря и на принудительные "новостройки", что, наконец, подслащивало всякого рода пошлостью "оттепель" 1960-х и "застой" 1980-х, оно же, только в обличии еще большей интеллигентности, декларировало себя в 1990-е годы "новорусской мечтой". От этой мудраческой "мудрости" всегда пахнет кровью, ее "идеалы" сводятся к одному: к неприятию царства не от мира сего.

Охотно обслуживая "новаторства" мудраков, сегодняшняя наука приспосабливает весь строй "научного мышления" к дальнейшему "беспределу" материализма. Социальным отголоском такого утонченного "отравления" сознания становится сегодня старый большевистский лозунг "Работай!" в его американизированном варианте "Богатей!" (хотя совсем еще недавно с "работой" связывался идеал "бескорыстия", что было лишь временным "проектом", оглушающим "нормальное сознание" и понижающим его сопротивляемость). В результате этой непрерывно наращиваемой атаки ариманического "мудрачества" на не слишком подготовленное пока "сознание обывателя" большинство людей вступило в третье тысячелетие как бы "обворованными", оторванными от собственной истории. Не дать сознанию развернуться в сторону духовного, погасить всякое предчувствие своей "вечности", причастности к мировому свершению, а где такое предчувствие появляется, тут же направить его в русло национализма (что уже есть крайнее выражение материализма), - этим и занят как раз сегодня преуспевающий "мудрак".

Среди самых ходовых, "универсальных" методов науки остается сегодня статистика: ею упиваются не только "гуманитарные", но и "точные" отрасли знания, выводя качественное из количественного на основе простой арифметики. Крайне популярны всякого рода опросы и тесты, ни в малейшей мере не затрагивающие сущность обсуждаемого предмета, но "охватывающие" широкий спектр мнений. К примеру, в анкетах, используемых при исследовании причин женских раковых заболеваний, присутствуют вопросы о видах используемой косметики, количестве проведенных на курорте дней, типах превентивных средств и т.п. , что само по себе не может явиться причиной болезни, но интересует "всех", и это вполне сходит за "научность".

Современные статистические методы, применяемые в социальной психологии, позволяют лишь в ничтожной степени регистрировать следствия тех впечатлений, которые человек получает во время сна, и это, как правило, следствия "негативные" (страх, отвращение, стыд и т.д.), рассматриваемые в плане психических отклонений (что "подтверждается" потом генными пробами, например, слюны). Психолог подробно выспрашивает у пациента содержание "кошмаров", связывая это лишь с теми или иными внешними событиями и при этом полностью игнорируя те связи человека с космосом, которые действуют вне пространства и времени. Многое, касающееся бессознательного в человеке остается поэтому совершенно необъяснимым (психоанализ и подобная ему "ученость" только усугубляет материалистическую односторонность исследований). И самым важным, упущенным из виду обстоятельством является как раз то, что переживаемое бессознательно никогда не сможет сделаться моральным. Моральное есть качество не "богов", но исключительно самого человека, делающего добровольный выбор между добром и злом. И этот выбор не может быть сделан иначе, как в следовании импульсу Христа, импульсу воскресения, воспринятому человеком интуитивно, созерцательно. Вопрос в том, в какой мере сознание человека остается бодрствующим, когда к душевно-духовной организации человека притекает из космоса мудрость. Быть бодрствующим во сне, эта человеческая способность находится пока лишь на начальных этапах своего развития (у некоторых людей эта способность присутствует уже сегодня).

В эпохи, предшествующие становлению души сознательной, у большинства людей имелась атавистическая способность (она изредка встечается и сегодня) "прозревать" в своих снах или в сновидческих состояниях то или другое, при этом ни в малейшей мере не осознавая сам процесс "прозрения". И если когда-то "хватало" таких бессознательных "прозрений", то, начиная с двадцатого столетия, когда ариманические существа впервые проникли в человеческую историю, бессознательное постижение мудрости таит в себе большую опасность: там, где ослаблено или отсутствует сознание, неизбежно воцаряется Ариман. Доверяясь лишь "контролю" логики и строгости математических построений и избегая при этом моральной активности, легко придти к такой науке и такой практике, которые открыто декларируют "перенос личности в компьютер" и "перевоплощение человека в механическое создание с кремниевым мозгом" (из "трансгуманистической программы").

Физическое тело человека, с которым исключительно и имеет дело сегодняшняя материалистическая наука, имеет в себе определенную "часть", в которой действует душевно-духовная составляющая, пребывающая во время сна вне пространства и времени. Во время бодрствования эта часть физического тела прорабатывается душой и заключенным в ней Я, тогда как во время сна эта часть физического тела "остается без присмотра" и развивает в себе определенные физические процессы, сходные с солеобразующими и жидкостнообразующими. Так во время сна физическим телом подготавливается "встреча" с приходящими из духовного мира душой и Я: рассудок получает возможность впитать в себя то, что познают душа и дух вне времени и пространства. Это инстинктивный путь к мудрости, и именно так сегодняшний ученый и приходит к своим открытиям и изобретениям: не прилагая для этого никаких моральных усилий. В этом смысле неважно, привержен человек Христу или Ариману: в обоих случаях он овладевает одной и той же мудростью. Используя ее вне моральных законов, которые каждый индивидуально постигает на основе своей моральной интуиции, человек строит тот тип интеллектуальности, который отвечает понятию "зла": интеллектуальность "смотрящего вниз", в материю, аморальная интеллектуальность "злого гения". Как раз этот тип интеллектуальности и строит, со всей последовательностью и настойчивостью, атомные электростанции, нефтяные буровые платформы, концгагеря... строит тот рай на земле, в котором не предусматриывается никакого места человеческому духу. Так создаются условия для будущей моральной катастрофы. И нет никакой возможности понять причины движения к этой катастрофе, если не принимать во внимание духовнонаучные истины. То, что получает "нормальный" человек или гений во сне, а именно, импульс мудрости из духовного мира, усваивается жидкостно-солевой частью физического тела, и на этом основан рост интеллектуальности или гениальности (известная журналистам МГУ "формула" Я.Н. Засурского: "Кто много спит, тот много знает"). И если бы смысл человеческого развития ограничивался только этим, развитием мозгового мышления и регулярным потреблением даруемого ему духовным миром "прожиточного минимума" (6), ничего бы нового в космосе не произошло. Новое приносит в космос сам человек: мораль. И "опорой моральной жизни для земного человечества является Импульс Христа" (7). Соединенный в познавательном акте с интуитивно постигнутой или инстинктивной мудростью, моральный элемент воскрешает в человеке устремленность к Логосу.

Моральное обретается в физическом мире, но "конечный пункт" назначения морального - мир духовный, куда "поднимает" его своими усилиями сам человек. Развивая на основе самопознания моральное творчество, каждый имеет возможность приблизиться к своему Ангелу (который "понимает" только моральные импульсы), к тому духовному существу, которое и сообщает человеку мудрость. В этом и состоит роль Ангела-хранителя: всегда иметь мудрость "наготове". Выполняющий свою задачу Ангел никогда не отступает от человека, но сам человек может "проигнорировать" даруемое ему, устремляясь, слепо или сознательно, лишь к чисто "земным" целям.

Не имеющая же моральной потребности наука служит, вместе с соответствующей ей практикой, тому благоденствию "от мира сего", которое имеет одну лишь перспективу: оказаться рано или поздно хаосом.

Рудольф Штейнер указывает на примечательную особенность стремительно "умнеющего" современника: "умнеть" человек способен лишь до определенного возраста, после чего развитие застывает или идет на спад. Полагаясь только на природу и окружающий мир, современный человек способен "расти" внутренне лишь до 27 лет: на этом он "завершает развитие, идущее само по себе и зависящее от его телесности"(8). Но это еще далеко не предел современной "инфантилизации" человека: может оказаться, что внутреннее развитие завершится уже к тринадцатилетнему возрасту. В результате вся социальная жизнь окажется своего рода "детским садом", со всеми его неразумностями и нелепостями, что во многих случаях имеет место уже сегодня. Люди, в том числе ученые и ведущие политики, станут всего лишь "умненькими", без малейшего налета мудрости и вытекающей из нее ответственности за происходящее. Развитие "само по себе", в том числе и с инстинктивно усваемой мудростью, без внутренних моральных импульсов, без всякого понятия об Импульсе Христа, неизбежно заходит в тупик. Это не останется без последствий и на физическом плане: человеку "понадобятся" все новые и новые болезни, чтобы "активизировать" с их помощью ослабленное душевно-духовное начало .

Избегая внутренней активности и полагаясь целиком на внешние "передовые технологии", человек ставит себя в условия надвигающейся "культуры недоумков", за которой неизбежно следует культура Аримана.

3. Между рождением и смертью

Устремленность к прогрессу всегда основана на стойкой убежденности в том, что "должно быть лучше", что "новое" принесет человеку больше благ, чем "старое", что впереди, несмотря на сегодняшние неурядицы, непременно должно быть "светлое будущее". Такой взгляд на вещи можно назвать "нормальным", в соответствии с той нормой, в основу которой заложен тот или иной абсолютный идеал. Так строятся общественные учреждения, политические системы, осуществляется практика государственных реформ, ведутся войны и революции. Уже нак примерах "великой" французской революции 1789 года и ленинской "великой октябрьской смуты" 1917 года отчетливо просматривается гипертрофированная "идеальность" лозунгов и призывов, непреклонность их осуществления "во что бы то ни стало", ценой любых человеческих жертв. С такого рода "идеальностями" история имеет дело всякий раз, когда налицо то или иное стремление к совершенству: последовательно проводимое в жизнь, такое стремление, при всей его привлекательности, неминуемо оборачивается в точности себе противоположным. Достаточно вспомнить, что все "отцы" революций имеют свой термидор, будь то Робеспьер или Троцкий: идеалы обрушиваются на головы, их порождающие. Идеал "прав человека" оборачивается полным бесправием, сам же человек становится "сырьем" на фабрике иллюзий.

Результатом этой "ограниченности идеалом" становятся научные суеверия, развивающие у большинства людей склонность "предаваться иллюзиям относительно определенных существенных и важных сторон миропорядка, причем, в такой степени, что эти иллюзии становятся силами, властвующими над миром, над народами, над всей землей" (9). Одной из таких "капитальных" иллюзий является убежденность в том, что физическое как таковое есть нечто само в себе "данное", ничем не обязанное духовному. На основе этого заблуждения и возникает безнадежная гонка к тому "совершенству", которое учитывает лишь потребности тела. Сознательная устремленность к такого рода "строительству" не приносит человеку ничего, кроме растраты сил и ресурсов, и понадобится еще много разрушений и потерь, прежде чем в сознании забрезжит догадка: "мир физического плана никогда не сможет стать совершенным" (10). С духовнонаучной точки зрения, декларируемый современным "обществом благоденствия" идеал "больше того же самого", обещающий всем доступность продуктов и услуг, приятность быта и т.д., есть не более чем слепота, порожденная нежеланием считаться с духовным миром. Для подавляющего большинства людей оказалось бы чрезвычайно неудобным принимать во внимание тот духовнонаучный факт, что на протяжение всей жизни, от рождения до смерти, человек имеет дело с откровенно разрушительными силами. Прогресс мыслится всегда как нечто созидательное, но в действительности оказывается, что дело идет к разрушению, грозящему принять характер катастрофы. Как раз с этим-то, с необходимостью и законностью катастрофы, и не может смириться "нормальное" мышление, предпочитающее следовать внешним нормам и не углубляться в собственную сущность, что и есть причина катастроф.

Действительность вернется в жизнь тогда, когда строительство "от мира сего" будет вестись согласно импульсам "не от мира сего". Всякие же иные "способы осчастливить мир" (11) неизбежно разбиваются о невозможности (революции, освободительные войны, разного рода социальные программы и т.д.). Не лучше дело обстоит и с теми понятиями, которыми располагает сегодня демократия: это сплошь понятия-фикции. Невозможно обосновать понятия, относящиеся к чувственному миру, игнорируя мир сверхчувственный, так же как невозможно растению быть без корней: понятие вырастает из идеальной интуиции. Не поставленные же в соответствие со своей духовной основой, понятия современности сопутствуют лишь дальнейшему "узакониванию" иллюзорного мышления. И обнаруживать ошибки этого мышления, а это ведь в первую очередь мышление современных политиков, приходится всякий раз, когда "случается" что-либо нежелательное: сами события учат иному взгляду на вещи. Однако выводы делаются неизменно одни и те же: усилить то или иное на физическом плане, нисколько не интересуясь при этом истиной, "местонахождение" которой относится к духовному миру.

Истинное развитие культуры, каким его видит духовная наука, есть вовсе не упирающаяся в бесконечность прямая линия, но своего рода "осциллограмма", пики которой совпадают с развитием у человека определенных способностей. Само развитие этих способностей осуществляется при участии определенных элементарных существ, местом обитания которых является земная окружность, то есть существ, стоящих в своем развитии ниже, к примеру, Ангелов. Изначально роль этих элементарных существ вспомогательная, "служебна": они только "выполняют задание", полученное ими из духовного мира. Так, в предшествующую нынешней атлантическую эпоху, когда только лишь формировался сегодняшний облик человека, в самой "пластике", в росте и физиогномической проработке человека (12) участвовали элементарные существа, определяемые в духовной науке как духи рождения и смерти: с их помощью человек не только приходил в физический мир и покидал его, но также обретал свой физический облик. Доведя свою задачу до выполнения (человек был "построен" в его похожести на современного), элементарные духи рождения и смерти поступают в распоряжение самих людей, и тут-то и начинается нисхождение и "закат": человек попросту вредит самому себе и окружающим, в результате чего наступает глобальная катастрофа.

Элементарные духи рождения и смерти продолжают играть особую роль в мировых взаимосвязях. Говоря об их "образе жизни", Рудольф Штейнер сравнивает это бытие с "горящими углями" (13), а сущность этих духов определяет как "враждебную жизни". Это одна из самых "устрашающих" духовнонаучных истин: те силы, что приносят человека в физический мир и уносят его обратно "на родину", абсолютно не расположены к человеческому благополучию и счастью. Это ариманические, сатанинские существа, которые "всем своим настроем и миропостижением имеют тягу к опустошению, к разрушению всего того, что составляет благосостояние человека" (14). Жизнь человека взята таким образом " в плен", из которого нет никакого исхода, кроме сознательной и бесстрашной встречи "лицом к лицу" с дьяволом: Сатана должен быть познан. В этом познании и сознательном преодолении ариманических сил и состоит путь человека к свободе. При этом "зло" вовсе не есть, как некоторые думают, "не к месту примененное добро": зло существует само по себе, как самоцель, как вписанная в миропорядок сила. Зло может быть "преобразовано" в добро лишь усилиями самого человека, и никак иначе. Само же по себе зло добром никак не является (например, "справедливая" казнь преступника никому не приносит ни малейшей пользы, с учетом того, что умерший продолжает негативно влиять на жизнь из духовного мира, тогда как могло бы оказаться полезным поставить преступника в такие жизненные условия, при которых он сделал бы попытку изменить самого себя изнутри). Добро состоит именно в акте распознавания намерений Аримана: "узнанный", Сатана уже не властен над человеком. Это одна из задач настоящего и ближайшего будущего: уметь дознаться до хитросплетений дьявола. Иначе невозможно уразуметь, с чем, собственно, имеешь дело, когда заказываешь "пробирочного ребенка" или нанимаешь "суррогатную мать". Вступая в область рождения и смерти, современная наука идет на прямой контакт с элементарными ариманическими силами, "господствуя" над ними на первых порах и подчиняясь им впоследствии. Ничто так не удовлетворяет Аримана, как, к примеру, возможность и практика клонирования человека, бездуховного телесного механизма, заведемо обреченного на вымирание.

С духовнонаучной точки зрения, элементарные существа, "заведующие" рождением и смертью человека, импульсируют, начиная с восемнадцатого века, всю человеческую культуру: человек пользуется ими по своему произволу. Вся современная техника, финансы, торговля, а также "гуманитарные инициативы" насквозь пропитаны активностью Аримана, и недалеко то время, когда Сатана станет носителем человеческой культуры. При этом, как и в давнее атлантическое время, человек окажется зажатым между крайностями чрезвычайной смышлености и идиотизма (15). Интеллигентность, перед фактом которой человеку предстоит оказаться в будущем, будет, собственно, сатанинской интеллигентностью, несравненно превышающей в своей изобретательности человеческую интеллигентность. И первые "извержения" ариманического ума можно заметить уже сегодня, когда речь идет о "супертехнологиях" (будь то производство военной техники или музыкальное исполнительское искусство), игнорирующих духовную составляющую человека (человек распознает Аримана духовно, поэтому нет ничего важнее для последнего, как полностью закрыть для человека духовный мир). Можно безошибочно заключить, что всякий раз, когда духовным "пренебрегают", относя это к области "нереального", действуют от имени Сатаны.

С учетом этого духовнонаучного факта, нет никакой возможность говорить о прогрессе благоденствия человека на физическом плане: этот прогресс немимуемо ведет к разрушению и катастрофе. И то, что сегодня провозглашают в своих программах политики, есть не более чем невежество относительно истинной сути вещей. Если и можно найти что-то позитивное в строительстве "от мира сего", так это "работу над тем, что должно привести к катастрофе" (16), расчищающей место для более совершенной культуры. Без осознания этой трагической миссии невозможно найти путь к менее зависимым "от мира сего" методам строительства. Но Ариман надежно "охраняет" ведущих политиков, деятелей общественных движений и просто "ученых" от такого прозрения.

Наиболее эффективным средством порабощения Ариманом человеческого ума становится сегодня абстрактно-понятийный аппарат, используемый как в науке, так и широком социальном плане: понятия становятся сплошь нереальными, им не соответствует в жизни даже самая малость действительности. К примеру, понятие "прав человека" не имеет под собой никакой реальной почвы, хотя кто только за эти "права человека" не борется: это всего лишь перетасовка видимостей, среди которых наиболее "веским" обстоятельством оказывается все то же "благоденствие" и "счастье", достичь которых без саморазвития невозможно. Можно было бы, к примеру, передать все материальные ресурсы мира африканцам, с целью все той же "гуманитарной помощи", но только безумец мог бы поверить, что это пошло бы им на пользу: ресурсы оказались бы попросту уничтоженными. Африку, равно как и другие отсталые области, невозможно "поднять рывком", тут требуются столетия воспитания и работы, но те, что "борются" за "права африканцев", никоим образом не склонны научить их работать сознательно (зато склонны дать им оружие). Все "дары" неизбежно обращаются во вред, если они получены без всяких со стороны получателя усилий.

Именно в силу того, что понятие "прав человека" совершенно абстрактно и не предусматриваниет никакой историко-симптомологической "расшифровки", и становится возможным, к примеру, наводнение мусульманами Западной Европы, распад ряда восточноевропейских стран на "автономные" части, равно как и формальное, на основе евро, "объединение" неодинаково развитых европейских стран в Союз, не говоря уже о так называемом "ближневосточном конфликте", который не будет разрешен до тех пор, пока в понимании его причин не будут задействованы духовнонаучные истины.

Сложность сегодняшней исторической ситуации обусловлена тем, что человек уже не может не творить зло. Все более и более явно пробиваются в жизнь такие объединения людей, которые ставят перед собой единственную цель: уничтожить как можно больше человеческих жизней. Формируется новая порода людей, в перспективе призванных заполнить собой нишу "человекоживотного", и в дальнейшем полностью выброшенных из человеческой космической эволюции. Сегодня трудно еще перейти от абстракции "уничтожения врага" к реальному пониманию дела: тому, кто готов путем самоубийства принести смерть множеству других людей, гораздо труднее жить, чем, собственно, умереть, и надо поэтому оставить его жить, но в передельно суровых условиях, определяющих выживание через "невозможную" внутреннюю работу (в Европе, с ее "люкс-тюрьмами", делают не меньший промах, чем в США, где попросту вводят преступнику инъекцию яда). Проще всего вывести против людей танки, но практически невозможно сегодня принять такое политическое решение, которое проистекало бы из переживания моральной интуиции, этому политиков нигде не учат. И всякий раз, когда решение принимается "от имени" какой-то партии или от имени какого-то "большинства", оно оказывается, при всех благих намерениях, решением Аримана. Живые силы общества, это как раз те, что несет в себе каждый в отдельности, в своем внутреннем, глубинном существе, в душе и в духе, и эти силы можно актуализировать: то, к чему пробивается каждый в самопознании, одно только и может противостоять ненависти, недоверию, разрушению и страху, которыми окружен человек от рождения до смерти.

4. Инволюция тела, эволюция духа

Благоденствие "от мира сего" налагает на человека все новые и новые обязательства, среди которых на первый план выходит "защита окружающей среды". Как правило, все способы такой "защиты" сводятся к смягчению тех или иных ресурсодобывающих технологий, и эффект этих благих начинаний незначителен. При этом совершенно не принимается во внимание тот естественнонаучный факт, что "наша современная Земля растрескалась и рассыпается, идя к своему распылению" (17). Науке следовало бы заявить уже сегодня, что физическое тело земли не вечно и что надо поэтому сообразовывать научные усилия с иными перспективами бытия, исходя из тройственной (тело-душа-дух) природы человека. Все три природных царства, минеральное, растительное и животное, являются в прямом смысле спутниками эволюции человека, и "материал" для их построение первоначально тоже был "человеческим", если брать, согласно духовнонаучным представлениям, за основу мира излитую высокими духовными существами волевую субстанцию. И в самопознании человека раскрываются не только закономерности его собственного бытия, но также бытия всей природы и космоса.

Являясь четвертым, срединным этапом в семиступенной космической эволюции человека, Земля является "дном" физического развития, "ниже" которого попросту нет хода. Земной путь, это путь разрушения физического, путь спада и инволюции. Особенностью сегодняшней человеческой телесной конституции является ослабление ее духовной связи с миром: тело все меньше и меньше служит человеку инструментом познания мира, оно "усыхает", теряя свою прежнюю, бессознательную, гармонию с душевно-духовным. Глаза человека больше "не видят", уши "не слышат" действующее в окружающем мире духовное начало: пространственное воспринимается исключительно как материальное. Внешнее зрение и слух, ощущение света и цветов, и всякого рода "чутье" все больше обращаются в человеке вовнутрь, "втягиваясь" в его духовную подоснову, куда сам человек, как правило, не проникает и чувствует себя из-за этого поверхностным и пустым. Каждое новое поколение считает себя "потерянным", вырванным из человеческой истории, растерзанным никчемностью повседневной суеты и бессмысленностью чего-то в жизни "добиваться". Причиной всего этого является невозможность пробиться к самому себе, поскольку никто не принимает всерьез необходимость самопознания (методы йоги или современного буддизма совершенно не годятся для сегодняшней телесной организации человека). "Тот, кто способен духовно обозревать мир, - говорит в одной из своих лекций Рудольф Штейнер, - видит огромное множество людей, которые не являются самими собой. Это блуждающие тела, а души не присутствуют в них целиком" (18). Человек сегодня как бы "раздваивается": телесная организация мозга и рассудок обращены к материальному миру, душа же "смотрит" в неизвестном ей пока направлении. Отсюда становящиеся почти "нормой" разного рода "психические отклонения", неадекватности "материального благополучия" и тоски о "так и не сбывшемся", утонченного образованием ума и грубой прямолинейности инстинкта. Каждое поколение на протяжение одной только жизни "портится", внушая себе же страх перед будущим, и нет такого политического "лекарства", которое бы хоть как-то умерило нарастание общественной "раковой опухоли".

С духовнонаучной точки зрения, причиной развала и хаоса как в общественной, так и в экологической сфере является игнорирование того исторического факта, что вся физическая телесность Земли, включая минеральное, растительное, животное и собственно человеческое, вступила в стадию распада: "души как раз не имеют более задачи целиком пронизывать телесность, - подчеркивает Рудольф Штейнер, - которая уже отмирает, а имеют задачу готовиться к тому, что будет происходить на Юпитере. Наши души уже находятся в приготовлении к будущему" (19). Доживет ли до этого будущего белый медведь, или оно окажется сплошь заселенным андроидами и киборгами, зависит от того, в какой мере наука и практика будут пронизаны истинами, добываемыми путем сверхчувственного наблюдения.

На фоне инволюции физического жизненного пространства человека, включая и его собственное тело, человеческий дух и душа все больше и больше "воспаряют" над окружающим миром, тем самым приступая уже к "строительству не от мира сего". Отсюда необходимость уже сегодня пересмотреть отношение к физическому миру, в перспективе его полного "усыхания" и деградации. Ведь наступит такой момент, когда в окружающем человека мире не останется ничего минерального, когда Эйфелева башня станет "идеей", а животный и растительный мир изменится до неузнаваемости. Более того, духовнонаучные факты говорят о том, что уже в седьмом тысячелетии все земные женщины станут бесплодными (20), а "последние эпохи земного развития поставят человека перед необходимостью вообще распрощаться с физической телесностью и, тем не менее, пребывать на земле" (21). Одна уже эта перспектива "потери тела" могла бы поставить в тупик всю современную, материалистическую по своей сути, науку, нацеленную лишь на познание того, что дает окружающий мир. С помощью используемых этой наукой понятий невозможно подступиться к будущему: это понятия "от мира сего", не инспирированные духовным миром. И сколько бы не устраивалось "встреч на высшем уровне", какие бы "всемирные конгрессы" не обещали своими резолюциями и программами "радикальное улучшение" ситуации, дело не сдвинется с места по той причине, что нет больше того человека и того мира, с которыми привыкло иметь дело материалистическое мышление. Это мышление, а оно сегодня играет во всех сферах жизни определяющую роль, имеет дело лишь с низшей, отмирающей природой человека. Это мышление обращает вспять духовную эволюцию, вынося на первый план инволюционно-преходящее. Это мышление более уже не пригодно обслуживать человеческие потребности.

Только предаваясь иллюзиям относительно возможности существования человеческого тела столь долго, сколько будет существовать солнечная система, как это делает мировое трансгуманистическое сообщество, и можно развивать такие тупиковые научные направления, как генная инженерия и нанотехнологии. Примечательно, что в 1973 году, ровно пятьдесят лет спустя после того, как в Лондоне прошел в 1912 году, под председательством сына Чарльза Дарвина, первый конгресс евгеников, был впервые внедрен новый ген в бактерию кишечной палочки и тем самым положено начало генной инженерии; и еще почти через пятьдесят лет оказывается, что нет практически ни одной сельскохозяйственной культуры, в которой не было бы задействовано генных модификаций (рожь, пшеница, рис, картофель, капуста, яблоки, сливы, виноград и т.д.), и все это - при полной почти неизвестности последствий употребления этих продуктов в пищу, с учетом одних только рыночных критериев. Как когда-то евгеника (включая "опыты", проводимые в гитлеровских концлагерях), так и сегодняшняя генная инженерия исходят исключительно из рассудка, соображения которого нисколько не нуждаются в "поправках" со стороны души: это целиком и польностью надуманное направление. "Ведь люди обычно дают самые высокопарные названия величайшим глупостям" (22), - замечает по поводу евгеники Рудольф Штейнер. Как генная инженерия, так и евгеника и подобные им направления являются глупостью уже потому, что сам характер этой практики (отбор "лучшего" на физическом плане) не соответствует больше земным реалиям: Земля "кончается", физическое в его нынешнем виде обречено исчезнуть. Так что эти "передовые науки" бьют в мертвые колокола.

Как наука, хотя и совершенно на другом уровне человеческогог сознания и практики, "евгеника" была возможна в тот исторический период, когда человеческое тело только формировалось в его нынешнем виде, во времена Атлантиды: "на самом деле существовали определенные законы, - указывает Рудольф Штейнер, - с помощью которых регулировался человеческий рост, созревание и все, чего только можно было добиться при помощи скрещивания пород" (23). Тогда сам человек формировал свое тело в соответствие со своей душевной конституцией, а с учетом нарастающей самостоятельности суждений, эта "евгеническая" практика приобретала все более и более извращенный характер, завершившись "поистине черномагическим безобразием" (24). Сегодня наблюдается как бы "возврат" к пройденной ступени человеческой эволюции, в лице бесчисленных "магических" движений и сект, пытающихся осуществить незаконным путем "высвобождение" душевно-духовной части человека из телесных пут, с одной стороны, и односторонее "развитие" физического тела (мозга), с другой. Всякого рода "бодибилдинг" есть до предела упрощенный вариант "развития", грозящего свести на нет душевно-духовные потребности человека: наращивая лишь мускулатуру, человек все больше и больше игнорирует свои внутренние, моральные силы, силы самопознания. Тот тип "победителя", который благодаря "шедеврам" Шварцнеггера прочно вошел в обиход современной культуры, в действительности, то есть с душевно-духовной точки зрения, является крайне ослабленным, годным лишь для буквального копирования того "зла", с которым он внешне "борется". Строя культуру на принципе "физических побед", мировые ариманические "архитекторы" (а это ведь вполне конкретные группы людей) отказывают себе в способности понять, что впереди у них не маячит никакого будущего, если не считать "будущего на уровне бацилл", уготованного бездуховным человеческим призракам. С другой стороны, архитекторы "благоденствия от мира сего" никогда не признают открыто (хотя это им известно), что благоденствовать, в том числе и от мира сего, можно - и даже с гораздо большим успехом - на пути духовнонаучного подхода к миру. Ариманические "строители" не только "знакомы" сегодня с основополагающими антропософскими истинами, но стремятся любыми путями "перехватить инициативу", а именно, свести духопознание к очередному "теоретическому набору", к "системе", стать "учителями" и "методологами", а главное - "устранить" из антропософии ее творца. Весьма характерно в этом плане "празднование" в Норвегии (где много "штейнеровских" школ) 150-летия со дня рождения Рудольфа Штейнера: в центральной газете "Афтенпостен" появилась микроскопическая заметка в десять строк, в которой сообщалось, как много сегодня "антропософов" (с перечнем известных имен), но ни слова о самом Рудольфе Штейнере (не так давно писатель К. Скаген заметил по поводу "штейнеровской" школы: ни в одной из этих школ не приняли бы на работу Рудольфа Штейнера). Такое "рассасывание" самой устремленности к духовной науке, подмена этой устремленности рассудочным манипулированием украденных у антропософии фактов становится сегодня "нормой просвещенности": поставить антропософию в один ряд с "философиями", которые "ничем не хуже".

В сегодняшних дискуссиях об "улучшении человеческой породы", будь то на уровне масс-медиа или на уровне научной лаборатории, нет ни малейших намеков на то, что человеческие расы как таковые уже сформировались, имея на это свои причины. Среди ученых считается "постыдным" говорить о "расах", словно само уже слово "раса" автоматически означает "расизм" (среди профессоров-биологов университета в Осло находятся такие, кто предлагает раз и навсегда вывести слово "раса" из научного употребления, мотивируя это тем, что "все люди - люди"). Тем самым косвенно признается, что значение имеет только физическое тело человека (а у африканца оно, к примеру, "лучше", чем у европейца), с его "общечеловеческими" потребностями. Между тем само возникновение рас (в основе этого лежит универсальный принцип отставания в развитии) связано с душевной активностью человека: древнеатлантическая "евгеника" отвечала правомерной дифференциации и созданию "многообразия пород", из которого выделилось затем наиболее жизнеспособное и творческое. И сегодня, когда расы, национальности и народности уже налицо, формообразующая работа над определенными группами людей (что декларируют, к примеру, трансгуманисты) выглядит совершенно бессмысленной задачей. Вершиной современного "расообразования" стало национальное государство, которое (если не считать безнадежно отсталые африканские "государства") является сегодня пройденным этапом и больше уже не играет какой-либо позитивной роли. Тем не менее, именно "национальный вопрос" обретает на рубеже XX-XXI столетий такую угрожающую "важность": мир просто рассыпается на всякого рода "автономии". Спектр этой глобальной "национализации" широк: от национал-социализма до пролетарского интернационализма, включая бесчисленные "местные" варианты, со всей повторяемостью и похожестью их "нашести". Само слово "наш" обрело в ХХ столетии поистине угрожающий смысл: от имени "наших" ведутся революции и войны, строятся концлагеря и монументы вождям, проворачиваются "перестройки". Самым крайним проявлением "нашести" становится сегодня основанное на "принципе крови" понятие национального, официально принятое, например, в Израиле: "генетически чистый еврей". Это не просто буквальное повторение национал-социалистического тезиса "чистоты крови", но - ход против "хода истории": с момента Мистерии Голгофы отпала актуальность "иудея", и само существо Яхве, навсегда покинуло иудейское племя, бросив его на произвол судьбы. Лишенное духовного водительства Яхве, иудейское племя исторически потеряло смысл своего существования, и "реанимировать" этот навсегда ушедший смысл означает поэтому действовать против эволюции. Тем не менее это так: яхвеизм внедрен в мышление в глобальном масштабе, повсеместно, вся сегодняшняя культура яхвеизирована, то есть нацелена на то, что уже исторически сбылось. Это и есть тот исторический тупик, в котором оказались сегодня все государства: дальнейшее движение вперед возможно лишь на пути самовоспитания индивида. И то, что так много людей озабочено сегодня "национальным вопросом", говорит о материалистической односторонности их мышления: никто из них не пытается стать вровень с самим собой, со своим Я, стать выше "национального". Тот же, кто "возносится" над своим происхождением и родиной, тот неизбежно приходит к выводу, что "национальное" не отвечает больше душевно-духовной сути человека, являясь лишь пережитком прошлого. "Национальное" взывает лишь к телесной организации человека, то есть к тому, что со временем исчезнет. А то, что пойдет в своем развитии дальше, душа и связанный с ней дух, требуют для своей эволюции усвоение импульса Христа, высвобождающего человека из родовых и наследственных связей. Стать выше своей наследственности, выше рода, выше отечества и "крови", к этой задаче необходимо присматриваться уже сегодня. Решение этой задачи непосильно для человечества в целом, но доступно каждому в отдельности. Поэтому все программы, исходящие от "наших", не приведут ни к чему, кроме как к еще более запутанному хаосу. Непостижимым для политиков и общественных "теоретиков" остается сегодня то, что нет больше никакой возможности сообща влиять на ход дел: только каждый в отдельности и может, преодолевая эгоизм, улучшить ситуацию в мире.

То, что душевно-духовная составляющая человека постепенно "приподнимается" над его телесной организацией (что мало кто пока осознает), нисколько не учитывается сегодняшней системой образования и воспитания, "по традиции" считающей духовное в человеке "продуктом" деятельности тела. Решаюшая роль в системе образования и воспитания отводится поэтому рассудку, целиком ориентированному на "земное", что оборачивается впоследствие укоренением в сознании научных предрассудков. В лучшем случае человек воспитывается как "разумный" (к примеру, "хорошее квантовомеханическое воспитание"), в худшем становится просто исполнителем чужой воли и в конечном счете воли Аримана. Ведь в теле все меньше и меньше остается души и духа, человеческие тела "запустевают", и на место духовных импульсов в них "заступают" импульсы демонические. Вот почему в последние десятилетия так активизировались разного рода "сатанисты", и дело тут не во внешней символике, которая, кстати, всегда есть символика смерти, но в самой направленности мышления: вниз, в подматерию. Эта устремленность "книзу" коснулась буквально всех областей и уровней человеческой деятельности: все, что так или иначе отождествляет себя с материализмом (а сегодня это почти "всё"), оседает на дно инстинкта и механического следования традициям. Людям становится страшно жить, и даже "тяга к земле", с которой по-прежнему связывается представление о "здоровом образе жизни", уже не приносит человеку облегчения, если эта "тяга" не прокалена духом. Таким же беспомощным оказывается и "ученое мнение", базирующееся исключительно на абстракциях: оно не проникает в действительность. Хаос в головах людей (с покинутым душой мозгом) производит хаос вовне: люди буквально тонут в море фантастических, иллюзорных представлений и понятий, идя наощупь и с закрытыми глазами навстречу неизвестному им будущему. О каком, к примеру, "человеколюбии" столь упорно кричала А.Политковская, поднимая на ноги тысячи "несогласных", если все ее пожелания сводились к "ломке режима"? Она-то как раз и не знала, как добиться порядка, подражая при этом тем, кто свел с ней впоследствие счеты. Многие подобные ей "деятели" не берут на себя труд выработать такие понятия, в которых отражалась бы истина, да они и не знают, как это сделать. Все понятия таких "политиков" (а других сегодня попросту нет) целиком и полностью взяты извне, из единственно полагаемой ими за реальность физической реальности.

Продолжая "не замечать" душевно-духовную составляющую человека, сегодняшняя культура в лице ученого-политика-священника стоит на подступах к тому, чтобы вообще отказаться в пользу "благоденствия" от всего, что не есть тело (доводы священников ведь тоже абстрактны и не обращены к живому человеческому духу). Так, патриархом русской церкви было всерьез заявлено по случаю катастрофических летних пожаров, что лишать людей выделенных им для обустройства денег есть "великий грех против Бога", как будто бы вся проблема заключалась в чьих-то воровских намерениях, а не в лежащих по ту сторону внешних явлений событий духовных, с коими патриарх, как лицо духовное, обязан быть знаком. Но церковь функционирует лишь как учреждение "от мира сего".

Рудольф Штейнер указывает на наступление в будущем такого времени, когда "здоровым" будет считаться лишь то, что говорит в пользу тела, а то, что нацелено на познание духа, будет считаться "больным": "и будьте уверены, будут найдены соответствующие лекарства... изобретут медикамент, который будет вводиться в организм в возможно более раннем возрасте, чуть ли не с рождения, с тем, чтобы человек никогда не пришел к мысли: существует какая-то душа и какой-то дух" (25). И чем менее осознанным остается факт постепенного "воспарения" человеческого духа над физическим телом и внешней физической реальностью, тем больше у демонически-ариманических сил шансов воспрепятствовать дальнейшей эволюции.

5. Ариман как великий учитель дарвинизма

В 2010 году на европейском рынке появился робот-нянька, предназначенный для ухода за малолетними детьми и стариками. Само по себе это техническое новшество вряд ли кого-то удивит; но примечательно то, что сферой его применения становится человек в своих "пограничных" возрастах, непосредственно соседствующих с "возрастом вечности". Как не достигший семилетнего возраста ребенок, так и "смотрящий в сторону кладбища" старик, вырван, каждый по-своему, из той "нормы" рассудочности, в которую погружена повседневность: ребенок "еще не", а старик "уже не". Есть множество примеров "выживших из ума" стариков и "не по годам умных" детей, и оба эти, внешне различные явления имеют под собой одну и ту духовную причину: пособничество Аримана.

Внешний мир подступает к ребенку в образах, к которым примешавается в известной мере "воспоминание" о жизни до рождения: ребенок не столько "понимает", сколько переживает, духовно сопрягая свои переживания внешнего мира с переживанием своего физического роста. И само его тело формируется в основном за счет того "прожиточного минимума", с которым он явился в физический мир: над телом его работает Вселенная. Но приходит рано или поздно "воспитатель", и в жизни ребенка наступает перелом: воспитатель хочет во что бы то ни стало сделать обладателя молочных зубов "человеком разумным". На этот счет существует множество методик, суть которых одна: сделать человека умным как можно раньше. Во многих случаях это прямо-таки удается: ребенок умнеет "с пеленок", цель педагогики достигнута. Так создаются математические, компьютерные, шахматные и прочие гении, музыкальные виртуозы и т.д. Суть дела сводится всякий раз к тому, чтобы как можно больше развить у ребенка рассудок, причем, рассудок этот не его собственный (поскольку внешний опыт для этого у ребенка пока отсутствует), но рассудок окружаюшего мира. И какими бы "правильными" не были используемые при этом методики, ребенок получает лишь мертвые истины, нисколько не затрагивающие его собственную духовность. В результате человек становится "чем-то", но бездуховным образом.

Ничто так не удовлетворяет Аримана, как именно привить человеку мертвые абстракции в качестве "руководства к действию". Ариманическая интеллигентность привлекательна именно своей "посюсторонностью", укорененностью в материи, которую подавляющее большинство людей считает сегодня единственной реальностью. Истины Аримана всегда "проверяемы на практике", при этом его истинная суть неизменно скрыта: манипулирование мертвым.

В жизни каждого человека наступает момент, примерно к пятидесяти годам, начиная с которого он оказывается полностью предоставленным самому себе: до этого сопровождавшие его развитие духовные существа покидают его, человек становится зрелым. И в этом своем "одиночестве" каждый живет уже исключительно своими "накоплениями", ценность которых определяется его устремленностью к духовному: каждый служит сам себе опорой. В более позднем возрасте может произойти, в связи с разрушением физического тела, двоякое: либо человек по-прежнему "идет в гору", просветляя самого себя изнутри, и "на развалинах собственногог тела" становясь все более и более духовным; либо его внутренние "запасы" идут на нужды стареющего физического тела, и тогда человек "выживает из ума". Как раз к этому последнему варианту и присматривается Ариман, приготовляя для человека "коктейль" из механизированной, стереотипизированной рассудочности и страха смерти. Бездуховная старость "борется за жизнь" всеми доступными физическими средствами, раздувая тем самым мыльные пузыри своих иллюзий "бессмертия". Страх смерти становится движущей силой жизни. При этом сама "жизнь" оказывается набором внешних безжизненных фактов. Крайним выражением такого всецело материалистического отношения к жизни и становится как раз "заботящийся" о человеке робот: компьютерная мечта оторвавшегося от души рассудка.

Такое "бездуховное строительство" стало возможным лишь начиная с последней трети девятнадцатого столетия, когда в человеческую историю впервые прорвались ариманические "духи тьмы". По самой своей сути это такие духовные силы, которые ставят перед собой единственную задачу: истребить в человеке сознание его духовности. Это делается двумя путями: либо через инстинкты, либо через познавательные силы рассудка. И если инстинкт носит "всеобщий характер", то познание - дело сугубо личное, и в этом случае "дьявольщина" становится своего рода личной собственностью человека, атрибутом его Я. Такое "сожительство" с Ариманом уготовано сегодня каждому, и даже не считая себя "материалистом", каждый несет в себе материалистический импульс, окрашенный порой идеалистически в те или иные настроения повседневности: "работать ради будущего своих детей", "покончить с врагом", "присягнуть на верность", "занять критическую позицию" и т.д. При этом мало кто способен сегодня признать открыто, что над умами и душами людей господствует сатанинский образ мыслей. Тут нет исключений ни для ученых, ни для священников, ни для политиков: Ариман прочно внедрился в существо человека.

Доверяя ребенка роботу, воспитатель убивает сразу двух зайцев: экономит на "средствах обучения" и гасит в самой своей основе "не нужную уже" мораль сопереживания живому. "Никакого благоговения перед жизнью", - так можно было бы перефразировать известный призыв А. Швейцера, адресовав его той практике "соответствия норме", которая все больше и больше становится стереотипом недомыслия. Затмить истину о мире посредством теории, повернуть сознание к инстинкту, закрыть с помощью рассудочного мышления доступ к духовному, это как раз то, над чем работают сегодня ариманические силы. Среди этих сатанинских задач на первый план выступает повсеместное распространение такого "учения о человеке", в котором человек предстает всего лишь "высокоразвитым животным".

Материалистический дарвинизм, "останавливающий" развитие человека к индивиду и игнорирующий его происхождение из духовной субстанции, становится сегодня тем "усыпляющим средством", с помощью которого сознание человека прочно держится в узде исключительно "земных" интересов. Экспериментируя на крысах, ученые применяют результаты исследований к человеку, в том числе и к таким деликатным сферам, как психология, фармакология, социология. Доходит до того, что "выясняются" на химическом уровне "причины" любви или ревности (крысиной и человеческой), и уж совершенно гротескным выглядит "измерение веса души", предпринятой американскими геронтологами.

Знаменитое базаровское "что человек, что лягушка" обретает сегодня вполне конкретный и зловещий смысл: нет никакого духа, но есть интеллектуальное животное. Примечательно, что тургеневский гений избирает для Базарова смерть через заражение крови трупным ядом: кровь, как носитель Я, разрушается силами Аримана. Это один из лучших литературных символов современности: материалистически ориентированное Я Базарова становится добычей Сатаны.

Совсем не случайно тургеневский Базаров оказывается "потрошителем лягушек": интерес к познанию механики жизни и смерти носит чисто сатанинский характер и не представляет никакой научной ценности. Тургенев предвидел проблему "детей", занятых исключительно бесполезными вещами, и он показал привлекательность нигилизма для только что вступившего в силу Я (которое, как известно, обретается человеком в его "базаровском" возрасте, к 21 году). Как раз в нынешнюю эпоху души сознательной, начиная с пятнадцатого столетия, Я впервые за всю человеческую историю проникает с помощью мышления в духовные сферы, становясь тем самым "совершеннолетним". И к этому "совершеннолетию Я" Ариман приурочивает соблазн нигилизма: за пределами рождения и смерти есть лишь Ничто. Мысля последовательно, это Ничто следовало бы представить себе как нечто, не содержащее в себе ничего человеческого, иначе говорить о нем нет никакого смысла. То есть, погружаясь в Ничто, человек расстается не только с физическим телом, что вполне после смерти оправдано, но так же и с духом, чего как раз и добивается Сатана. Человек как человеко-лягушка, вот идеал закономерно переходящего в нигилизм материалистического дарвинизма.

Современный нигилизм "детей Базарова", отрицающий все, что "не от мира сего", в пользу благ "мира сего", нисколько не меняет, в сравнение с базаровским, своей дарвинистской сути: благоденствие есть всего лишь удовлетворение на более высоком уровне и более рафинированными способами все тех же животных потребностей в пище, жилище и размножении. Ни в одной из программ "общества благоденствия" нет ни слова о развитии душевно-духовной части человека; ни в одной из этих программ не заявлено, что человек есть духовное отображение божественного. Именно представление о человеке как духе и стремится вытравить из человеческого сознания Ариман всеми доступными ему утонченными научными и технологическими способами.

Направляя свое внимание исключительно на физическое тело человека (частью которого является инструмент рассудка, мозг), Ариман постоянно "совершенствует" свои "орудия массового поражения", производя на свет все новые и новые болезни, прежде всего инфекционные. Не случайно в той области земли, где Ариману предстоит родиться, а именно, в США, уделяется такое большое внимание всякого рода "излечению неизлечимого" и уже сегодня создается "индустрия бессмертия", причем, без малейшего понимания или предчувствия надвигаюшейся опасности: у людей просто развивается патологический интерес к болезням, статус "здоровья" становится своего рода имиджем и дорогостоящим товаром. Заранее готовя людей к "тотальному нездоровью" будущего, Ариман напечатлевает человеческому рассудку такие инстинктивные "прозрения" в механику жизни и смерти, которые приводят уже сегодня к разработкам вредных лекарственных препаратов. Развиваясь исключительно в материалистическом направлении, современная медицина затмевает своими успехами представления людей о морали, называя вредоносное исцеляющим. Многое из того, что считается сегодня технически передовым, включая аналитические и оперативные методы, на деле ввергает человека в еще большие физические страдания, к примеру, "выхаживание" преждевременно рожденных, обреченных на идиотизм и тяжелые формы инвалидности, назначение антибиотиков, разрушающих систему пищеварения, печень, слуховые органы, лазерное "лечение" близорукости, заканчивающееся слепотой и многое другое. Доходит до того, что врач вообще не принимает сам никаких решений, поручая все компьютеру, вплоть до постановки диагноза. И с учетом возрастающего человеческого эгоизма можно смело прогнозировать преднамеренное стимулирование тех или иных болезней, вплоть до их специального "производства", как это наблюдается уже сегодня с так называемым "свиным гриппом". Сначала производится, с помощью передовых технологий, болезнь, потом производятся соответствующие лекарства, вредящие другим органам и так далее.

Сверхчувственное наблюдение показывает, что ариманические силы периодически низвергаются на землю из духовного мира, куда они постоянно стремятся проникнуть. В результате одного из таких низвержений Ариман принес на землю бациллы: туберкулез и другие инфекции. Сегодня среди "даров" Сатаны особое место занимает спид и различного рода психозы, причины которых медицине неизвестны. Ведь современная медицина не принимает в расчет, каковы духовные устремления людей, и от нее поэтому скрыто то важное обстоятельство, что все больше и больше людей устанавливают личный контакт с Ариманом. Этот мыслительный контакт есть ни что иное, как материалистическое мировоззрение, причем, в его наиболее воинствующей, неодолимо упорающейся в рассудок, форме: рассудочный материализм. И это не только "сухая материя", облекающая в себя всякую "научность" или "практичность", это своего рода "любовь", своего рода "идеал истины", с которым уже невозможно расстаться. Мало кто согласится с тем, что "любит Сатану", а тем более тот, кто привык рассуждать о "высоких материях". Тем не менее, это так, и дальнейшее углубление в материализм и рассудок только усилит неодолимую тягу людей к болезни. Сверхчувственное наблюдение показывает, что "туберкулез и инфекционные болезни имеют происхождение, сходное с наличествующим ныне рассудочным материализмом в духовно-душевной области. В высшем смысле эти две вещи равнозначны" (26).

В предназначенной для Гетеанума деревянной скульптуре Рудольф Штейнер изображает Аримана как крайне замкнутое, высокомерное, коварное существо, питающее к человеку безмерное презрение. И именно эти качества развивает в себе каждый, кто консервирует в себе материалистивеское мировоззрение, охотнее признавая себя "интеллектуальным животным", чем устремленным к Ангелу духом. Такие люди, а их сегодня большинство, "протащат" Аримана в свое "светлое будущее" как символ благоденствия и прогресса, нисколько не беспокоясь при этом, что "благоденствие" их бездуховно, а прогресс - всего лишь материальный. Среди этих людей будут определенно врачи и священники, ученые и политики, но главное - воспитатели.

Одной из самых опасных иллюзий современного "ученого мира" остается убежденность в том, что материалистически ориентированная наука нисколько не пострадает, не восприняв в себя духовнонаучные импульсы. Причиной этой иллюзии является "опьянение величием" естествознания, его несомненными успехами. Как раз на это и расчитывает в своей бесконечной изобретательности Ариман: он попросту усыпляет человека. Как существу, чей рассудок намного превышает человеческий, Ариману не интересен прогресс как таковой, ему нужна лишь "утечка духа", неизбежная при материальном прогрессе. В идеале Аримана устроила бы такая "наука", которая позволяла бы ему непрерывно "откачивать" из человеческого существа незадействованные в рассудке, невостребованные душевно-духовные компоненты. На этом ариманическом пути естествознание неизбежно "задохнется", став механической игрой чудовищно развитого рассудка.

Инспирированный Ариманом материалистический дарвинизм не в силах предвидеть будущее Земли. В лучшем случае говорят, что с разрушением планеты человек куда-нибудь "отселится", мысля опять-таки материалиастически: люди будут продолжать делать то же самое, только в иных условиях, "сходных" с земными. Уже сегодня подыскивается в космосе нечто подобное Земле, и те критерии, что принимаются при этом в расчет, носят исключительно материальный характер (так астрофизики "присматриваются" к карликовой звезде, носящей имя Кеплер, "выясняют" водно-газовую ситуацию на спутниках Сатурна, "прицениваются" к Марсу и Венере). В этом "космическом материализме" нет даже намека на поиск связанной с иными планетами духовности, между тем как она везде присутствует: посылая, например, к Марсу, космический зонд, ученые ничего не знают о том, что они сами, в своем бестелесном посмертном состоянии, уже были на Марсе, как и на других планетах солнечной системы, проходя подготовляющий их очередное рождение космический цикл.

Закоренелось в материализме и нежелание расширить естествознание за его "естественные", физические границы приведет, согласно духовнонаучным данным, к тому, что часть людей останется на Земле, больше уже не пригодной для человеческого развития: эти "люди" будут "все еще влачиться по Земле и иметь дело с тем, что тогда особенно расплодится на ней: с деятельностью бацилл, туберккулеза и т.д., ибо труп земли станет средой обитания этих микроскопических существ... наступит такое время, когда те, кто таким образом будет привержен материалистическому воззрению, свяжутся с силами Луны и станут кружить вместе с нею вокруг Земли, превратившейся к тому времени в шлак, в труп" (27).

Ариманический дарвинизм сводится по сути к тому, чтобы "удержать жизнь" на Земле: углубиться в нее, сохранить ее такой, какой она является сегодня, на все времена. Земля, согласно "проекту" Аримана, должна стать последним космическим домом человека: домом, из которого изгнано душевно-духовное. Приковать человека к Земле цепями его рассудка, не позволить ему возвыситься над мертвыми абстракциями, над этим работает сегодня Ариман.

6. Естествознание: наука прошлого

Тому, кто сомневается еще в ариманическом характере современного производства, базирующегося на достижениях материалистической науки, полезно увидеть своими глазами, как функционирует в Китае пушной промысел: с "друга человека", собаки, заживо сдирается шкура (а в соседней Корее мясо собак отбивается в целях улучшения вкуса также на живых "друзьях человека"). Это не частный садистский случай, но практика в промышленном масштабе, по своей сатанинской сути сравнимая лишь с изощренными пытками инквизиторов.

Сегодня можно уже говорить о "промысле истребления" всей живой природы: аварии на атомных электростанциях, сброс в водоемы промышленных ядов, утечка нефти и многое другое. Создаются комиссии по "расследованию", тратятся впустую огромные средства, и все это во имя бесспорных, привлекательных, бесценных идеалов "защиты окружаюшей среды", ни один из который сегодня не является действительным.

Это только один из примеров того, насколько недействительны сегодня все идеалы "благоденствия". Ведь все они взяты, в сущности, из прошлого, в котором было еще правомерным стремление к "господству над природой" с целью познания законов природы и развития абстрактного, рассудочного мышления. Это "прошлое" закончилось в последней трети девятнадцатого столетия, когда в человеческое существо были ввергнуты ариманические силы, обосновавшиеся с тех пор в человеческой голове. С этой духовнонаучной истиной ни в малейшей мере не склонно считаться современное естествознание: в головах людей, в их мыслях, воле и чувствах, действует и правит бал Сатана. В наибольшей степени ариманическими силами оккупируется человеческий рассудок, поэтому сегодня так много "очень умных", "дьявольски изобретательных", но бесчеловечно настроенных голов, и все они, каждая на свой лад, несут в мир ложь о правде.

Естественнонаучные идеалы, среди которых наиболее "бесспорным" остается сегодня "идеал мнения большинства", эта "статистика" демократия, все еще приносят свои сладкие плоды, но "сладость" эта подобна химическим заменителям сахара: больше вреда, чем пользы. Не случайно в "передовые демократиии", а это страны Запада, устремляются сегодня мутные потоки "беженцев" со всего мира, не имеющие в своих намерениях ничего демократического, но с поразительной легкостью злоупотребляющие как раз демократической ориентацией западной жизни. Подступая к демократии с отсталым, стоящим на ступени "господства над природой" мышлением, не так уж трудно найти "оправдание" для паразитического типа развития, свойственного, к примеру, Африке и ряду других "развивающихся" областей мира: брать со стороны готовое, минуя свое собственное, внутреннее, развитие. И дело не в том, что Африка "не хочет трудиться", а Китай, напротив, производит для мира "всё": обе крайности основаны на обращенности мышления исключительно к физическому. Гротескным примером китайского "природоведения", наряду с истреблением во славу Мао воробьев и мух, является сегодня браконьерство на Дальнем Востоке, в Сибире и даже... в Африке: в дело идут не только "шкуры", но и куда более "весомые", с точки зрения рынка, дипломы о высшем образовании, кандидатские степени, лауреатские свидетельства. Все это достигается в обход собственной душевно-духовной эволюции, на механической, подражательной основе, так что всякий китайский "виртуоз" - это в лучшем случае копировальная машина. Наивно было бы думать, что "культурная революция" закончилась в Китае со смертью Мао: она набирает все больше и больше обороты, превращая густонаселенную страну в единый трудовой лагерь. Окажись жизнь Мао более долгой, число насильственно умерщвленных намного превысило бы уже имеющиеся сорок пять миллионов погибших. Но Мао продолжает посмертно влиять на живых из духовного мира, непрерывно посылая им разрушительные "строительные" импульсы. Результат уже сегодня налицо: стране, производящей "всё", грозит экологическая, водная и пищевая катастрофа.

Это всего лишь один пример того, как действует в односторонне материалистической практике научный прогресс: творимая по образу естествознания картина мира есть некая "инерция прошлого", "всемирный труп прошлого" (28). Если отвлечься, к примеру, от факта владения Китаем "Сааба" или сбивания с орбит американских ступников, и заглянуть на миг в подвалы, где по желобам течет из вспоротых шей "друзей человека" живая еще кровь, или заглянуть в камеру пыток любой китайской тюрьмы, можно ведь почувствовать себя в кошмаре "прошлого", если бы настоящее не было во сто крат хуже.

Развивая естествознание лишь на материальной основе, без всяких ссылок на сверхчувственное наблюдение, можно изучать только умершую жизнь, и такое "труповедение" как нельзя лучше устраивает Аримана. Будущее, каким оно заложено в "плане" эволюции человека, содержится, как семя, в естественнонаучных законах, но извлечь это будущее из сегодняшней материалистической картины мира может только сверхчувственное наблюдение. В противном случае, когда естествознание упорствует в своем исключительном "праве на истину", неизбежно рождаются монстры от науки, с которыми сама же наука и не может справиться (чего стоит один только "адронный коллайдер"!) Развиваясь отдельно от морали и мотивируя это научной "объективностью", естествознание вступает на путь откровенного воровства, последствия которого скажутся в полной мере на моральном самочувствии последующих поколений. Символическим предупреждением об этой опасной тенденции "заземления" науки становится сегодня индустрия трансплантации человеческих органов, поставившая себя в зависимость от "необходимого количества" изъятых из мертвых тел "запчастей", что само по себе может привести к неограниченным злоупотреблениям (примером чего служит систематическое похищение и убийство людей в Косово на предмет "торговли органами").

Сегодняшняя материалистическая наука не понимает смысла происходящего. Исследуя лишь останки прошлого, уже состоявшегося, данного, будь то вещь или процесс, наука не принимает во внимание становление как таковое, указывающее в сторону будущего, в сторону истины. Научиться наблюдать становление и на этой основе пробиваться к познанию сил, питающих это становление, вот что должна наука в ближайшем будущем освоить, иначе она останется всего лишь "знанием о трупах".

Ежедневно на китайских "зверофермах" освежевывается заживо несколько тысяч собак и кошек, и тысячи женщин и детей надевают шубы, пропитанные концерогенными красителями, и кто-то считает при этом "большие деньги", не сбиваясь со счета соображениями о неисчислимых страданиях животных. Подпирая собой производство, материалистическая наука ничего не желает знать о том, что "братья наши меньшие" имеют общее с человеком духовное происхождение и проходят свой путь к индивидуализации. Лишенное моральных импульсов, производство рискует стать неодолимой преградой для воплощения животных в будущем планетарном состоянии, что нанесло бы невосполнимый вред и самому человеку. Действуя сегодня даже хотя бы с помощью грубых рыночных средств (запреты на торговлю "мехами"), можно для начала умерить ариманический потенциал производства, но только понимание сатанинского характера односторонне-материалистической практики может остановить "благоденствие" Аримана: "когда человек проникнут тем, что исходит из духовной мудрости, - подчеркивает Рудольф Штейнер, - то для ариманических сил это величайший ужас кромешной тьмы и огонь пожирающий" (с.29).

Материалистическая односторонность сегодняшнего взгляда на мир неизбежно ведет каждого к себялюбию: человек становится эгоистом согласно принципу "жизнь дается один раз". И от этой "одноразовой" жизни каждый стремится взять как можно больше, не считаясь ни с какими "предрассудками". При этом никто не замечает, например, в России, что страны "Пушкина" больше не существует, никто до сих пор не принимает всерьез "диагноз" Бунина, поставленный им в его "Окаянных днях": Россия погибла навсегда. Возражения против этого могут быть самые решительные, тем более, что "в области балета" Сталин оказался "впереди планеты всей", а "новый русский" сделался богаче "старого европейца". Однако то, что увидел незамутненным взглядом Бунин, действительно таково: Россия "сошла с рельсов" своего народного духа, подавшись в сторону совершенно чуждого ей искусственного интернационализма. Большевизм обрушился на Россию не как "досадная случайность", но как закономерное, с духовнонаучной точки зрения, "возмездие" за недостаток морали в прошлом. С одной стороны, боязнь свободы, с другой - склонность к бунту, в результате чего сознание индивида оказалось пробужденным бесами, не будучи еще достаточно зрелым. Материалистическая научность, активизируя рассудочность лозунга, сыграла в ходе ленинской смуты роль "стража воображения", запершего на засовы страха, отчаяния и безнадежности не понимающие происходящего души. От имени сталинской научнокоммунистической "коллективизации", истребившей крестьянство, оказалась вырванной с корнем основа российского менталитета: земля стала "ничьей". И к этой пока еще "ничейности" загодя присматривались будущие "новые русские", целенаправленно опошляя исконную русскую тягу к земле (огромную роль тут сыграло квазинародное, хорошо продуманное "интернациональными режиссерами" балалаечно-песенное искусство, попросту оглупляющее уже оторванного от своей земли "землепашца"). Большевистско-интернациональное "режиссерство", поставившее на "научную основу" бессмысленность "поворота рек вспять", нисколько не пострадало от основательных и порой проницательных и пылких литературных и политологических "разоблачений": мышление "разоблачителей" не посягнуло на ариманическую твердыню большевизма, его презрение к духовному. Ведь говоря только о событиях на физическом плане (даже с описанием "засекреченных" подробностей), делают неоценимую уступку Сатане, оставляя его неузнанным. И никакие "тайные архивы" не могут раскрыть суть дела, если игнорируется сверхчувственное знание: это будут всего лишь "послесловия" к так и оставшимся тайной событиям. Та сила натиска, с которой Ариман обрушился на Россию в 1917 году (а по сути, гораздо раньше), могла бы многократно уничтожить всю духовную жизнь народа, если бы не скрытый от материалистической науки факт: из духовного мира приходят души, уже раньше жившие в этом народе и потому имеющие иную, чем у большевиков, моральную ориентацию.

Новорожденные люди приносят в жизнь новое, нередко противоречащее самой жизни, и даже с учетом последующего "воспитания" (а оно ведь может оказаться "пионерским" или просто "нашим"), новое так или иначе пускает в жизнь свои ростки. И дело тут не в повторении "скифа с раскосыми и жадными глазами", во что наивно верил Блок, но в соответствии приходящих на землю человеческих душ сущности народного Архангела, Духа народа. Незнание (а ведь сегодняшняя наука попросту этого не знает) этого факта приводит к неимоверной путанице в социальной жизни, обустраиваемой большей частью против и наперекор поставленной Духом народа задачи. При этом все только и делают, что говорят и спорят о "народе", употребляя настолько духовно бедные понятия, что ими едва покрывается внешняя, физическая реальность.

Сегодняшний большевизм, как в России, так и на Западе, это прежде всего неустойчивость положения индивида: кроме "прожиточного минимума" (на который невозможно прожить), человеку не гарантируется ничего. И поскольку жизнь, согласно материалистическому воззрению, всего "одна", индивид сжигает ее в погоне за пропитанием, не давая себе никакой возможности внутреннего развития (никто и не принимает такое развитие всерьез). И это великая для Аримана победа, когда человек добровольно дает себя духовно обезоружить, при этом предаваясь иллюзии, что все идет как нельзя лучше. Даже "отдавая жизнь за свободу" или какой-то иной "идеал" (миллиарды людей во всем мире "борются" напрасно), люди сегодня не в состоянии проникнуться сутью своих идеалов, не имея для этого достаточно развитого мышления. Делались попытки, правда, перейти от естественнонаучной парадигмы мышления к "гуманитарной", но ни одна из этих попыток не была доведена до конца: научная мысль так и не доросла до философии свободы. В результате естественнонаучный подход к реальности только укрепился в своей "единственности".

На рубеже третьего тысячелетия многим это уже "бросается в глаза": что-то стало с нашей моралью. Жить стали вроде бы "лучше", а в действительноти это совсем не так. Это предчувствие действительности (а оно появляется здесь и там у совершенно "нормальных" людей) есть верный знак того, что рано или поздно значительная часть людей придет к взгляду на себя как на независимый, суверенный дух. Не считаясь с этим, сегодняшнее естествознание лишает себя будущего даже в своей, ограниченной "физической реальностью" области. Какую правду несет естествознание людям, если оно заранее игнорирует интуитивно добываемую каждым истину? Естествознание становится ложью всякий раз, когда к нему не присоединяется духовнонаучный импульс. Не располагая средствами познания души (а это исключительно сверхчувственное наблюдение), естествознание оставляет без внимания оккультную, скрытую активность души, сопутствующую внешней повседневной активности человека: действительность остается неосознанной. И на этих "бессознательных просторах" строит свои владения Ариман: человек "подпитывается" изнутри паразитирующими на нем разрушительными силыми, имеющими ту же самую почву, что и инфекционные болезни.

7. Спор между кровью и разумом

Когда сегодня кто-то пытается "поставить на место" те или иные "отклонения" социальной и в целом культурной жизни, неизбежно встает вопрос о национальном. Национальной становится концепция прогресса, в национальное упирается "норма морали", не говоря уже о "национальных интересах", в которых просто погрязла вынешняя политика.

К национальному сегодня особое отношение: это не только флаг, гимн и государственная граница, это прежде всего намерения. Те идеалы, которые повседневно импульсируют общество, придавая ему ту или иную моральную окраску, не представляются сегодня чем-то стабильным: это своего рода диссонансы. И надо проникнуться пониманием природы диссонанса, чтобы найти верный ответ на "вечный" вопрос: почему многое сегодня так плохо. Как правило, на этот вопрос пытаются ответить поверхностно: голосуйте за ту или иную партию, за того или иного политика, и все уладится. Но дело не только не улаживается, но становится со временем "неразрешимой задачей", какой становится, к примеру, так называемая "борьба с терроризмом".

Природа морального диссонанса, движущего сегодня общественное развитие как на Западе, так и на Востоке, исчезает из поля видимости материалистически ориентированного обществоведения. В ход идут лишь "проверенные практикой" средства, такие, как "опросы общественности", ведение "тайных досье" и всякого рода статистика, плетущаяся по пятам уже совершившихся событий. Никто не говорит честно и вслух, что сегодня стало уже невозможным контролировать, к примеру, рынок или распространение наркотиков и оружия, и нет поэтому в сознании людей той крайней озабоченности, с которой следовало бы взирать уже сегодня на ближайшее будущее, подступающее к человеку с вопросом: что делать?

В одном из своих самых "загадочных" афоризмов Ницше советует "многое вообще не делать", и если учесть ту духовную атмосферу ожидания перемен, в которой он жил и по своему "задыхался", можно постепенно проникнуться предчувствием решающего поворота в сознании: в сторону одухотворенной "веселой науки", с одной стороны, и в сторону омертвляющего всякое знание Антихриста, с другой. Рубеж XIX-XX веков явился не только сменой дат, отмеченной взлетом утонченных эстетических переживаний и остроумно сформулированных естественнонаучных теорий: начался новый этап борьбы за свободу. Ницше призывает своих современников "родить сверхчеловека": произвести на свет гораздо более одухотворенное, чем они сами, существо, но при этом следуя "принципу крови", указующему на ряд предков и наследственность, на "дионисийскую" приверженность земному началу. Эта задача, инспирированная Антихристом, не может быть решена в ходе человеческой эволюции, постепенно упраздняющей "принцип крови" и возвышающей человека над его родом. "Арийство" Ницше имеет глубочайший смысл именно в плане духовного роста, как некое "саморождение", "вознесение" окрепшего в земных испытаниях духа над отмирающей телесной организацией человека. Мышление современников оказалось неготовым понять смысл "арийства" как возвышенного призыва к индивидуальности, обращенной, вслед за Заратустрой, к солнечному Богу. Вместо этого складывается материалистическая практика ницшеанства, взывающая к инстикту, к бессознательному, опьяняющая незрелые умы иллюзией "доступности" того "человекостроения", с которым немедленно сращивается крайне агрессивное устремление к "иудейской избранности". Ницшеанство явилось по сути "изнанкой" выползающего из недр подистории сионизма: общим у них является как раз отрицание в человеке духа, на фоне которого приверженность "принципу крови" становится перманентным призывом к войне.

Сам Ницше никогда не был и не мог быть "ницшеанцем": в его телесной организации сверхчувственно (согласно наблюдениям Рудольфа Штейнера, посетившего Ницше на склоне его жизни) наблюдалась "приподнятость" душевно-духовной части над физической, т.е. имелось явное предрасположение к духовному познанию. Дух Ницше как бы "парил" над его земным существом (не случаен поэтому образ парящего в воздухе Заратустры), устремляясь в солнечные духовные выси, но "гордость кровью" (в роду Ницше было много "благородных предков") оказалась удобной лазейкой для Аримана, упирающегося в принцип наследственности (когда-то содействующий эволюции, но в последней трети XIX века противоречащий ей): наследственность и кровь обещают лишь "вечное повторение" одного и того же.

Впервые в истории человек оказывается, начиная с рубежа XIX-XX веков, перед сознательным выбором: быть "сыном своего народа" или отказаться вообще от "рода и племени", следуя лишь своим моральным интуициям (в духе Заратустры). Значимость этого выбора можно понять лишь на основе духовнонаучного рассмотрения тысячелетней человеческой истории. "Изгнание из рая" есть своего рода "превентивная мера" против устремленности (привитой человеку Люцифером) сорвать "незрелый плод" свободы: человек был принудительно брошен в поток наследственности, "прикован" родовыми связями к земле, дабы, не будучи к этому пока подготовленным, не устремиться к "абсолютной свободе". Под охраной "принципа крови" развитие человека продолжалось вплоть до XV века, и все, что звало людей "к свободе", будь то разрыв семейных уз или требование законодательно защитить "права человека", все это приходило к человеку со стороны, хотя и формулировалось им самим: весть о свободе и бунте приносили "бесы". Так было, пока сознание человека не поднялось на более высокую ступень и в ходе Нового времени не обрело рассудочно-материалистические наклонности: появилась возможность индивидуального суждения и вместе с ней возможность индивидуальной, не "полученной со стороны", свободы. В этом был смысл поступательного развития, и качества "свободной индивидуальности" стали закрепляться в людях в противовес "кровным обязательствам": то, что было раньше "бунтом", становится в Новое время способом мышления. Такое кардинальное изменение ситуации, когда родовое больше уже не содействует эволюции, но вступает с ней в противоречие, связано с "перевертыванием" сфер действия "добра" и "зла": "добро" (силы "восхождения" к духу) отныне стоит на стороне индивида, тогда как "зло" (силы "нисхождения" в материю) правит родом. Те бунтарские силы, что звали прежде к "свободе", становятся в ходе Нового времени оплотом национальной принадлежности и родового порядка, и начиная с последней трети XIX века внедряются в человеческое существо. Это принципиально новое состояние человека: сатанинские силы приходят к нему не извне, но изнутри, из него самого. В этом и состоит главное "приобретение" рубежа веков, с его "серебряным ренессансом": местом обитания Аримана становится сам человек. Отсюда некая "раздвоенность" сознания (что наблюдается уже у Фауста: "Ах, две души живут во мне...", и на что постоянно "жалуется" Ницше): сознание сопричастности "роду" и сознание его деградации, расчищающей место для "внеродового", "общечеловеческого".

Приоритет "кровного начала", наблюдаемый сегодня повсеместно и находящий свое крайнее выражение в обусловленном "чистотой крови" гражданстве, является ничем иным, как симптомом вырождения. Для здорового сознания (а это сегодня встретишь не на каждом шагу) мир все больше и больше становится похожим на "психушку", которой заведует рассудок. Этот "главный врач" и решает, что и как делать. И среди самых "авангардных" средств остается по-прежнему терапия национальной идеи, какой ее выработало человеческое мышление на рубеже XIX-XX столетий. На волне этой, ставшей в ХХ веке глобальной идеи, облаченной порой в причудливые лохмотья и декорации "сталинизма", "сионизма", "национал-социализма","маоизма" и просто "демократизации", работают все нынешние политические направления, так или иначе делающие ставку на географически-родовое начало. Отсюда такое, непрерывно растущее изобилие "автономий", из которых ни одна не способна полагаться на себя, но полагает своим долгом заявить, что ее "происхождение" и "история" ничем не хуже, и даже лучше соседней. Каким бы смехотворным не выглядело, к примеру, заявление беженца-курда в датской газете, что "Курдистан ничем не уступает в культурном плане Дании", такие "нонсенсы" есть факт повседневности (любой чеченец скажет то же самое о "своей" культуре, что она "не хуже русской"). В недавно вышедшей в Германии "биографии" генерала Власова последний выступает как "мученик свободы" именно на почве своих национальных иллюзий относительно "великого русского" и "великого немецкого" народов (воевать "вместе" против Сталина, тем самым встраивая в мировую войгу еще одну, на этот раз гражданскую, войну и окончательно губя Россию). Бросается в глаза то, насколько схожи между собой все случаи "национальной озабоченности", будь то косово-албанская "автономия", татарская "строптивость", венгерская и румынская "противоцыганщина" и т.п. Всякий "народный идеал" становится сегодня благом для "иудея", не желающего считаться с тем фактом, что импульс Христа уже пришел к людям, импульс свободного духа. Все то, что базируется сегодня на "принципе крови", занято строительством "от мира сего" и обращено к нисходящему развитию: здесь правят силы рассудка и материалистическая ориентация познания и практики (трагикомично выглядят, например, яростные попытки националистических русских организаций "судиться" с со столь же яростными националистическими "жидовскими организациями": обе стороны только удачно дополняют друг друга, не выходя при этом из порочного круга "национального" и пренебрегая, собственно, духом Христа). Донируемая и откровенно разворовываемая на протяжение многих десятилетий Россия сможет стать русской и, с учетом мирового водительства Архангела Михаила, сделаться духовным примером для всего мира лишь в том случае, когда русские души укрепятся духовнонаучными импульсами, - и никак иначе. Это дело каждого в отдельности индивида: возвысить себя до человека.

Однако сегодня на основе национальной идеи строятся социальные структуры (всякого рода "режимы"), призванные усыпить каждого в отдельности выполнением той или иной "общей задачи". При этом "общее" в этих задачах не тянет на всеобщие человеческие истины, добыть которые можно лишь путем сверхчувственного наблюдения. Все лозунги "освобождения народа", "бархатных" или "оранжевых" революций и всякого рода "перестроек" есть всего лишь камуфляж отсталости мышления. Одним из характерных проявлений этой наступательной глупости стали предвыборные лозунги Ю.Тимошенко: "Украина - это я!", а также призывы "наших", достойные хрестоматийно-комсомольских прибауток: "Нашего не отдадим!". Оглушение пустословием, вот та норма, с которой сжилась сегодняшняя политика, и за кулисами этого театра действуют уже не переодетые королями актеры, но истинные властители ситуации: ариманические силы.

Мировоззрение, возникшее на основе национальной идеи, независимо от уровня его "демократичности", неизменно ведет людей к социальной слепоте. И чем активнее "национальный элемент" в сознании человека, тем с большей вероятностью человек исключает себя из эволюционного развития: ему суждено попросту "проспать" самого себя. Дело нисколько не меняется оттого, что кто-то, оставаясь приверженцем своей нации, добивается тех или иных успехов в материальном строительстве: все со временем "пойдет на слом", если не будут задействованы силы, поднимающие человека над "родиной" и "кровью". Такая "безродность" является сегодня чем-то совершенно немыслимым для большинства людей, но к этому придется рано или поздно придти, иначе ход развития человека окажется под "патронажем" Аримана.

С точки зрения дарвинизма, а он по-прежнему лежит в основе современного естественнонаучного мышления, человек уже "состоялся", борьба за существование и естественный отбор сделали свое дело, и это - вопрос о прошлом. Дарвинизм заканчивается, собственно, на индивиде, с которого, но уже в духовном плане, начинается развитие человека по восходяще й линии, так что каждую личность можно считать "отдельным человеческим видом", без какого бы то ни было отношения к нации или расе. Человек Дарвина, это всего лишь высокоразвитое животное в "шкуре" своего народа. С этой иллюзией никто сегодня не хочет расстаться, хотя давно уже имеется гораздо более мощное, чем дарвинизм, эволюционное учение гётеанизма: учение об эволюции духа в природе и в человеке. С точки зрения духовной науки, которая, как подчеркивает Рудольф Штейнер, развивается в русле гётеанизма, люди не смогут пройти через предстоящую Земле катастрофу, "которую можно сравнить со смертью Земли" (30), если им вовремя не удастся усвоить и развивать гетеанистический тип мировоззрения.

Физическая привязанность к "почве" и к "родине" сыграла и продолжает еще играть в истории положительную роль, но сама "сцена истории", а это ведь не только физический, но еще и духовный мир, требует сегодня других "актеров", сознающих свою временность пребывания на Земле.

Но что же, собственно, произошло с человеческим "родом" и "кровью" в плане дальшейшей непригодности дарвинистическиго идеала для хода эволюции?

Сформировавшись в своей основе еще в древние атлантические времена ("атлантическая генетика"), нации и народности завершили свое формообразование созданием национального государства, что происходило в Европе, начиная с XV столетия, а в странах Востока и Африки продолжается еще и сегодня. С духовнонаучной точки зрения, именно 1413 год стал поворотным в развитии культуры: произошла "смена руководства" из духовного мира земными событиями, в результате чего в человеке нарушилось равновесие между кровью и нервной системой. Длительный период формирования и расцвета наций проходил "под знаком" Архангела, "ответственного" за судьбу народа; нынешний же, начиная с XV столетия, период, которому суждено продлиться еще около двух тысяч лет, проходит "под знаком" Ангела, имеющего исключительно индивидуальную ориентацию. Другими словами, "управление" ходом истории осуществляется сегодня вовсе не через "массы", как любит утверждать материалистически ориентированное обществоведение, но через каждого в отдельности.

Незнание этой духовнонаучной истины обрушивает на головы людей все новые и новые беды: противостояние религий, территориальные конфликты, терроризм. Всякий раз оказывается, что "вдруг" обнаруживается какая-то "обделенная" судьбой национальность и требует от остального мира "компенсации" за ущемление своих "национальных прав". Так возникает "независимое государство" Косово, обретают "суверенитет" такие гиганты, как Россия, Украина, Белоруссия, создается несколькими десятилетиями раньше музейный "национально-религиозный" Израиль, планируется реанимация "великого арабского халифата" и т.д. И всякий раз, когда пытаются "навести порядок" или "стабилизировать ситуацию" с помощью политических мер, натыкаются на одну и ту же невозможность: массы уже неуправляемы, личность еще не созрела.

С наступлением Нового времени, начиная с XV столетия, имеет место прямое водительство человека со стороны его Ангела.

Сегодня принято говорить об "ангеле" в основном в филилогическом смысле: под этим что-то "подразумевается", но ничего конкретного в виду не имеется. Не лучше обстоит дело и с современным "спиритическим" подходом, подсовывающим наивным умам нечто физическое вместо, собственно, спиритуального (например, "ангеловед" норвежская принцесса Марта просто "ловит" ангела руками!). Будучи наиболее близко стоящим к человеку духовным существом, постигаемым только духовно, Ангел имеет свои собственные, "ангельские", интересы в человеческом развитии: интересы самопознания. Чем больше человек растет духовно, тем ближе он "своему" Ангелу и тем активнее самопознание последнего. Ангел является "представителем" человека в духовном мире, и возможности этого "представительства" зависят исключительно от того миропонимания, с которым человек живет на земле. Связь с Ангелом, осуществляемая человеком через самопознание и сознательное вхождение в духовный мир, определяет не только характер жизни человека на земле и его посмертное существование, но также и потенциал его устремленности к новому рождению.

Сверхчувственное наблюдение показывает, что до наступления 1413 года Ангелы действовали в человеке совместно с Архангелами, причем, и те и другие имели своей "обителью" кровь. Начиная же с указанной даты, в крови (в "сердце") остаются лишь Ангелы, тогда как Архангелы "поднимаются" в мозг. Но не все Ангелы "послушны" этому новому порядку, среди них есть "Ангелы тьмы", в намерение которых входит управление человеком со стороны его рассудка, они "лезут в голову", но оказываются "выдворенными" обратно в кровь, но уже с "головными" идеалами: они приносят человеку сообразительность. Не имея никакой возможности действовать из центральной нервной системы, где, собственно, и "пребывает" рассудок, эти "Ангелы тьмы" тянут развитие назад к кровно-родовым связям, делая при этом особый упор на все, что связано с размножением, сексуальностью, чувственностью. Это им человек обязан бурно развивающейся индустрией порнографии и секса, а также производством "суррогатных", "пробирочных" и "клонированных" детей. Очень часто люди не понимают, откуда берется этот патологический интерес к эротике и разного рода сексуальным отклонениям, и полезно было бы знать (в том числе и современным "реформаторам" и законодателям), что интерес этот планомерно внедряется в человеческую кровь сатанинскими силами.

Материалистически ориентированная "историческая наука" совершенно лишена сегодня возможности взгляда в будущее. История строит свои "прогнозы" по образцу старых, уже свершившихся событий, по следу которых она неустанно плетется, и в этом своем бессилии сказать что-либо новое, история неизбежно упирается в неизвестность. Что может история сказать, к примеру, о шестом тысячелетии? Ничего. А ведь именно в шестом тысячелетии, как показывает сверхчувственное наблюдение, вступит в силу глобальное противостояние "русского" и "американского": с русской стороны будет устремленность к духовному бытию, с американской - тяга к материальному. Это готовится уже сегодня, и с учетом этого будущего следовало бы строить как политику, так и внутреннюю жизнь страны, но вместо этого в России безответственно прививается "американизм".

То, что в крови человека действуют сегодня как силы "добра", Ангелы, так и силы "зла", Ангелы тьмы, и обусловливает полную порой неразбериху человеческих устремлений и событий. Как объяснить, к примеру, откровенную злонамеренность сталинизма, при всей его внешней "заботе о светлом будущем"? В том и состоит интеллигентность Аримана, что он никогда не заявляет о себе прямо и открыто, но всегда под какой-то маской. Узнать его можно лишь на основе исторической симптоматологии, объясняющей текущие события их духовной (метаисторической) основой. Развивая историческую симптоматологию как отрасль духовной науки, охватывающую как прошлое, так и будущее, можно уже по внешнему виду человека, по его физиогномике, походке, мимике и т.д. судить о его намерениях. Актерство, столь "необходимое" сегодня на всех уровнях социальных структур, вытесняющая человеческую личность "роль", отпадают по причине своей никчемности, как только у людей развивается способность судить о происходящем с духовных позиций. Так, взятая на себя М. Горбачевым роль "разрушителя Советского Союза" и "отца перестройки" есть не его собственная выдумка (и даже не выдумка его имевшей ученую степень "половины"), ведь как мыслитель и в целом как личность он совершенно "обычен" и вряд ли выделился бы при других обстоятельствах из числа "посредственностей". Эта роль, сыгранная в духе "самоопределения наций", придумана для М. Горбачева ариманическими Ангелами тьмы, дробящими мир на "независимые государства" и "автономии". Подхватив знамя отработанного историей, когда-то "здорового национализма", ариманические Ангелы тьмы несут его сегодня впереди шествующего по миру Агасфера, этого "вечного призрака" не существующей более культуры Яхве. И тут Ариман нашел "свежее" и "оригинальное" решение, подсунув миру в качестве "мирового водителя" Бога-оборотня, Бога-от-мира-сего.

К примеру, развал Советского Союза произошел отнюдь не по "внутренним" причинам: их попросту не было в связи с истощением ресурсов "народности", стертостью или полным отсутствием исторической памяти, затянутостью паутиной "безнадежного строительства" самой народной души. Союз развалился в условиях того душевно-духовного упадка, в котором оказалась "одна шестая часть суши", лишаемая на протяжение многих десятилетий связи с Народным Архангелом, Архангелом Михаилом. В этом состояла одна из главных задач "великой ленинской смуты": свести на нет и истребить в русском народе (шире - у населяющих Россию народов) архангелическое, поставив на его место агасферически-ариманическое, выступающее под маской "интернационализма". За семьдесят лет советской власти была "успешно" осуществлена подмена Народного Духа суррогатом "народности", не имеющей на территории "одной шестой части суши" никаких корней: в российский менталитет был "втиснут" импульс бездуховного приспособления к рутине разграбления своей же страны. Это внутреннее наступление Аримана сравнимо разве что с татаро-монгольским нашествием и будет еще долго "коптить" русские души. Именно поэтому сегодня важно воскресить для русского человека одухотворенный мир Рахманинова и Чайковского, получивших из рук Народного Архангела свои образы, идентичные духу русской природы: воскресить не формальным, "интернациональным" исполнительством, но углублением в каждом его собственной внутренней религиозности. Этот путь индивидуализации и есть выход из всех тех тупиков, в которые оказалась загнанной в ХХ веке русская душа. И прежде всего, это возврат к природе, возврат к земле, от которой для русской души и исходит духовность. Природа, во многом уже ставшая сегодя "ресурсом" и "сырьем", станет в конце концов мусорной свалкой, если сегодня не открыть глаза на действующий в ней дух. Такого рода "прозрение" может осуществиться исключительно персонально и только добровольно, в связи с чем оказываются ненужными какие-либо "централизованные мероприятия", какое-либо "общественное мнение": тут каждый решает сам, "советуясь" лишь со своим Ангелом.

На рубеже XX-XXI столетий человек вступает во взрослую жизнь почти ребенком, едва достигнув двадцатилетнего возраста, и это касается не только "развивающихся" стран, но и стран самых развитых: люди "созревают", едва научившись мыслить. Так, в детсадах уже в пятилетнем возрасте дети обучаются читать, писать и пользоваться компьютером: с самого раннего детства люди становятся рассудочными, материалистически ориентированными эгоистами. "Не по годам умные" дети, которыми так гордятся воспитатели, есть лучшая пища для Аримана: с его сатанинских позиций, чем раньше человек становится интеллектуально активным, чем раньше добивается того или иного "мастерства", тем менее он расположен к усвоению духовных импульсов. Ведь интеллектуальность вундеркинда, это только выдресированный рассудок и воспитание дисциплины, тут нет никакой свободы, тут все - от насилия. Стоит только раз взглянуть на "победителей школьных олимпиад": насколько каждый из них "усыплен" и "убит", при всей их "завидной" сообразительности. Не уделяя никакого внимания моральному развитию детей, воспитатели, а это часто "заслуженные учителя", производят в своем "инкубаторе монстров" лишь человеческий материал, пригодный для той или иной "специализации", и на этом развитие человека прекращается. Гротескными примерами проталкивания детей в общественную жизнь были совсем еще недавно пионерские и комсомольские организации, совершенно сатанинские по своей сути со всеми своими "патриотическими песнями" и прилагающимися к ним талантливыми Пахмутовыми, со всей своей непримиримостью к спокойному, исполненному внутренней углубленности детству. И то, что сегодня в России реанимируется с помощью "нефтяных денег" куцее, провокационное, враждебное всякой "инакости" движение "наших", есть "фирменный знак" Аримана: он с вами, ребята.

То, чего Ариман не хочет ни при каких обстоятельствах допустить, это как раз неучастие в общественной жизни при активной внутренней работе, которую проделывает ребенок при правильном воспитании и которая не только не отстраняет его от социальности, но, напротив, делает по отношению к ней свободным. Воспитание на ранних этапах жизни должно протекать "закрыто", без каких бы то ни было меркантильных целей, без ожидания сиюминутных "результатов": ребенку должна быть дана возможность как можно больше взять от себя самого, "во внутренней тишине, без претензий, совершенно бескорыстно" (31). Задача, которую имеют в человеке на ранних этапах его жизни Ангелы, состоит именно в поддержании процесса внутреннего развития: оно должно продолжаться до двадцати восьми, тридцати лет. Цифра, совершенно немыслимая сегодня: чтобы человек "сидел на шее" у общества и занимался только саморазвитием? Однако по-другому дело не пойдет: не разовьется достаточной "подъемной силы" самосознания, человек останется всего лишь рассудочным автоматом.

Ариманический эффект воспитания усиливается сегодня еще и тем, что "нормой" развития считается факт получения человеком "в.о.", независимо от того, каким способом это достигается. Гротескный и порой комический характер принимает такое "овэошивание" в связи с покупкой экземанационных оценок и самих "корочек", над чем ариманические духи смеются сатанинским смехом. Но самое, пожалуй, для Аримана забавное, это как раз то, что большинство людей считают глупостью свое духовное развитие: попробуй только скажи об этом, и тебя тут же сочтут "свихнувшимся". Никто не задумывается сегодня над тем, что ни на одном философском или культурологическом факультете не введено сегодня даже ознакомительного изучения антропософии (исключение составляют некоторые духовные семинарии, где "на предмет критики" рассматривается духовнонаучная "версия" Христа Иисуса). Результатом такой однобокости системы образования (и это при свободном доступе к духовнонаучной литературе!) неизбежно становится "смятение в умах", связанное с путаницей и извращением ряда ронятий, таких, как "дух", "душа", "жизнь", "смерть", "бессмертие" и т.д. Многих "перестроек" и "революций" можно было бы избежать без ущерба для внутреннего развития, если держать ум бодрствующим (таким единственным бодрствующим умом в период "окаянных дней" оказался Бунин, хотя именно в то время было так много "великих писателей"; в наше время "бодрствующим умом" мог бы стать Бродский, не окажись он "съеден" Америкой).

Сегодняшняя "умная" журналистика гордится своими скандальными "расследованиями", добывая порой самые причудливые и "секретные" факты. Одного только расследующей журналистике не хватает: подлинногог знания фактов. Крича ежедневно о "разоблачениях", журналистика перетасовывает, на потеху Ариману, лишь мертвые факты, сухие оболочки событий, нисколько не вдаваясь в суть дела. Потому что суть дела лежит по ту сторону событий физического плана. Как бы ни был смел и изощрен в своих расследовательских экспериментах Г. Вальраф (взять хотя бы его последний визит в мечеть с намерением "переубедить" мусульман), он не прибавляет ровным счетом ничего к уже известному, он только "разнообразит" палитру рассудочного подхода к происходящему. И так обстоит дело с каждым, кто не берет на себя труд самопознания.

Инспирируемый Ариманом рассудок забирается на весьма головокружительные вершины: тут и квантовая теория, и марксизм, и фрейдизм. И дело обстоит так, что разум не может "отделаться" от сатанинских "советов" мгновенно: на это нужна воля, а она-то как раз и тормозит, она приходит позже. И это "запаздывание" воли делает возможным ослепление, в тумане которого миллионы людей идут, не зная, куда, и часто не туда, куда бы им хотелось.

То дьявольское, что бродит у человека в крови наряду с благими задачами Ангелов, в большинстве случаев не встречает адекватной мыслительной проработки, возможной лишь на основе самопознания: разум следует за агитацией, знание становится верой.

Сноски к главе II:

1. Р. Штейнер. Низвержение духов тьмы. Лонгин. Ереван. 2008, с. 19.

2. Р. Штейнер. Очерк тайноведения. М., АСТ, 2000, с.191.

3. Там же, с. 190.

4. Там же, с. 199.

5. Там же, с. 201.

6. Р. Штейнер. Низвержение духов тьмы. Лонгин. Ереван.2008, с. 38.

7. Там же, с. 39.

8. Там же, с. 46.

9. Там же, с. 52.

10. Там же, с. 53.

11. Там же, с. 57.

12. Там же, с. 83.

13. Там же, с. 78.

14. Там же, с. 79.

15. Там же, с. 84.

16. Там же, с. 86.

17. Там же, с. 99.

18. Там же, с. 105.

19. Там же.

20. Там же, с. 106.

21. Там же.

22. Там же.

23. Там же, с. 112.

24. Там же.

25. Там же, с. 118.

26. Там же, с. 199.

27. Там же, с. 205.

28. Там же, с. 224.

29. Там же, с. 223.

30. Там же, с. 275.

31. Там же, с. 312.

III

САМОПОЗНАНИЕ В КОСМИЧЕСКОЙ КАРТИНЕ МИРА

"... есть люди, ощущающие отдаление от всякой
духовности как тяжелую помеху в жизни, и
они с внутренней жаждой тянутся к
сообщениям из духовного мира".
Рудольф Штейнер

1. Мышление: данность и становление

Никто сегодня не сомневается в том, что мышление есть отличительная черта человека, выделяющая его из мудро устроенной природы. Животное, сколь бы "разумным" оно ни казалось поверхностному наблюдателю, следует лишь высокоразвитым инстинктам, управляемым "со стороны" определенными духовными сущностями. Животное не несет в себе дух, имея лишь групповую душу, животное не индивидуально. Имея в основе своей физической конституции горизонталь, животное не в состоянии стать "по указке Дарвина" вертикально и тем самым сделаться субьектом "борьбы за свободу". И сколько бы ни находила материалистически ориентированная наука "общих черт" между человеком и крысой, ей никогда не дознаться о гораздо более существенном родстве человека с Ангелом.

Родство это идет по линии духа, скрытым, интимным образом, и "возраст" этого родства не может быть "высчитан" современной материалистической наукой.

Впервые Ангелы вступают в человеческую эволюцию на древнем "сатурническом" планетарном теле, где человек только лишь становится "альфой" своего развития. Ангелы вступают в тепловой физический мир (составленный исключительно из тепловых человеческих тел) как некие "растениеподобные", обладающие смутным сумеречным сознанием (сон без сновидений), сверхчувственные существа: вступают во взаимодействие с "находящимися внутри Сатурна приливающими и отливающими вкусовыми силами" (1), благодаря чему в их собственном "теле" возникает подобие обмена веществ, и этот процесс "питания" и "выделения" постепенно напечатлевается тепловой человеческой "альфе".

Впервые вступив в мир человека, Ангелы оживляют тепловые человеческие тела и одновременно "обустраивают" себя новыми свойствами. Следующее, "солнечное" планетарное тело предоставляет Ангелам новую возможность саморазвития, связав ее с приобретением человеческим, теперь уже газово-тепловым телом "вкусовых восприятий" и способности издавать вовне звуки. Сами же Ангелы поднимаются на новую ступень сознания: теперь это смутное образное, сновидческое сознание. Третье, "лунное" планетарное тело дает Ангелам еще больше возможностей воздействия на человека: формируя его органы чувств, они сами пользуются ими как органами внешнего восприятия, одновременно совершенствуя их. Более того, Ангел впервые окутывает человека "облаком" Я, пока еще человеку не принадлежащего, но дающего ему силы для формирования его физического тела. Первоначальное человеческое Я было групповым: каждая отдельная группа людей находила свое Я в одном из Ангелов. При этом сам Ангел осознавал свое Я как бы отраженным от принадлежащей ему группы, тогда как человек получал "взамен" смутное сумеречное сознание. Кроме того, Ангелы напечатлевают физическому телу человека способность "физиогномически" отображать переживания и чувства, тем самым закладывая основы для будущего индивидуального человеческого облика. Нынешнее, собственно "земное" планетарное тело приводит человека в еще более внутреннюю связь с Ангелом: вместе с обретением индивидуального Я, человек "обзаводится" своим Ангелом-хранителем. И на этом сближение человека и Ангела не останавливается: в следующем за земным планетарном состоянии Юпитера Ангел принесет человеку еще более высокую, чем Я, духовную сущность: "витающий" над его головой самодух, находящийся пока в развитии.

Таким образом, каждой ступени человеческого развития соответствует ступень развития Ангела, и сегодня дело обстоит так, что человек поднимается в своем познании мира над своей собственной физической природой, тогда как Ангел вносит этот человеческий процесс в свое, ангельское, самопознание. Сегодняшний Ангел - самопознающее духовное существо, всецело зависимое от деятельности человека: все, что человек совершает на физическом, душевном и духовном плане, становится для Ангела внутренним актом самопознания.

Самопознание Ангела и самопознание человека - процессы принципиально различные: человек "высвобождается" из своей физической природы в процессе самопознания, противостоя ей и "возносясь" над нею, тогда как Ангел в процессе этого человеческого "освобождения" получает познавательные импульсы. То есть то, что для человека имеет, помимо познавательного, еще и экзистенциальное значение, для Ангела имеет смысл лишь как духовный феномен. И сама реальность, в которой Ангел существует, есть реальность духовная: Ангел не имеет непосредственного доступа к физическому миру. Поэтому и встреча человека с Ангелом может произойти только в духе.

То внутренне "чувство истины", которое заложено в каждом человеке, но осознается пока немногими, имеет ангельское происхождение: это своего рода "ясный огонь", несомый Ангелом впереди человеческого познания, и на этот огонь слетаются мысли, идеи, образы. Но способ человеческого и ангельского овладения истиной различны: для Ангела это готовый, полученный от более высоких духовных иерархий способ, человек же "примеряется" к самопознанию сам, в акте свободы. Ангел не может (за исключением специальных случаев) "ослушаться" данного ему свыше, тогда как человек призван обрести самостоятельность суждений, в том числе и об Ангелах. Человек приходит добровольно в ту область реальности, где происходит его встреча с Ангелом, и то, что становится их совместным "продуктом", есть плод взаимности. Ведь Ангел всегда "на месте" и "при исполнении обязянностей", и ни при каких обстоятельствах от человека не отвернется, так что сам человек все и решает: развиваться ему "в сторону Ангела", к самопознанию, или довольствоваться знанием об одной лишь физической стороне явлений.

Развивая мышление лишь на основе логики, невозможно подойти вплотную к объекту исследование: между ним и субъектом познания встает препятствие в виде самих этих логических "правил игры". Значительная часть познавательных усилий тратится как раз на поиски "логической непротиворечивости", "соответствия прежним теориям" и т.д., что неминуемо накладывает оковы на сам мыслительный процесс, преграждая доступ мыслящему сознанию к рассмотрению самой природы мышления. Пока мышление сковано логикой, оно обращено лишь к физической картине мира, с ее "причинно-следственными" связями, и эта "причинность" совершенно правомерна и оправдана теми целями, которые ставит перед собой материалистическая наука. Никто не станет, к примеру, спорить с наукой, утверждающей, что "бури на Солнце" вызваны "собственными солнечными причинами", но природа этих "солнечных причин" такова, что к ней можно приблизиться лишь сверхчувственно: это "область вне материи", где нет различия между объектом и субъектом познания. К "освоению" солнечной области ведет лишь один путь, самопознание, изменяющее саму "экзистенцию" человека: усваивается не только "ангельский" способ познания, но также "ангельский" способ существолвания. Акт самопознания можно считать с полным правом завоеванием "нового жизненного пространства": "познавать" и "существовать" становится для человека одним и тем же. Одновременно с этим, Ангел перестает быть для самопознающего человека чем-то "внешним": в той степени, в какой человек способен к самопознанию, он сам (его "познающая", духовная часть) становится "Ангелом".

Самопознание не есть что-то само собой разумеющееся для человека: наделенный свободой выбора, каждый решает сам, как распорядиться своими познавательными средствами. Но только в свободном от материальных устремлений состоянии человеческий дух приходит к ясности относительно самого себя. Эту свободу каждый дает себе сам, и вне ее, в "нормальном" своем состоянии "сна" по отношению к духовному миру, человек нисколько не расположен к общению с Ангелом.

Впервые "наблюдение" Ангела становится знанием у Платона: вся античная философия и мифология питаются "сообщениями" из духовного мира, получаемыми с помощью остатков древнего ясновидения, но перерабатываемыми рассудком. Так складываются основы современного естествознания: в устремлении к познанию высших миров. С момента же обретения человеком достаточной самостоятельсти суждений (чему и способствовало развитие естествознания) высший, духовный мир "закрывается" перед ним: теперь человеку предстоит пробиться к нему самостоятельно (вне "дарованного" ему атавистического ясновидения). Все философские системы Нового времени являются перманентной попыткой "дознаться" сути противоречия материя-дух, и только с приходом антропософии как науки духопознания становится возможным, при развитом уже естествознанием самосознании, вступить непосредственно в мир Ангелов.

Важным обстоятельством при этом остается то, что, в отличие от "духа Ангела", человеческий дух индивидуален, будучи связанным с душой и физическим телом. Поэтому и способ приближения к Ангелу у каждого "свой", сообразный с опытом самопознания: сколько людей, столько и путей. При этом надо различать личное, как обусловленное внешними обстоятельствами рождения, воспитания и т.д., и индивидуальное, как перманентно переходящее из одной жизни в другую духовное начало. Индивид формирует космическое Я человека, тогда как личность "ткет" земное человеческое я, с его "сиюминутностью" и "одноразовостью". Погруженный в "статику" данности, с ее "конечностью" прошлого и "однозначностью" причинно-следственных связей, человек непременно желает "быть чем-то", подразумевая под этим свои обусловленные "внешними параметрами" свойства, связанные с образованием, карьерой, положением и т.д. При этом, раз "став" чем-то, каждый, как правило, уже не "сходит с места", боясь уступить это место другому и при этом нисколько не интересуясь, собственно, собой. Тем самым как бы заранее признается, что человек является индивидуальностью раз и навсегда. Отсюда - застрявшие на своих "вечных" должностях академики, огороженные стеной некритичности политики, необсуждаемые вслух "законодатели" нравов и моды и т.п. Но это не индивидуальность, а только ее труп, в косметике тех или иных "начинаний": личное смертно. С таким трупом удобно иметь дело: возвеличить его до монумента, поставить "у входа", как вещь. Будучи "чем-то", каждый заботится только о том, чтобы это "что-то" от него не улизнуло, прихватив с собой те или иные удобства, и при этом никто не замечает, что сам он, как духовный индивид, несостоятелен. Потому что духовное есть не "данное", но становящееся.

Самопознание и есть духовное становление, и тут совершенно не играет никакой роли принадлежность человека к той или иной "вере", "крови", традиции: от всего этого человек освобождается. И те моральные нормы, которыми так гордится, например, церковь, становятся пустым звуком, если усвоение их не сопровождается самопознанием. Это относится и к самим "отцам церкви": что стоят их "умные" проповеди, если за ними не стоит сознательная устремленность "в сторону Ангела"? Как бы ни был "хорош" авторитет, но без самостоятельного суждения это всего лишь игра словами. Да и само "традиционное" мышление не в силах поднять человеческий дух над материальными интересами, и все его "утешения" и "обещания" напрасны. Активизация самопознания, вот та задача, с которой сегодня справляются лишь немногие, и для каждого эта задача ставится и решается по-своему. Поэтому не может быть никакой "общей теории" самопознания: это всецело частное дело.

Отличительной чертой самопознания, ставящей его выше "обычного" познания, является необходимость постоянно учитывать и принимать во внимание собственный мыслительный процесс. Не только то, что познается, определяет содержание познания, но и сам способ познания: познающее распознает себя и становится единым с познаваемым. С учетом лишь одной, "предметной" стороны, будь этим "предметом" хотя бы Ангел, познающий приходит только к картине предмета, в том числе и к картине Ангела, но не к самой сути вещей. И только с учетом развиваемой в мыслительном процессе силы мышления эта картина становится реальностью. Мыслительное "силовое поле" и есть то, что выступает перед человеком в самопознании: непрерывно меняющаяся реальность духа. В самопознании каждый приходит к себе как к чему-то становящемуся, развивающемуся. И в волнах этого развития выступает перед человеком Ангел.

В "добрые старые времена", когда у многих было еще инстинктивное ясновидение, люди сплошь и рядом "видели" Ангелов и даже вступали с ними в связь, но при этом никто не понимал, что, собственно, происходит (речь не идет о "посвященных"). Природа Ангела такова, что к нему можно подступиться лишь сознательно, что впервые становится возможным на основе самостоятельности суждений, обретаемой, в свою очередь, на пути развития естествознания: наука о "внешнем" должна постепенно стать наукой о "скрытом". Но это не "общечеловеческий" путь, неизбежность которого предопределена для каждого с "железной необходимостью": это путь отдельных индивидов, число которых непредсказуемо. Только исключая "конечную цель" познания, "достигнутость" и "завершенность", и можно нащупать тот характер внутреннего движения, с которым связано понятие становление. Это относится не только к "предмету" познания, но и к самому познающему: всё течёт. Таким образом, самопознание связано не с рассмотрением "готового" или "вещи", но с исследованием становящегося. Но и на этом самопознание не завершается: сквозь становящееся постепенно начинает просвечивать становящее, изначальная причина и суть вещей, действующая в вещах духовная сила.

Тот, кто сегодня мыслит "нормально", в том числе и материалистически-научно, вряд ли станет отрицать, что видит перед собой "готовый" мир: как в природе, так и в обществе все уже "состоялось" или идет от одной "готовости" к другой. Не случайно поэтому можно слышать здесь и там: "Давайте же брать вещи такими, как они есть!" И никто не хочет принимать в расчет вещь, какой она может стать.Это касается и понимания самих людей, представляемых той или иной фигурой или готовой схемой. В результате принимаются глупейшие решения как в политике, так и в науке и в социальной практике: глупость от имени данности. Не зная подлинных причин явлений и не ища пути к их познанию, можно лишь бесконечно повторять одно и то же, со все возрастающей степенью "вредности" этого занятия для себя и для мира. Люди реагируют, когда событие уже свершилось и "поезд ушел", будучи не в состоянии заранеее предвидеть ход дела, исходя из знания сути вещей. Так, плетясь в хвосте событий, общество движется к такой ситуации, когда придется уже говорить о катастрофе, что видно сегодня на примере "защиты окружающей среды" или "борьбы с терроризмом". И особенно заметно начало этой катастрофы в межчеловеческом общении: каждый все больше и больше становится для другого "предметом торговли", а "групповые интересы" подавляют личностные.

2. Три картины будущего в человеческой душе

Знаки времени остаются большей частью незримы для современного человека. Проходя по жизни как наблюдатель "внешних событий", материалистически мыслящий современник не придает никакого значения той сверхчувственной "загрузке", которую осуществляют в нем Ангелы и более высоко стоящие духовные сущности: об этом "нормальный" человек попросту ничего не знает. Но как раз знание об этом, добываемое с помощью сверхчувственного наблюдения, и есть сегодня самый значительный знак времени. То, что живет в каждом как мысль, представление, идеал, находит свое осуществление не только во внешних, физических явлениях: в гораздо большей степени реализация идеалов имеет место в области человеческой души, где развивают свою деятельность Ангелы.

Современное естественнонаучное мышление достаточно уже окрепло для того, чтобы сознательно вдаваться в такие, внешне "потусторонние", но в принципе насущные вопросы об "ангельской" природе человека. Сам дух естествознания, если отнестись к нему со всей серьезностью, требует распространения своих принципов на область сверхчувственного, и объективность наблюдения от этого нисколько не страдает. И то, что может наблюдаться сверхчувственно, находит свое выражение в понятиях "обычной" материалистически ориентированной науки.

Ангелы "опекают" людей на протяжении всей жизни, но в чем состоит эта "опека"? С духовнонаучной точки зрения, речь идет о сотрудничестве, в результате которого человеческой душе напечатлеваются определенного рода "картины", и это - картины будущего. Ангел "учит" человека тому, что пока еще не пришло, но над чем надо уже сейчас работать. И "замысел" этих картин, их "композиция" принадлежит области гораздо более высоких, чем Ангелы, духовных сущностей. Ангелы "внедряют" эти "задания" в человеческие души, независимо от обстоятельств человеческой жизни. И это не просто "план", но также силы для движения в будущее: сначала напечатлеваются образы будущего, вплоть до "конца Земли", потом из этих картин, на основе заключенной в них силы, будущее реализуется, формируется человек в своем новом обличии.

Сегодня картины эти для большинства людей незримы, но мышление в своем развитии постепенно обретает способ их "видения". И что же человек призван увидеть в этих картинах? Это образы будущей социальной действительности.

Среди действующих сегодня общественных идеалов неизменно занимает умы и сердца триединство свободы-равенства-братства. От имени этого триединства совершались на протяжение последних трех столетий "великие" революции, им питались литературные направления, с ним сводил счеты большевизм, выворачивая наизнанку каждое из этих трех основ: свободу, равенство и братство. И сегодня нет такого "движения", независимо от его направленности, в котором не употреблялись бы имена этих идеалов: равенство всех перед законом, свобода совести, а также разного рода "братства", будь то братство пролетарско- коммунистическое, демократическое, исламское, мормонское, масонское и т.п. Может возникнуть вопрос: как получается, что люди повсюду кричат одно и то же, имея в виду совершенно различные вещи? О свободе кричат по обе стороны фронта, кричат в лицо друг другу, при этом не замечая, что слова у них одни и те же. От имени "диктатуры закона" действуют поверх всяких законов, что стало обычным делом в мировой и внутренней политике. И всякое "демократическое братство" оказывается при внимательном рассмотрении сожительством малочисленного "верха" с многочисленным "низом".

Причиной живучести триединого идеала свободы-равенства-братства является его внутренний, интимный характер в каждой человеческой душе: человек "настроен" на этот идеал, породнен с ним. Это не выдумка Просвещения, не плод философских построений: то, что обрело в мыслях человека форму идеала, было внесено в его душевность, со всей определенностью и конкретностью, в виде неких картин. Ни один человек при этом не "обделен", каким бы противником этих идеалов он ни был в жизни: он идеально "нагружен", хочет он того или нет. Это картины сути вещей, нечто абсолютное и далеко не всегда поэтому "узнаваемое" в хаосе внешних событий. Рудольф Штейнер дает точную формулировку каждого из трех названных идеалов, какими они должны быть осознаны: "В будущем никто не сможет спокойно наслаждаться счастьем, когда другие вокруг него несчастны. Налицо импульс абсолютного братства, абсолютного чувства единения среди людей... Будет так, что мы не сможем больше считать человека разновидностью высокоразвитого животного, исходя из его чисто физических свойств, но будем развивать по отношению к каждому чувство того, что в человеке выступает в плоти и крови божественное откровение... Развиваемая в будущем свободная религиозность будет основана на том, что в каждый человек в своей непосредственной практике, а не только в теории, будет следовать божественному образу... каждая встреча одного человека с другим будет религиозным действием, сакраментом, и ни у кого не будет потребности вести религиозную жизнь в специальной церкви... церковь, правильно понимающая свою задачу, исчезнет с физического плана, поскольку вся жизнь сделается выражением сверхчувственного... Человеку будет дана возможность через мышление находить путь к духу" (2).

Просачиваясь мало-помалу в сознание человека, эти приносимые Ангелами идеалы выступают на поверхность в виде тех или иных "прозрений", связываясь с именами философов или политиков, но именно сегодня, когда мышление уже готово стать созерцательным, впервые в истории встает вопрос о том, как подойти "вплотную" к запечатленным в душе картинам будущего.

Для этого надо проснуться, и пробуждение есть некий новый уровень бдительности по отношению к "рядовым" событиям: "спящий" видит в них только их внешнюю, физическую сторону, тогда как "проснувшийся" обнаруживает определенные исторические симптомы, позволяющие ему судить о сути происходящего. Так в России обнаруживаются сегодня черты большевизма, который вовсе никуда не исчез, но только "переоделся": как в обыденном, так и в политическом сознании неусыпно дремлет "чувство врага", подозрение в "ненашести", а также "гордость" внешними атрибутами "могущества", на деле не способного обеспечить людям элементарную безопасность их жизни. Сегодняшний "новорусский большевизм" охотно срастается с "домашним" теперь уже американизмом (вся "перестройка" тому доказательство), питая в открытую пригоршню "белых людей" и едва подавая "на милость" остальным, но главное - истребляет в "нормальном" сознании моральный импульс. Миллионы "не проснувшихся", но "благоденствующих" по мерке "среднего ума", с этой "нормой" сегодня строится такое общество, в котором не предусматривается поиск индивидом своих собственных, внутренних оснований жизни. Россия, как замечает А. Белый, всегда была Западом, но скрытым, внутренним образом: по причине русско-германского духовного водительства Архангела Михаила, связывающего в будущем обе, русскую и германскую, культуры. Как раз против этого будущего союза и предпринимаются сегодня, и в течение всего ХХ столетия, ожесточеннейшие попытки англо-американизма разъединить культурно, политически и экономически Германию и Россию. Только проснувшийся и может разглядеть среди "причин" двух мировых войн эту, главную: не дать сомкнуться в Европе двум судьбоносным силам, призванным одухотворить европейскую культуру. За этим намерением англо-американизма, приверженного строительству "от мира сего", скрывается "мечта о разрушении Европы", о перемещении "центра мира" в США. Но и это только лишь "выполнение заказа", тогда как сам "заказчик" предпочитает оставаться неузнанным, постоянно меняя свои амплуа и обличия, но никогда не изменяя своей сатанинской сути: современный мир просто опутан паутиной всевозможных "тайных обществ", стабильно управляемых из единого центра. Этот процесс "централизации управления" зашел достаточно далеко, прочными нитями "паутины" прошиты насквозь социальные, политические, культурные структуры, и если так пойдет и дальше, в недалеком будущем от мира останется одна эта "паутина", впустую ловящая призрак жизни. Многие склонны сегодня "критиковать" происходящее, при этом не будучи способными изменить ход дел. А такая возможность есть. Более того: она есть у каждого. И чем дольше знание об этой возможности перемен к лучшему будет оставаться скрытым, тем дальше продвинется в своих завоеваниях Ариман.

Впервые такая возможность связать себя с происходящим реализуется, когда мышление человека поднимается от предметности к созерцательности: тогда он видит в самом себе знаки времени. И одним из таких знаков времени становится сегодня одиночество: каждый призван проделать сам, по своей воле и без помощи или понуканий извне, путь к одухотворенности. На это намекает в своих "Опытах" Монтень, не решаясь, правда, слишком удаляться от чувственного опыта; к этому открыто призывает Ницше, еще не проникнувшись импульсом Христа; с этим уже живет в своей стихотворной "стихии" И. Бродский, но "как бы не замечая" этого: устремленность к духу все более и более ощущается человеком как реальность.

Начало третьего тысячелетия является своего рода критическим моментом в истории: либо люди справятся со своей эволюционной задачей и в полном сознании придут к "экзистенции Ангела", либо, проводя жизнь "во сне", останутся всего лишь свидетелями разрушения Земли, и это зависит сегодня от того, усваивает ли человек духовнонаучные понятия. Обычно это не принимается всерьез: "всего-то ничего, какая-то антропософия". Для многих в связи с этим время жизни оказывается упущенным, сколь бы "удачно" не складывалась их карьера или "личное". Не развивая в себе устремленности к Ангелу, человек может лишь механически принять идеал свободы-равенства-братства, и сама эта "механика" есть уже отрицание этого триединства. Не желая для себя "неудобств" развития мышления, "спящий" сошлется на то, что "оно и так само когда-нибудь придет". Но придет лишь то, что создано каждым во взаимной работе с Ангелом.

Самое первое, что в своей вести о будущем приносит человеку Ангел, это несравненно больший интерес к ближнему, чем это наблюдается сегодня: нет ни одного неинтересного человека. Но это изменение отношения к человеку не может наступить автоматически, на основе лишь знания "теории": тут требуется воля. Мало кричать повсюду о "гуманизме" и тут же "не замечать", как задыхаются люди в затонувшей подлодке. Пока у человека не пробудилась потребность самопознания, бесполезно ждать от него "правды".

Без настроя на самопознание неизбежно тормозит любая сфера человеческой деятельности: человек может быть хорошим "исполнителем", но при этом "тупицей", может иметь "власть", но при этом быть "безвластным командиром". Отказывая себе в самопознании, человек становится "куклой", которой охотно играют могущественные, стоящие за кулисами физических событий силы: Люцифер желает видеть в человеке безволевой, хотя и одухотворенный автомат, Ариман навязывает человеку "идеал" высокоразвитого животного. В результате подпадания человека этим силам возникает опасность "проморгать" те важные сведения о будущем, которые должны быть усвоены на Земле, "пока Земля еще вертится". Но много ли людей сегодня обеспокоено этим? Подобные предостережения большинство встречает с усмешкой: есть вещи поважнее. И работающему с таким человеком Ангелу не остается ничего иного, как... продолжать свою работу. Ведь, не обладая свободой воли, Ангел не может просто так "уйти", когда с ним не желают иметь дела: он перемещает свое "предприятие" из человеческой души в физическое тело, напечатлевая свои "картины будущего" в бессознательном для человека состоянии. Получая идеал свободы-равенства-братства несвободно, без участия сознания, человек "впитывает" этот идеал в свои инстинкты, становясь своего рода "машиной свободы-равенства-братства". Эту человеческую "машинерию" можно видеть сегодня повсюду: появляется все больше и больше людей "умных", но "аморальных", в низшей природе которых вынужден действовать Ангел. При этом, в связи с "переменой мест", меняются и намерения самого Ангела: он приносит человеку знания, идущие ему во вред (подобно тому, как "не по адресу" употребленное лекарство оказывается ядом). Это прежде всего знания, связанные с

медициной и медицинской техникой: задуманное как "полезное", то или иное новшество оказывается крайне вредным. Это к тому же разного рода "объяснения" и "оправдания" основанного на грубых инстинктах поведения: все становится "естественным" и "нормальным", закономерно вытекающим из "животной" природы человека (в том числе гомосексуальные "браки", искусственная беременность, черномагические сексуальные обряды и т.п.). В результате в обществе складываются условия для развития болезненной сексуальности, грозящей перейти в преступно организованную социальную жизнь. Эта инстинктивная, бессознательная сексуальность, стоящая ниже животного уровня и больше уже не являющаяся принадлежностью размножения, но, напротив, содействующая истреблению человека, тиражируется сегодня непрерывным медиа потоком, взрывая фундамент человеческого братства. Не случайно рядом с этой патологической сексуальностью "естественно" уживается всякого рода преступность, что говорит об их сущностном родстве.

С точки зрения материалистически ориентированного обществоведения, это всего лишь "сексуальная революция", нечто "неизбежное" на пути "поумнения" человека. И даже когда нечто, связанное с сексуальностью, принимает извращенные, дьявольские формы, общество в лучшем случае "наказывает" кого-то, при этом совершенно не понимая, что же, собственно, происходит, и это только создает основания для следующих "инцидентов". Отсутствие связи со своим Ангелом, занятость вещами исключительно материальными неизбежно ведут, при всем "поумнении" человека, к тому, что идеал свободы-равенства-братства "уходит" в кровь, оставляя душу пустой, и "осуществляется" поэтому с помощью топора.

Современный бездуховный разум стоит на пороге великих, с точки зрения современной материалистической науки, свершений: утонченное знание законов механики позволит создать в будущем "мировую машинерию", гротескно изображаемую сегодня в фантастических фильмах: человеческие "гвозди" и "винтики" станут действительностью, техника вступит в русло человекоразрушения. Сегодня это пока "фантастика", но "нормальный ум" уже озадачен "величием" будущих "свершений": уже пущены в ход и работают механизмы приспособления к "новым стандартам". Хотя большей частью это происходит незаметно, в подсознании: осуществляется глубокий "подкоп" под сами духовные основы бытия, импульсу самопознания активно противостоит импульс "общественной суггестии", надежно усыпляющий потребности человеческой души. В этой суггестии задействованы как силы рассудка, требующие от человека "быть не хуже других", так и силы "страха за будущее", подгоняющие личность "под ответ" навязанных ей извне задач. Пафос этой суггестии в том, что "нет времени отвлекаться на постороннее", что надо "хватать жизнь, как коня налету", хватать из-под носа у другого "хватающего", иначе сам окажешься "выбывшим". Это пафос построения пиарных "пирамид", "вечность" которых сравнима с чирканьем спички, пафос однодневок. Но сила иллюзий такова, что люди кладут жизнь "на рельсы", принимая полезное в жизни за никчемное, а отвратительное считая прекрасным (так системой СМИ навязывается человеку "зависть" по отношению к "успехам" всякого рода абрамовичей, этого же человека обокравших; навязывается подражательность порокам давно уже потерявших человеческий облик "примадонн", не говоря уже о тех образцах недомыслия, в чаду которого принимаются "важные", в том числе и политические решения).

В числе служителей "бездуховного ума" оказываются сегодня так называемые "лидеры" всех движений и партий: это все та же бесконечная вариация на тему "наших", независимо от используемых при этом обличий. Всех этих "лидеров" объединяет одно: безграничное презрение к духовному. Исключением не являются и "духовные лидеры", удачно сочетающие "богослужение" и личное благосостояние. Дело буквально обстоит так, что к "управлению" стремятся сегодня исключительно рассудочно-бездуховные индивиды, которых общество "хвалит" за "деловую сметку", не имеющую ничего общего с пониманием сути дела. И дело всегда кончается тем, что заходит в тупик, и тогда те, кто до этого "хвалил" руководителя, грозят "оторвать ему голову", при этом не замечая, что голова эта та же самая. Так, строя жизнь "по понятию", которое является ничем иным, как инстинктом, строят тем самым хорошо продуманный ад. Уже сегодня в любом учреждении, особенно в "научном", налицо определенного рода нереальность: всюду бродят призраки прошлого, латающие теми же нитками те же дыры. Что представляет собой сегодняшний университет? Это, увы, не более чем "школа технологий", приспособленная к сегодняшним потребностям рынка. То есть наука, как плод индивидуальной, интуитивной устремленности, сегодня в университете отсутствет. На фоне неимоверно разрастаемой "формализации" самых различных дисциплин складыввется такая познавательная ситуация, в которой уже в ближайшем будушем не окажется никакого намека на душевно-духовную сущность человека. То, что "допускается" (а этот "допуск" дают сидящие в министерствах "специалисты") сегодня в учебные университетские программы, ни в коей мере не колеблет прочность материалистических воззрений (даже если это, например, курс "теософии Блаватской", укрепляющей на спиритуальной основе все тот же материализм): идет планомерное, методическое приспособление новых поколений к выполнению чисто ариманической задачи строитель ства "от мира сего".

Тем не менее, Ангелы неустанно ткут свои картины будущего в человеческой душе. Если бы человек не был самосознающим существом, Ангелам достаточно было бы просто "вбить" свои истины в головы-автоматы, но дело обстоит намного сложнее: тут не обойтись без взаимности.

3. Самопознание как воспитание души

Самопознание приносит каждому ощущение некой "раздвоенности": то, за что нас принимают окружающие, с одной стороны, и то, чем мы на самом деле являемся, с другой. Первое обозначается, как правило, "ролью", исполнение которой связано с той или иной "сценой", на которой все подчиняется принципу причинности. Второе же остается большей частью "неучтенным" ввиду своей невостребованности со стороны внешнего окружения: "сам по себе", вне прилагающейся к "роли" одежды и маски, человек мало что для окружающих значит. Такой перевес в сторону значимости "внешнего" человека становится отличительной чертой всей современной культуры, включая такие ее интимные составляюшие, как искусство, словестность и философия: человек оценивается исключительно в плане своей "полезности" обществу. Результат неизбежно один: технологизирование человеческой практики на всех ее уровнях. В этом глобальном процессе так мало сегодня "исключения из правил", что картина мира кажется "однородной", построенной исключительно лишь на данных внешнего наблюдения. Но, как показывает наблюдение сверхчувственное, сам "наблюдатель", с "инструментами" его физического тела, есть вовсе не отражение дарвинистской теории развития, но картина изживающих себя в физическом творении духовных сущностей. Только "внутренний человек", в самой своей интимной сути, и может познать закономерности творящих его космических сил: познать через самопознание. И если "внешний человек" с его повседневной "ролью" надежно вписывается в картину "физической реальности" (понимаемой как "реальность вообще"), то человек "внутренний", как правило, из нее выпадает, пребывая вовне, на своей духовной родине, в той мере, в которой развито его самосознание. Дальнейшая эволюция человека связана именно с его "незримой", духовной частью, тогда как физическое его развитие уже состоялось. В свое время Энгельс писал, что труд сделал человека человеком, имея в виду физическую природу человека, и точно также можно сегодня сказать, что труд над самим собой, над своей "незримой" частью, труд самопознания, сделает из человека ангелоподобное существо в течение трех последующих после земного планетарных периодов развития.

Если об этом сообщить "нормальному", считающему себя "здравомыслящим", человеку или даже получившему "хорошее квантовомеханическое воспитание" ученому, оба с негодованием отвергнут такую "ангельскую" перспективу: с абстрактно-рассудочной точки зрения, это незаконно, тем более, что "никаких-таких ангелов" в природе не существует. Недостаток или полное отсутствие чувства духовного становится сегодня "нормой": сам римский папа не является здесь исключением. Так, в своей недавно вышедшей книге "Иисус из Назарета, часть вторая" глава католической церкви теологически, со ссылкой на библейские тексты, "доказывает", что в Святом писании нет никаких ссылок на то, что евреи в целом, как народ, несут ответственность за смерть Иисуса. Такого рода "теологическое доказательство" есть не более чем заурядная филологическая работа с текстом, не предусматривающая никаких специальных духовных способностей, которые правомерно было бы римскому папе иметь. И именно их отсутствие и позволяет Бенедикту XVI вести речь только о человеке Иисусе, никак не касаясь духовного существа Христа. Пересмотрев все евангелия и не обнаружив там ни одного "доказательства виновности" иудейского народа как целого, святой отец приходит к заключению, что "виновато" всего несколько высокостоящих иудейских священников, договорившихся между собой о казни Иисуса. Но, исходя из законов того давнего времени, смертная казнь полагалась всякому, кто, будучи посвященным в мистериальные тайны, публично высказывал их. И в этом смысле высокостоящие иудейские священники поступили "законно": Иисус ходил повсюду и "выдавал" их священные тайны. Его осудили именно иудеи, с их принципом автоматизма духа, напечатлеваемого "в готовом виде" Яхве: "делом" человека (еврея) было только "плодиться и размножаться", не смешиваясь при этом с "не людьми", коими евреи считали неевреев. Этот принцип, прорабатываемый на протяжение веков иудейским абстрактным мышлением, действует и сегодня: идея, абстракция (к примеру, "производство" или "финансы") есть та "законность", против которой сам человек ничто. Человеческий дух, перехлестывающих грани личного и устремленный к Логосу, полностью исключается из абстрактной, "иудейской" (в том числе и естественнонаучной) картины мира, и в этом смысле Иисус (человек) как носитель Христа (мирового Я) перманентно убивается: Мистерия Голгофы совершается "ежесекундно" во всем мире. Христос Иисус осудил фарисеев, но вовсе не за то, что именно они должны были его распять, ведь смерть как раз и была главным событием его жизни среди людей, но за то, что они не развили в себе понимания того, что с его, Иисуса, появлением старые законы уже не действуют, что пришли новые законы в виде импульса Христа. "Ты ли тот, кого мы ждали?" - донесся глас Иоанна Предтечи из пустыни. Мессия наконец явился, но народ, который так долго ждал этого события (не понимая его сути), оказался в своем большинстве не в силах следовать за Христом Иисусом: именно "избранность", напечатленная евреям Яхве в виде своеобразно развитого абстрактного мышления, односторонне "высосала" из индивида способность к труду над собой. В этом смысле у евреев оказалось лишь две перспективы развития: стать поголовно христианами ("дозреть" или "прозреть") и тем самым признать так долго ожидавшегося Мессию и идти за ним по пути индивидуальной одухотворенности, или раствориться в других народах, уже ставших на путь индивидуализации, учиться у этих народов, вникать душой в их культуру. Но ни того, ни другого не произошло: евреи, уже не как народ, но как лишенная духовного водительства группа, более всех других современной ей народов втянутая в кровно-наследственные связи, избирают для себя путь паразитирования на иных культурах (без принятия их Народного духа). Решающим в этом многовековом паразитическом существовании остается то обстоятельство, что всей своей энергией, изобретательностью и "превосходящим" любое окружение "умом" еврей неустанно борется против высшей человеческой природы, искусно подменяя личным, "маленьким" я тот импульс мирового Я, импульс Христа, который пришел в мир две тысячи лет назад. Но римский папа этого "не замечает": толкуя о смерти человека Иисуса, он попросту игнорирует духа Христа, рвущий липкие путы иудаизма солнечный дух. Для папства это не новость: заступаться за кормящую монархов "денежную верхушку". Другое дело, выявить в абстрактной болтовне о "гуманизме", "правах человека" или "холокосте" сознательное противодействие архангелическому пути развития народов, - этого папству не дано. Великая вековая вина евреев состоит именно в их преступлении против Духа. Недаром их "вечным" водителем стал Агасфер, бродяший по земле призрак иудея, подпавший власти Аримана. Отпуская грехи "народу", которого давно уже не существует (без архангелического водительства), римский папа бьет в мертвые колокола, зовущие один только рассудок. И именно рассудок-то и довольствуется подобным "прощением", по-прежнему сохраняя иллюзию "лидерства в мире" тех абстрактных "законов", которые исключают реальность Христа.

По-прежнему беря за основу принцип крови и полагая себя "учителями мира", "народ израильский" разыгрывает сегодня глобальную карту "независимости" и "автономии", плодя по всему миру детей Агасфера (тут и "самостийная Украина", и незаметная на карте "точка" Чечни, и "зачинаемое" в интернете государство "сибиряков", и планируемый пороховыми головами "всемирный халифат"). Принцип крови и наследственности есть принцип Яхве, и позитивная роль его в истории уже сыграна. Архангелическое водительство имеет сегодня миссию привить (в той или иной мере) каждому народу черты Духа времени, Архая Михаила: вопреки всем различиям, население Земли призвано ощутить себя "единым" (и в этом единстве начинают уже брезжить контуры будущего: сострадание к ближнему, взаимопомощь, уважение к индивиду). Этой духовной глобализации противостоит информационно-валютная "глобализация по Агасферу", опирающаяся на систему "мировых контор" вроде ООН, НАТО, МВФ и тому подобных ариманических изобретений. Делая ставку на такие понятия прошлого, как "национальный суверенитет", "независимость", "автономия", "глобализация по Агасферу" ведет к отрицанию в каждом отдельном человеке индивидуального импульса к свободе, импульса Христа: речь идет только о "группе" и эгоистическом "групповом интересе", и в конечном счете о групповом сознании.

Понятийно-логическое мышление, каким оно стало в ходе развития материалистического естествознания, не отвечает уже больше полноте того вопрошания, с которым сегодня человеческая душа подступает к "загадкам" мира. Ведя разговор лишь от имени рассудочных критериев, сегодняшняя "нормальная интеллигентность" схватывает лишь пустые оболочки слов, в которых не звучит голос действительности: слова становятся "рабочими призраками" тех или иных технологий. Рассудочный, не склонный к созерцательности ум видит в технологии единственное спасение "прогресса" и "культуры", при этом "честно" отрабатывая в своей логике ту угнетенность послушания, которую как раз и насаждает среди своих "хороших учеников" Ариман. К примеру, президент России связывает "светлое будущее" страны с организацией "технологического центра Сколково", равно как и с введением единой пластиковой информационной карточки со всеми данными "гражданина": этот ариманический детсад только отсрочит созревание русской души к Самодуху, если наряду с "компьютерным воспитанием" не будет искать свои глубины русский язык, не будет утончаться до самых возвышенных переживаний русская душа, что возможно единственно при трепетном отношении к народному фольклору и классическому искусству. Но об этом последнем говорить сегодня как будто бы и "неприлично": люди в большинстве своем желают быть только "умными".

В свое время Сократ, с присущей ему изобретательной иносказательностью, говорил своим ученикам, прежде чем ответить на трудный вопрос, что должен посоветоваться со своей Диотимой, которая ежедневно заботится о нем и готовит ему пищу. Эта Диотима (созвучно со словом "диадема") означает, собственно, "часть Зевса", то есть это - духовная сущность. Сократ говорит о Диотиме как о совершенно реальном существе: в юности Диотима преподавала ему "философию любви", дав ему также генеалогию любви, эрос. При этом у Диотимы есть свое о любви "мнение": любовь есть средство восхождения к пониманию божественного. Не менее определенно судит о любви и Диотима, жрица в Аркадии, в "Пире" Платона: наилучшее применение любви к другому человеку - это ориентация разума к любви. Речь идет по сути о развитии совершенно нового человеческого качества, стоящего выше человеческого Я: это гений или демон, венчающий собой, как короной, человеческий дух. Это и есть то, что в будущем принесет самопознающему человеку его Ангел, и над этим Самодухом надлежит трудиться уже сегодня.

Сверхчувственное наблюдение показывает, что со своим гением или демоном или Самодухом, со своей сверкающей "диадемой" каждый встречается во время сна, причем, каждую ночь. Это бессознательная пока встреча, хотя уже сегодня отдельные люди начинают бодрствовать во сне, имея достаточно развитый, проработанный самопознанием душевный аппарат. Сегодня важно научиться запоминать подробности этой "встречи", и такого рода память можно постепенно развить. Тот, кто уже способен обнаружить у себя "ночного гостя" (как у И. Бродского: "Из вечности приходит гость, приходит гость..."), тот может без особого труда описать то внутреннее состояние, которое при этом переживается во сне. Человек как бы раздвоен и наблюдает себя со стороны, при этом мысля примерно так: "Там мое Я". При этом то, что наблюдает, остается как бы "неуязвимым" для совершающихся во сне действий, в противоположность задействованному в этих событиях Я, которое, окажись оно наедине с собой, непременно испытало бы "обычные" переживания в виде радости, озабоченности или страха, тогда как в "сообществе" со своим гением-самодухом Я как бы "отдаляется" от событий сна. Обнаружение человеком присутствия Самодуха придает сну гораздо более познавательный характер: многое становится символом, причем, сила обобщения намного превышает "естественную", сон становится вещим. Однако "расшифровка" сна может быть самой произвольной, если к этому подходить с "обычными" понятиями и представлениями, не пронизанными моральным чувством. Это чувство может и не иметь ничего общего с "моралью общества", оставаться "неузнанным" и давать о себе знать лишь в слабых отзвуках воли, в "тоске о самом себе". Но никакими другими средствами сближения со своим гением-самодухом человек сегодня не располагает: именно моральное переживание сна и дает ключ к его "разгадке". Сколь бы утонченным, логически проработанным, "квантовомеханически воспитанным" не было сознание человека, ему никогда не приблизиться к Самодуху и Ангелу без моральной составляющей мышления: именно мораль открывает каждому доступ в духовный мир. Что стоит, к примеру, успешное обучение детей математике и "победы" на всякого рода "олимпиадах", если моральное развитие человека никак не связывается с интеллектуальным? Это наблюдается сегодня повсеместно: научить "чему-то" и "пристроить в жизни", не задаваясь при этом целью воспитать свободную личность, что возможно, единственно, лишь в любви к воспитаннику. Обычно те, кто занят сегодня "физико-метематическим" обучением, считают малейшее "отклонение" в сторону морали "ненужной лирикой" и даже своего рода "слабостью". Этому во многом способствуют разного рода "успешные методики", однобоко подстегивающие преждевременное развитие рассудка, результатом чего становится аморально мыслящая личность.

Всякому "специалисту", гордящемуся своим "приличным квантовомеханическим воспитанием", полезно было бы уже сегодня принять во внимание факт сверхчувственного наблюдения: тот тип сознания, который сегодня можно называть "естественнонаучным", не имеет после смерти человека никакого индивидуального продолжения, попросту "улетучиваясь", становясь родом космического "сырья". Только моральное, приобретенное во время жизни, и "везет" на себе человека после его смерти, это и есть его "подъемная сила". И даже во сне, бессознательно, человек не добирается до своего гения, если в бодрствующем состоянии его сознание не окрашено моральными переживаниями. Сколько людей сегодня "обходятся" без каких бы то ни было моральных беспокойств! Проживая свой день "разумно", исполняя тот или иной "долг", но при этом не соизмеряя интеллект с моралью, человек живет как бы отдельной от своего Ангела жизнью, отдаваясь исключительно "готовым", состоявшимся вещам. И "вещностное" сознание таково, что оно не только заранее отметает все, что связано в каждом индивиде с моралью, но "объясняет" моральное, исходя из "вещного": мораль становится для индивида "внешним законом", заповедью, "голосом совести", но никак не импульсом к свободе.

Примером "вещной" морали, основанной на авторитете православной церкви, стало запрещение русским патриархом преподавания в школах "сексуальной грамоты", на том основании, что предмет этот "безнравственный". На самом же деле "безнравственным" является не предмет, на изучении которого, с привлечением одухотворенных картин из растительной и животной жизни, можно воспитать любовное, благоговейное отношение к жизни, но та точка зрения, которую имеет на него православгая церковь: безнравственна точка зрения, клеймящая стереотипом "греха" все, что оказывается выше церковного понимания. В этом плане церковь никак не способствует более доверительному контакту каждого со своим Ангелом: такую задачу церковь перед собой и не ставит.

Завоевание морального начинается у каждого с преодоления в себе эгоизма. Не быть эгоистом сегодня просто невозможно, этому подпадают все, так или иначе втянутые в систему производства: эгоистична "объективная наука", эгоистично "высокое искусство", не говоря уже о политике, где эгоизм становится абсолютным критерием "правды" и движущей силой. Нетрудно заметить, что там, где эгоизм особенно силен, где человек живет лишь сегодняшним днем, беря все, что можно взять, по принципу "жизнь одна", там налицо истребление жизни. Так, амбиции "глобализации Китая" привели уже сегодня к тому, что в стране, где ежегодно рождается около шести миллионов человек, практически отсутствует незатронутая производством природа: страна постепенно становится пустыней, угождая собственному эгоизму "первого производителя в мире" (при этом около миллиарда китайцев, а именно, крестьян, не имеют никакой пенсии, уповая лишь на милось своих родственников).

Эгоизм "подвигает" людей вырубать вековые леса, будь то в Африке или в России, "поворачивать вспять" реки, "сдвигать горы", бурить скважины в коралловых рифах и т.п. При более тонком рассмотрении, к эгоизму можно подойти с "внешней", социальной стороны, и с "внутренней", индивидуальной: только те силы эгоизма, которые направлены на самопознание, и есть его единственные земные плоды, тогда как все остальное, "внешнее", бесплодно. Обуздать эгоизм можно лишь сознательно, и это равносильно тому, что человек "поднимает самого себя за волосы". Так, вырывая себя из эгоистического болота, человек впервые получает доступ к своему гению-самодуху, в через него - к своему Ангелу.

Сложность понимания отношения "человек - Ангел" усугубляется сегодня не только все более и более требовательной технизацией и технологизацией жизни, ежедневно притупляющими моральное чувство и созерцательность мышления, но прежде всего слабостью воли к поступку. Поступая так, "как поступают все", спеша уложиться в сжатые жизненные сроки образования, семейной жизни, карьеры, каждый хочет для себя, бесспорно, "лучшего", толком не зная, где оно, и "веря" поэтому другим: кто-то сделал уже то-то и то-то. Никто ведь не задумывается над тем, что сегодня практически никто не идет по жизни своим путем, делая жизнь если не с "товарища Дзержинского", то уж точно с какого-нибудь "нашего". Люди панически боятся одиночества, боятся остаться в тишине и с самим собой, боятся признать несостоятельность своей "правды". Этот страх порождает неприязнь ко всякой сосредоточенности и самоуглублению, как к чему-то болезненному и даже преступному, и нет такого "руководителя", который не присматривался бы подозрительно к непохожему на себя подчиненному (некоторые "шефы" вешают над собой портрет еще более высокого "шефа", чтобы не потерять чувство "реальности"). На первый взгляд, в подобной "производственной" ситуации выживает лишь подхалим и мерзавец, если не считать самого "шефа", но это совсем не так: выживает только тот, кто не играет в эту игру. Тот, кому его собственнные интуиции указывают путь к свободе. Но как же осуществляется такое выживание? Этот процесс затрагивает не только, собственно, жизнь "от и до", но, главным образом, жизнь "после", когда человек оказывается в духовном мире: вот тогда-то и начинаются "разборки". Полностью лишенный своего материально ориентированного сознания, которое до этого строило неодолимые крепости вокруг данной личности, "снабженный" лишь незначительными крохами морали, человек "не дотягивает" до своего Ангела, хотя тот делает все, чтобы установить с человеком связь: они так и не "сходятся". В связи с этим еще хуже складываются отношения с Архангелом, который, собственно, и развивает в человеке силы возвращения к жизни. В результате, вернувшись к повторной жизни, человек оказывается ослабленным, в том числе и физически, оказывается отброшенным назад в своем будущем развитии.

Самопознание не является для человека чем-то самоочевидным, этому надо учиться. Это не удел "немногих", но требование времени: каждый современен в той мере, в какой он начинает распознавать над собой свою будущую Диотиму.

4. Язык и народный дух

Отличительным знаком каждой культуры является ее отношение к слову. То, в какой мере со словом связывается понятие духовного, определяет жизнеспособность не только словесного "материала", но мышления в целом. Кто только не говорит сегодня, что "в начале было Слово", понимая под "словом" нечто вполне филологическое и "авторское", даже "агитаторское", если не сказать "командное". Однако то Слово, что было в самом Начале, есть излияние воли высоких духовных сущностей, стоящих у основы мира, и сегодня мы имеем дело по сути с тем же самым: слово вырастает из воли к самопознанию.

Тем не менее, сегодня каждый стоит перед фактом обесценивания слова как поступка: налицо определенная "волевая инфляция" речи, значительно опережающая рост слова "в глубину", к уровню тех понятий, которые могут выразить его духовную природу. Язык, как повседневный, так и "научный", становится "мельче" и беднее, все более и более уподобляясь тому "рабочему минимуму", на который ориентируется компьютер. Теряя свою интонационную выразительность и музыкальность, свое смысловое "дыхание", язык способен удовлетворить сегодня лишь требования рассудка, но никак не потребность души, что ставит человека в ситуацию того искусственного "эсперанто", с которым исторически связана попытка истребления языка как такового.

Постепенное вытеснение из языка его духовной основы становится главной приметой современного "нормального" мышления. Слова остаются, но, будучи "теми же", уже не несут в себе познавательного потенциала: это все более и более слова-призраки, слова-оболочки, да просто пустые звуки. Закономерность смыслового истощения слова исторически связана с приспособлением языка к особенностям естественнонаучного мышления: слово становится абстрактным обозначением, интонация, дыхание, "музыкальность" уходят на задний план. Слова соединяются друг с другом по правилам логики, при этом часто не касаясь внутренней сути друг друга: в них отсутствует сила такого соединения или, как говорили прежде, отсутствует "божественное". Но пустота в словах недолго остается "вакантной": в ней поселяются "демоны слова", ариманические существа, истребляющие язык с помощью всевозможных штампов, стереотипов и клише, сводящие язык к тому или иному "новоязу". Если присмотреться внимательно к началу "великой октябрьской" смуты 1917 года, можно без труда обнаружить повсеместное калечение, насилование, коверканье русского языка (на что красноречиво указывает Бунин), еще несущего в себе живые импульсы русской классической литературы: именно с языка-то и началась великая русская катастрофа. На первый взгляд "случайно", но в действительности в результате серьезнейшей и длительной подготовки, на русский язык обрушился ураган, "загаженный жаргоном марксистских трактатов начала века" (3), и этот низменный, беспредельно (или запредельно) пошлый "модерн", стал тем "вариантом" русского языка, который надолго удушил все живое, как в литературе, так и в жизни. Ведь то, как человек говорит, раскрывает о нем великую тайну: тайну его соответствия Духу народа. И в этом смысле ни один из большевиков духу русского народа не соответствовал, изобличая себя же ущербно-канцелярским, пародийно-марксистским и просто криминальным "способом говорения". Весь так называемый соцреализм с его "революционным эпосом", со всей его многоименной "поэзией" и "прозой", есть одно сплошное бегство от правды (и ему нисколько не противоречит сегодняшнее "замочим всех в сортире").

Язык живет внутренним, душевным творечеством каждого, и не только, например, поэта. Общая языковая картина складывается из единичных, и каждый на протяжение всей жизни ведет незримую борьбу за свой язык. Достаточно было только позволить себе ввести в повседневную речь большевистский жаргон, ввести без сопротивления, без навыков преодоления того демонического и разрушительного, что "мечет молнии" в агитационных призывах, - и немедленно реализовалась безумная ленинская мечта. Соцреализм есть великое бегство от языка, бегство в сторону словесной мертвечины: слово становится флагом, ярлыком, пулей в затылок. То, в чем так преуспел "Идиот Полифемович" Маяковский, с его "красной паспортиной", отзывается сегодня то дистрофичностью бэ-акунинской "нелитературы", то пошло-пелевинской "интеллектуальностью", а то и просто "веселым и могучим", нахрапистым русским детективом: настало время безъязычия. А это значит, что в большинстве своем люди не хотят напрягаться, воспитывая свое мышление и очищая его от "готовых формул", что неизбежно приводит к тому, что человек ничего так не желает, как "отвернуться, спрятаться от истины мира, в котором он живет" (4).

Язык, с его интонационностью, мелодичностью, ритмикой и "размером", сродни музыке, и не случайно расцвет русской словесности совпадает с эпохой Чайковского, и в целом с национальным расцветом России. Язык - это прежде всего те идеалы, на которые так или иначе равняется сознание индивида. Гипотетически "без-идеальный" язык не имеет для человека никакого смысла, и всякая "формализация" языка, будь то в рамках какой-то "специализации" или на волне поголовной компьютеризации, означает оскудение образной, созерцательной компоненты мышления. Мысля "правильно", в соответствии с "нормой", человек становится сам для себя "цензором", развивая в себе способность "замалчивания" и технику "затирания" всего того, что могло бы привести к поискам истины: обстоятельства неизменно оказываются "выше" истины. Так было с творчеством Д.Шостаковича, посвященным, собственно, падению индивида. Не случайно композитор считал самого себя "несчастнейшим из людей": он пел во славу недействительного. Ведь не мог же гений принимать за чистую монету сталинский, и в целом советский эксперимент над людьми: для этого ему надо было "расколоться надвое", вести двойную жизнь, одну для себя, а другую для "общественности", перемешивать правду и ложью. То "народное", чему композитор полагал себя слугой (он неизменно хотел быть "всегда со своим народом"), попросту в "советское время" не существовало, зато пышно расцветало - благодаря насильственному "вживлению" в культуру квазинародных поделок вроде "песен гражданской войны", соцреалистической литературы или пропагандистских "художественных" фильмов - антиархангелическое, бездуховно-национальное, подменяющее "родину" "родной компартией". Наедине же с собой человек переживал смертельный страх, и это оказалось единственной правдой композитора: изучение страха, попытка ему противостоять. В этой трагической "школе жизни" утончается до болезненности личность композитора, тогда как его индивидуальность попросту попадает в ловушку сиюминутности, будучи не в силах подняться над тотальностью умирания. Язык Д. Шостаковича нередко сравнивают с "баховским", забывая при этом, что И.С. Бах обращал свое сознание к "вневременному", будучи великим христианским посвященным, в действительности строившим свой Град сверху вниз, от Духа. Язык И.С. Баха есть жертвоприношение проснувшейся к духовному знанию души. Тогда как язык Д. Шостаковича - это только "современность".

Точно так же складываются и судьбы "русской литературы" в советский период: все это сплошь описание трагедии. Описание неимоверных усилий, предпринимаемых не верящей в идеалы личностью в ее стремлении к "счастью". Но самое гротескное при этом, что как соцреалистические "герои", так и сами писатели, верят в то, что они верят в идеалы. Вера в "идеалы по обстоятельствам" остается и по сей день основным правилом "игры в искусство", а "когда начинаешь учитывать обстоятельства, - замечает И. Бродский, - тогда уже вообще поздно говорить о добродетели. И самое время говорить о подлости" (5). С точки зрения "игнорирующего обстоятельства индивидуума" (6), Д. Шостакович вполне мог бы обойтись без поощрений со стороны Сталина или Хрущева. С точки же зрения самих этих "обстоятельств" (и лично историка культуры С. Волкова), с их неразборчивостью по отношению к личности, "жизнь свою можно было потерять запросто. А личное знакомство с вождями могло послужить, по крайней мере на время, какой-то охранной грамотой. И потом, Шостакович ведь не просто свою жизнь спасал. Он также спасал свое дарование, свое творчество" (7). То есть дарование и творчество Д.Шостаковича шло в ногу, хоть и не всегда попалая в такт, с охаживающей его кнутом властью. Но все-таки почему? Почему? Потому что язык коспозитора питался тем энтузиазмом и страхом, в которых увязла, как в трясине, советская действительность, и в этом смысле композитор был всегда "с народом". Другое дело, что к народному духу, к русской душе, ни этот энтузиазм, ни этот страх не имели ни малейшего отношения: будучи по своей природе неизменно "приподнятой" над материальной действительность, русская душа оказывалась вовсе не там, где ей определяли место сталинские "специалисты", не в "битвах новостроек" и не в шуршании доносов. Но к ней, к русской душе, никто из советских "художников" так и не пробился, застревая на виражах "веропослушной" карьеры и сгнивая в профессиональной "коммуналке": это и была та катастрофа, которая "превращает личность в развалины: крыши уже нет, ва печка, к примеру, все еще стоит" (8).

Булгаковский Мастер, олицетворяющий собой "русскую советскую" литературу, и Маргарита, как Муза этой литературы, разделили судьбу гётевского Фауста, продав душу дьяволу: Мастер выпил дьявольское зелье, Маргарита стала сатанинской блудницей. Противостоять же Воланду (Ариману) при жизни никто из них не смог, не посмел: не хватало идеалов. И не случайно "спасение" обнаруживается только за порогом смерти: Фауста спасают своим пением Ангелы, Мастер в компании с Понтием Пилатом отправляется пешком по лунной дорожке в направление Христа. Но ведь такое "спасение" возможно и при жизни, такая возможность есть у каждого, но только единицы желают ею воспользоваться. Булгаковский же Мастер-с-большой-буквы становится попросту ребячливым недоумком, отправляя свою Музу громить квартиры критиков и седлать их, как услужливых свиней, на бал к Сатане. Отстаивая свое земное творение в его земном бессмертии, Мастер нисколько не расположен искать в себе Христа: он к этому не подготовлен. И М.Булгаков не знает, как это делается, и слова его поэтому пусты. Писатель "помещает" как Сатану, так и Иешуа, вне человека, и тщетно поэтому ожидать, что Мастер когда-нибудь "дотянет" до истины: ему предстоит лишь вечно "плакаться" своей Музе о невозможном. О каком "мастерстве" идет речь, если Мастер не позволяет себе отказаться от личного, не дает себе свободы? Это всего лишь "мастерство" подражания, копирования, не связанного с пониманием сути дела. Это как раз та "дозволенность", против которой сам же Мастер на словах и выступает: дозволенность обстоятельств (то есть "можно" вступить в сговор с Сатаной, но никак невозможно самому, без "помощи" Воланда, подняться над собой). Чем в таком случае Мастер "лучше" критикующих его критиков? Бессилие духа и бесплодность души, вот "главные герои" М. Булгакова, неправомерно "упрощающего" к тому же (в сравнение, например, с Мефистофелем) фигуру Воланда. Язык романа, более уместный для написания сценария, обретает свою образную завершенность в кинематографическом языке одноименного фильма: это язык мертвых фигур, в каждой из которых действует "кукла".

С этим тотальным омертвением языка на всех его уровнях, включая "язык науки" и "язык искусства", в историю ХХ века вписывается... пустая страница: нет больше "гения слова", извлекающего из доставшегося ему разума ту или иную "правду о мире", и сама эта "правда" отдает плесенью приспособления к обстоятельствам, все более и более связывающих личность узами материального производства. Сегодняшние "гиганты слова", от Солженицына до Кётце, неизбежно становятся "редакторами" и "цензорами" своих же "попыток сказать": их останавливает на полпути "неудобство" перечеркнуть свою личность ради устремленности к истине. И то, что они все-таки называют "истиной" (например, тезис "двести лет вместе" у Солженицына), есть не более, чем компромисс унылой сиюминутности и так и не состоявшихся пожеланий. Утверждая значимость себя, со всеми своими частностями (а их просто "тьма", к примеру, в романах Кетце), писатель попросту эксплуатирует язык, не позволяя словам засиять "внеземными" категориями: слова есть только указатели правил движения. Это чувствовал И. Бродский, позволявший своему языку покидать тучные нивы личного и светить в неизвестные пока еще дали индивидуализации (и этот прорыв, возможно, был бы совершен, если бы И. Бродский не покинул Россию).

Индивидуум, отмечает И. Бродский, "должен исходить из более или менее вневременных категорий. А когда начинаешь редактировать - в соответствии с тем, что сегодня дозволено или недозволено, - свою этику, свою мораль, то это уже катастрофа" (9).

Иллюзия "совладания с катастрофой" возникла у многих в связи с творчеством А. Солженицына: иллюзия раскрепощения сознания. Причина этой иллюзии в том, что, ступив на путь "раскрепощения", человек не доводит свою мысль до конца: он ее попросту недомысливает. В результате "один день" Ивана Денисовича оказывается бессмысленно хорошим: натянутая до предела струна выживания лопнет при первом же послаблении, не будучи прокаленной духом. Смерть кажется страшнее изнурительного ползания по загаженной страхом и ложью "почве", да никто, собственно, и не знает, что такое смерть: что индивид продолжает быть, переступив личное. Смерть есть последнее, что встречает каждый на своем пути, и от этой "точки отсчета", только в обратном направлении, каждый строит свой "дом", в котором, увы, пусто. Пусто, потому что бездуховно. А. Солженицын называет "святой" простодушную "фикусную старушку", и ее "святость" состоит именно в сонливости ума, в терпеливости без понимания, оказывающейся в конце концов заурядной глупостью и причиной нелепой смерти. Та же самая "святость" связывается с поступком бывшего зэка, отдавшего свои последние "трудовые гроши" засадившему его стукачу, и это выглядит прямо-таки "христианским" деянием, если заранее допустить то, что "святым" может быть и очень глупый человек. Но этого не бывает. Подобный идеал "юродивой святости" как нельзя лучше оправдывает всякого рода дьявольщину, нуждающуюся в извращении лика правды. Если святость глупа, то нам до нее один шаг, тем более, что, если верить поэту, умом Россию не понять: нашим-то, лозунговым умом. И сколько не ходи по "Кругам" А. Солженицына, сколько не нумеруй их по порядку, ничего, кроме фактов внешней истории там не встретишь. Их может быть много, этих внешних фактов, но много ли значат они без обозначения симптомов скрывающегося за ними "недуга"? Да и готов ли язык, неся на себе бремя архивной пыли, вспыхнуть звучанием Логоса? К этой новой, созвучной импульсу Христа гениальности не присматривается сегодня пишущий ("сочиняющий" вообще), обходясь обкатанной наследственностью одаренностью, все более и более смахивающей на "ловкость рук" (чему сегодня и обучают во всякого рода "литературных институтах"). Сегодняшний "штемпелеванный" язык, каким его хотят видеть стратеги коммерческого прогресса, отторгает от себя "слишком большие" идеалы, довольствуясь лишь предметами "первой необходимости", среди которых преобладают прилипчивые к слуху безделушки-штампы, вроде "сырьевых ресурсов", "уровня жизни", "прожиточного минимума" и т.п. Язык коснеет и омертвевает, формализируясь в неисчислимых "профессиональных", "молодежных", "зэковских" и прочих жаргонах, гротескно усиливаемых столь же неисчислимыми филологическими "изысканиями", вплоть до составления "словарей терминов", претендующих занять место самого языка. И что же делает в этих условиях писатель? Что делает, к примеру, Пелевин, которого российский интернет назначил "самым интеллигентным умом России"? Да он идет впереди на бой против языка. Для этого мало изъять из обращения "идеалы", надо развернуть само мышление в сторону неистребимой пошлости, сделать мысль ничтожной, а мыслящего - разочарованным в самом себе (таким вот "омоном ра"). Исходя исключительно из рыночных критериев, современные издательства стоят неодолимой преградой на пути слова, заваливая трупами "детективной", "приключенческой", "любовной" и прочей нелитературы столь же неразборчивые книжные магазины; и даже "классика", и та как будто потеряла сегодня свою "невинность", став просто "товаром". Что делает в таких условиях писатель? Да просто перестает им быть.

Никто как будто бы и не заметил, что освещавшая некогда классику радость жизни с некоторых пор куда-то подевалась: ни о чем хорошем уже и писать-то невозможно. Это великая победа Аримана: в мир пришла наконец весть о бессмысленности быть человеком. С идеалами покончено "раз и навсегда", а дальше что? Дальше - забота о благоденствии и физическом бессмертии, уже больше не нуждающемся ни в каком духе. Завоевание человека Ариманом идет сегодня по схеме: язык - мышление - бездуховность, и этому служит вся сегодняшняя культура. Язык есть поворотный пункт эволюции: либо вперед, к Слову, либо в подматерию. Второй путь оказывается в большинстве случаев предпочтительным: языку насильственно прививаются "интернациональные" элементы, рушится связь с Народным духом, стирается пройденный уже путь к одухотворенности. На основе языка происходит ариманическая переработка всей культуры и тем самым создаются условия для духовного порабощения Ариманом целых народов, как это произошло в России в ходе "социалистического эксперимента" (такие условия были созданы, однако архангелический, михаэлический характер русской души этому воспрепятствовал).

Большевистская катастрофа изъяла из повседневного обращения волю к радости жизни, заменив ее "волей к победе". И полный масштаб этого провала осознается тогда, когда приходит понимание, что только силами советской "наследственности" выбраться из бездны невозможно: нужна какая-то "прививка". Нужна выпадающая из "статистики" индивидуальность. При всех "внешних" обстоятельствах особенностью русской души является ее творчество "в себе" и - на будущее. Никакая другая национальная душа так не призвана к будущему, как русская, и на "внешнем" плане это проявляется подчас как "затянувшееся ожидание", как некая "медлительность" но отношению к настоящему (русский постоянно "отстает", например, в "благоденствии"). Но будущее само собой не придет, оно закладывается в настоящем. Будущее становится действенным в настоящем, когда находится душа настолько чуждая обстоятельствам, что становится возможным ее самореализации. Это означает, что внутренние процессы в такой душе протекают с иной скоростью, не требуя для себя обусловленности внешними "причинами". "Я, например, - признается И. Бродский, - занялся изящной словесностью по одной простой причине - она сообщает тебе известное ускорение... в голову приходят такие вещи, которые тебе, в принципе, приходить не должны были. Вот почему и надо заниматься литературой. Почему в идеале все должны заниматься литературой. Это необходимость видовая, биологическая. Долг индивидуума перед самим собой, перед своей ДНК..." (10).

Речь идет, бесспорно, о самопознании. Это - необходимость видовая, но не в биологическом смысле: каждый отдельный индивидуум есть вид в масштабе человеческого рода, вид индивидуальной духовности. Это, бесспорно, долг перед самим собой, но не перед "своей ДНК": долг перед своим будущим Самодухом. Это и есть та "прививка" чуждости обыденности, которая, с одной стороны, обрекает индивидуум на одиночество: "чем лучше поэт, тем страшнее его одиночество, тем оно безнадежнее..." (11), а с другой стороны, роднит человека с "материей времени", под которой И. Бродский понимает некую "духовную объективность" (сухость, сдержанность, нейтральность, отстраненность от клише). Язык требует для своей жизни определенное "жертвоприношение", состоящее в умении жить словом, как духовной реальностью: "источник языка - источник всего" (12). "Метафизичны не только слова как таковые, - уточняет И. Бродский, - Или мысли и ощущения, ими обозначенные. Паузы, цезуры тоже метафизичны, ибо они также являются формами времени" (13).

Сверхчувственная природа языка такова, что он как бы творится заново каждым в отдельности: интонацией, душевным движением, убежденностью. Язык расцветает или сходит на нет, в зависимости от внутренней ориентации индивида. И то, что каждый рождается именно в данном языковом окружении, есть знак его судьбы, его "прошлой готовности" именно к данному языку. "Стихи на двух языках писать невозможно, - замечает И. Бродский, - хотя я и пытался это делать" (14). Именно в своем языке человек ступает на путь самопознания, подготавливая свою встречу с гением языка, Народным духом, народным Архангелом.

Все сказанное человеком за день, со всеми словесными нюансами и интонационными оттенками, впитывается, словно "губкой", человеческой душой ночью, во время сна: язык продолжает звучать, "словно струна в душевно-духовном мире" (15), язык становится достоянием духовных сущностей, приносится им в дар. Стоит только задуматься над тем, какие слова человек "дарит" направляющим его развитие сверхчувственным существам! А какие дикие интонации, какие хрипы, стоны и вопли! Еженощно доставляя все это "богатство" в высшие миры, человеческая душа только исполняет свой долг "перевозчика", тогда как человек со своим Я волен сам "выбирать слова". Согласно сверхчувственному наблюдению, порядок вещей указывает на то, что человеческая душа во время сна (когда она свободна от своих дневных "обязанностей") вступает в прямой контакт с Архангелами, каждый из которых, как отмечает Рудольф Штейнер, "чувствует себя в родстве с тем, что мы приносим с собой во сне как эхо. Это то, что им нужно, то, что они желают испытать. Точно так же, как мы, люди, в физической земной жизни призваны дышать, находиться в кислородной атмосфере, тем самым полагая для себя кислород полезным, так и архангелы, связанные с внутренней жизнью земли, испытывают потребность в том, что человеческие души приносят им во время сна в виде отзвуков того, что заключено в человеческом языке" (16).

Таким образом, язык является не только человеческим достоянием, но еще и человеческим приношением духовному миру. Вот почему так важно на протяжение всей жизни работать над своим языком, освобождая его от мертвечины клише и штампов, иначе нечего будет Архангелу "взять". Вся сегодняшняя культура "больна" косноязычием, что делает ее временем "духовного разброда, неуверенности, полной компрометации или утраты идеалов" (17). Неуверенность в завтрашнем дне проистекает сегодня не столько от скудости "куска хлеба", сколько от невозможности пользоваться словами в их исконном смысле. Недалеко то время, когда истинный смысл слов может оказаться навсегда утерянным. Все больше и больше язык повинуется тем повседневным импульсам, которые сужают смысл слов до востребуемого материальной практикой содержания, а это всего лишь содержание вещей. Это называется, между прочим, "ближе к жизни", что можно было бы иначе сформулировать: "дальше от жизненного содержания". Но сегодня мало кто признает, что содержание любой вещи носит идеальный характер (в том числе и содержание денег), поэтому все реже и реже заходит речь об идеалах. Так называемая "деловая повседневность" не развивает в людях вкуса к внутреннему "горению", столь необходимому для "идеализма", развивая, напротив, мертвяще холодную рассудительность, расчетливость и подобные "деловые качества": человек оказывается идеально пуст. Все, о чем люди между собой говорят, адресовано исключительно физическому миру, к которому, как к таковому, ни Ангелы, ни Архангелы не имеют никакого интереса. И дело не становится лучше, когда кто-то "рассуждает" о духе, при этом не имея самих духовных переживаний: слова эти не доходят до духовного мира. Точно также обстоит дело, например, с механическим музыкальным исполнительством: все ноты на месте, все указания выполнены, но... не интересно слушать, потому что мертво. Себя человек может при желании обмануть, но для духовного мира ложь оказывается попросту "несъедобной". Сколько священников сегодня бормочет "святые слова", не вкладывая в них никакого смысла и тем самым отвергая их божественный смысл, да и вся церковная служба остается театром, если духовное ищется лишь в клубах кадильного дыма, блеске золота и монотонности заученного бормотания. "Мы живем в такое вот время..." - скажут многие "в оправдание" подобной "заземленности" духа. Но надо научиться понимать свое время, видя в его симптомах не только проявления физического. В какое же время мы живем? Это время не только бегства от идеалов, но еще и производства антиидеалов. Любой, самый "невинный" мультик может стать сегодня "оружием массового поражения", если его воспринимать инстинктивно, без участия того необходимого сопротивления, которое оказывает всякой механистичности человеческая душа с погруженным в нее Я. Механический "герой", будь то безнадежно-безрадостный, едва справляющийся с искусственно наращенной мускулатурой "продукт" Шварцнеггера, или крайне озабоченный тем или иным "расследованием" интернациональный "детектив", - это насильно втиснутый в человеческую телесность демон. И всякий демонический идеал есть одновременно идеал разрушения личности, так или иначе "преданной делу" Аримана. Не составляет исключения и так называемый "идеал нормального человека", лояльного гражданина, семьянина и "специалиста": это всего лишь пустая оболочка, безразличная к своему содержанию. При этом часто ссылаются на так называемые "здоровые инстинкты", что было бы уместно в случае с обезъяной. И среди самых "здоровых" неизменно оказывается инстинкт добывания денег.

Сама по себе материалистическая ориентация культуры является необходимой и неизбежной для развития самостоятельности суждения и в целом человеческой свободы. Материализм есть своего рода "плата за вход", но не более того: в качестве мировоззрения он совершенно не пригоден в силу своей ограниченности. И нет таких материалистических средств, которые позволили бы наблюдать происходящее в человеке, у которого полностью отсутствуют идеалы. А ведь таких людей становится все больше и больше. Только сверхчувственному наблюдению открывается та картина опустошения, та "выженная пустыня", которую несет в себе каждый, кому нет дела до того, что выходит за пределы "вещей": человек лишает себя всякой возможности контакта с духовным миром, когда его душа во время сна покидает физическое тело. Сон вовсе не "отдых", как полагает всякий разумный материалист, но работа, деятельность души в направление тех сил, которые душа и приносит из сна при пробуждении. Если же "улов" души невелик, человек жалуется на плохой сон, не приносящий ему бодрости, и психиатр обычно спрашивает пациента о качестве сна, и если оно неудовлетворительное, больному назначаются лекарства. Что сказал бы психиатр, узнав, что пациент "не отдыхает" во сне именно потому, что из его дневного сознания, и прежде всего из языка, вытеснены идеалы? Психиатр бы в это не поверил, этому его в вузе не учили. И прописанное им снотворное окончательно преграждает человеческой душе путь к Ангелу и Архангелу.

Невыспавшийся человек, как правило, плохо работает, да он и не может работать в полную силу, поскольку силы этой у него попросту нет. Это - сила Архангела. Не принося Архангелу " в дар" свой насыщенный идеалами язык, будь то слова, музыка или иное "языковое" явление, не снабжая Архангела "воздухом" для дыхания, человек оказывается неспособным получить что-либо то Архангела, хотя тот неизменно готов "отдать", и эта его готовность оказывается односторонней, не взаимной. Это имеет свои последствия не только в жизни человека, но еще и после его смерти: "мы проносим через врата смерти и в духовный мир то, что получили во время сна от архангела, - пишет Рудольф Штейнер (18). Именно за счет того "запаса", который каждый получает от Архангела во сне, и поддерживается необходимая активность человека после смерти. В противном случае человек становится просто "обузой" для духовного мира: его попросту "сбрасывают" в тот или иной народ, "пристраивают" к тому или иному языку, - и все это по милости односторонне расположенного к человеку Архангела. Почему сегодня так много националистов, кричащих "от имени народа", но в действительности к народу не имеющих никакого отношения, если не считать формально языкового и географического? Откуда вся эта "гордость национальной историей" при полном игнорировании индивида, как собственной истории? Чем питается пафос "национального возрождения"? Все это невозможно понять, исходя из одних только внешних, "зримых" фактов. А дело заключается в том, что, как отмечает Рудольф Штейнер, человеческая душа "имеет слабую связь с ангелом и поэтому не имеет никакой связи с архангелом, попросту врастая в свой народ извне; тем самым национальное присутствует как бездушный импульс в человеке, оказавшемся в своем народе лишь бдагодаря внешним обстоятельствам, в частности, языковым, и в целом имеющим тенденцию к шовинизму" (19). На практике бывает порой трудно отличить шовиниста от того, кто искренне и с любовью живет в своем народе, но такое различие состоит прежде всего в том, что одухотворенный человек не боится соприкоснуться с другой нацией. К примеру, постройка бетонной стены вдоль израильской границы свидетельствует о ничтожности шовинистического мышления, перетасовывающего давно изжившие себя, мертвые категории. Тут речь вовсе не о "любви к своему народу", которому, кстати, давно уже надо было слиться с соседями, ввиду отсутствия своего народного Архангела (Яхве покинул евреев навсегда), но только о

приверженности догме "чистоты крови". В качестве курьеза можно упомянуть догматическое отношение "чистокровных евреев" к музыке "нациста" Рихарда Вагнера: им не нравится его "арийский дух", но зато свой иллюзорно-иудейский дух нравится. Попытка поиска духовных корней арийской культуры воспринята "чистокровным евреем" как вызов его собственному нежеланию повнимательнее присмотреться к своей "нации": ее, как нации, нет и в помине, есть лишь объединенная эгоистической идеологией "круговой поруки" группа (на сегодняшний день составляющая около пятнадцати миллионов человек), претендующая на мировое господство. Лишенная архангелического водительства, эта "группа" неизменно ставит себя в бездушно-бездуховное отношение к тому народу, на "теле" которого она паразитирует: ее деятельность способствует лишь технологиям потребительства. Тем не менее, возможность архангелического развития есть у каждого еврея: надо только расстаться с вековыми иллюзиями.

Сегодня лишь незначительное меньшинство людей оказывается способными любить свой народ и язык. Как правило, это люди "незаметные", чьих имен никто никогда не узнает. По крайней мере, это не "властители дум". Но они-то как раз и поддерживают над головой народа его небо: "развивают плодотворные силы в народном характере, делают их индивидуальными" (20). При этом можно ведь находиться физически и вне своего народа (Гоголь написал "Мертвые души", а Ибсен написал "Пер Гюнта", живя в Италии), но быть духовно с ним связанным. И более того, нести "краски" своего языка в мир, без какой бы то ни было враждебности по отношению к другим языкам. Но это происходит лишь в том случае, когда человек сотрудничает со своим Ангелом, и через него - с Архангелом.

Сегодняшняя политика базируется целиком на национальном, и это создает известные трудности в развитии общества: движение идет в сторону расхищения природных ресурсов и закрепощения личности. Именно из недопонятого "национального" вытекает неверно понятое "глобальное": это всего лишь рынок, с машинообразным механизмом его действия. Люди перестают с некоторых пор замечать, что, о чем бы ни шла речь в мировой политике, все неизбежно сводится к вопросу о денежных инвестициях. При этом "значимость" той или иной нации "измеряется" природными, технологическими и банковскими ресурсами, без какой бы то ни было оглядки на моральную сторону дела. И там, где речь идет о "благоденствии", на первый план выступает физический индивид, без всяких ссылок на его духовную индивидуальность: "маленькое", земное "я" затмевает Я космическое. В этом разрезе "национальное" трактуется чисто механически, как то или иное гражданство, не требующее от человека никакой внутренней активности. Отсюда такие понятийные нелепости, как "афроамериканец", "норвежский сомалиец", "русский еврей" и т.д. И еще более нелепы такие политические программы, как, например, "защита русскоязычного населения Латвии", "обеспечение национальной безопасности" в весьма отдаленных от данной страны географических точках и т.п. Все это говорит о хроническом, безнадежном непонимании "национального вопроса".

Сверхчувственное наблюдение прослеживает путь "врастания" человека в тот или иной народ задолго до того, как человек, собственно, рождается на земле. Тот, кто не обременял себя во время прожитой жизни стремлением к идеалам, кто вступил в посмертную жизнь "нищим", тому не дотянуть до встречи с Архангелом, "возвращающим" человека обратно в земную жизнь. И единственное, что может в этом случае сделать Архангел, так это воздействовать на "растительную" составляющую будущего человека, на духовный зачаток его дыхательной системы, связанной с его языковой организацией: человек становится управляем посредством бессознательного, он просто врастает, подобно саженцу, в тот или иной народ. И тот язык, которому обучается человек с рождения, усваивается им поверхностно, затрагивая лишь механику говорения, связанную с мимическим подражанием и автоматическим копированием звуков. Можно ведь бегло говорить на чужом языке и при этом совершенно не чувствовать, не переживать внутренню сущность языка, отражающую духовную конфигурацию гения языка, народного Архангела (поэтому существует великое множество "литературных" переводов, нисколько не соприкасающихся с сутью подлинника).

Для того же, кто попросту "сброшен" Архангелом в тот или иной народ, любой язык будет по сути чужим, а сам человек развивает при этом подражание механическому элементу языка, привлекая для этого на помощь все свое тело: человек становится некой разновидностью "растительного языка". Чтобы убедиться в этом, достаточно внимательно присмотреться к мимике, жестам, телодвижениям какого-нибудь африканца: можно "понять" его речь, не понимая ни слова. Не случайно в ритуальных африканских танцах "говорит" исключительно тело: душевно-духовное здесь почти на нуле. Всякая "характерная физиогномика" той или иной национальной общности, является, как отмечает Рудольф Штейнер, результатом поверхностного отношения человека к Архангелу (21). Это и известная всему миру "отечесая улыбка" Сталина, и ленинский "прищур", и высокомерно-комическое актерство Гитлера, и "игра мысли" на омраченном безмыслием лице сегодняшнего политика (к примеру, Жириновский, это целая энциклопедия ужимок, каждая из которых претендует стать "национальной").

Время, в "материи" которого ритмически существует язык, приливает к человеку со стороны своих "границ": со стороны рождения и смерти. Временное, оно же материальное, всегда "зримо" подавляет вневременное, простирающееся по ту сторону "прихода" в мир и "ухода" из него, и разговор о "конце" чаще всего ведется с позиций времени, не признающего после себя никакого начала. Время кончается для человека с наступлением смерти, но в тот же миг начинается восхождение сил языка к Слову: дух человека становится той струной, на которой играет вечность. Смерть есть не только рождение в духовном мире, но еще и повод к вызреванию человеческого Я, в его теперь уже звездных странствиях. И если поэту (кем, собственно, и жив язык) нет до этого никакого дела, если к тому же у него нет времени проникнуться сверхчувственными истинами, то смерть ставит последнюю точку в самом последнем его стихотворении. Страх перед этой последней точкой делает звучание слов непереносимым, а сознание смерти тотальным. Легко при этом сослаться на "внешние обстоятельства" жизни, такие, как война, революция, политические преследования и т.п., при этом рассудительно повторяя: "Если бы не война, не революция, не политические преследования..." Работая лишь на "сегодняшний день", с его быстротечностью и похожестью на день вчерашний, рассудительный поэт хочет чего-то "для себя", такого, каким он уже состоялся, хочет еще больше того же самого. Поэт не выхватывает у себя из рук перо и не ломает его по причине негодности чернил и бумаги, но продолжает, продолжает... пока из написанного не вырастает монумент неповоротливости и бессилия: идеалам не место в "том же самом". Идеал действенен лишь в становлении, в бесконечной смене ракурсов и перспектив, в отказе от себя-самого-прежнего. Идеал уживается лишь в самопознании.

В своем перерождении в "новояз" язык не удерживает сегодня идеал жизни, не имея для этого достаточной силы. При всей "интеллектуальности" и "технологичности", свойственной значительной части сегодняшней литературы, налицо определенная языковая немощь, которую можно было бы охарактеризовать как истощенность бездуховностью. И такая ситуация будет продолжаться до тех пор, пока язык не вберет в себя духовнонаучные понятия, выросшие из Логоса.

Направленность же понятий и категорий языка исключительно на "физическую реальность", на материальное и зримое, неизбежно приводит язык к той или иной разновидности "некролога": речь идет только о состоявшемся, только о прошлом. Стоило бы, к примеру, перевести все предложения в каком-то романе в прошедшее время, и никто бы этого не заметил: люди как бы все время смотрят назад, вперя взор в идеалы прошлой, материалистической эпохи. От этих идеалов сегодня веет смертью и бессмысленностью: содержание их слишком ничтожно, при кажущейся "универсальности". Среди самых гротескных примеров "материалистического идеализма" можно назвать производственный идеал "дешевизны и самоокупаемости": нет ничего дешевле атомной энергии, но это стоит человеку жизни. И было бы уместно заметить, что при нынешней своей духовной безграмотности люди не имею права раскрепощать заключенные в подосновах материи тепловые силы. И даже когда сама природа "выговаривает" человеку за его легкомыслие и безграмотность, сметая волной цунами целые города и попутно круша ядерные реакторы, все по-прежнему говорят только о "дешевизне и самоокупаемости".

Развиваясь исключительно на основе материалистического мышления, язык постепенно становится носителем идеалов смерти. И это не та смерть, которя есть начало, рождение в духе, но смерть абсолютная, после которой нет уже ничего. Такое понимание смерти неизбежно складывается у всякого, кто чужд духовнонаучному взгляду на действительность, и это представление о смерти иллюзорно. Это одна из самых действенных иллюзий современности: смерть как конец всего. На основе этой иллюзии складываются целые мировоззрения, предпринимаются социальные эксперименты, ведутся войны и революции, что только расширяет "владения" Аримана: человек носит смерть в себе самом.

Идеалы смерти врываются в современное мышление под флагом "улучшения ситуации": как то или иное "окончательное решение", "глас свободы", "торжество справедливости" и т.п. Сознательно и кропотливо разрушаются "традиционные" формы искусства, при этом взвинчивая "технологический градус" до грани с безумием, и сонмы проштемпелеванных "современенным стилем" критиков агрессивно "убеждают" все еще не понимаюших "безобразной красоты", например, кубизма в том, что тут присутствовало вдохновение или интуиция, тогда как на деле это всего лишь бессилие что-либо сказать. Почти вся современная музыка есть один сплошной вопль о конце: "кончается" сама музыкальная форма, уступая хаосу всевозможных "нео" (Стравинский с его деланой "русскостью" не исключение), ни одно из которых не проистекает непосредственно из архангелического, но складывается на обочине пройденных уже рассудком дорог. Среди вершин этого абсурда, равно как и тупиков подобного рода "поисков", стала четырнадцатая симфония Д. Шостаковича, квалифицируемая "официальным мнением" как наиболее философское и глубокомысленное произведение композитора. Силы рассудка, поднявшие язык композитора к "небесам" понимания ситуации выживания на советском кладбище, оказываются непригодными там, где возможен разговор о жизни, и композитор этот разговор и не начинает: его самопознание ограничивается знанием смерти. Отсюда тайное и явное "упоение" теми муками, которые переживает личность, не позволяющая себе свободы: это ведь большое, огромное несчастье, не найти в себе импульс Христа. Импульс восхождения к более высокому, чем Я, существу человека, к его Самодуху. Разумность, ставящая себе выше внутреннего религиозного чувства (это не "вера", но духовное знание), неизбежно приводит каждого на руины: со смертью кончается всё. Мужество Д. Шостаковича состоит в том, что он может смотреть в лицо Ариману, не отводя взгляда. Он познал дьявола. И все его творчество есть гигантский, с видом на двадцатое столетие, портрет Сатаны.

Руины напрасных поисков правды там, где ее нет, так можно было бы, без ущерба для содержания, озаглавить четырнадцатую симфонию Д.Шостаковича. На стороне композитора стоят "поэты всех времен и народов", представленные именами Ф.Г. Лорки, Г. Аполлинера, В. Кюхельбекера и Р.М. Рильке, и ни один из них не зовет от смерти прочь, к самообновлению и рождению себя в духе. Идеал смерти висит непроницаемым туманом над изысканной порой строкой, отзываясь в музыке мрачной, затаенной интонацией безнадежности. Это как раз то, чего добивается от человека Ариман: ситуация полной затемненности духа, ограниченность всех устремлений материальным. "Сто горячо влюбленных сном вековым уснули", так при этом и не узнав, что любовь есть реальность духовная и вековой сон ей в связи с этим не свойственен. Не приняв в себя импульс Христа, невозможно вообще говорить о любви, но для поэта Ф.Г.Лорки это ничего не значит, так же как и для Г. Аполлинера, воспевшего "разовую любовь в окопах": "В траншее он умрет до наступленья ночи..." или в "Мадам, посмотрите!": "И я хохочу, хохочу / Над любовью, что скошена смертью", или в "Лорелее": "Жизнь мне в тягость и проклят мой взор", или в "Самоубийце": "Три лилии, три лилии на могиле моей без креста / Они на могиле моей одиноко растут и пуста / Вокруг них земля, и, как жизнь моя, проклята их красота". О вдохновении ли тут речь? Не смахивают ли такие тексты на неудачный, хотя и рифмованный, некролог? Однако именно некролог так и привлекает Д. Шостаковича: здесь он дает волю своему... безволию к радости. Здесь плетет свою липкую паутину "тоска ни о чем", сажающее сознание на цепь той "честности рассудочности", которая попросту неготова воспринять смерть как эпизод перманентности жизни. Рассудок "впивается терновым венцом в мозг", окружая человека тюремными стенами: "Нас в камере только двое / Я и рассудок мой". От имени рассудка выносятся приговоры и сводятся счеты: "Нечистотами вскормленный с детства / Ты родился, когда твоя мать / Извивалась в корчах поноса" и т.п. Вдохновиться подобными текстами композитор мог, зайдя достаточно далеко в сторону от Христа. Можно говорить о гениальном рассудке композитора, но говорить о его "величии" означало бы самому быть на уровне "этики" данных текстов.

В таких "программных" явлениях, как четырнадцатая симфония, Ариман самым наилучшим образом утверждает свою над рассудком власть: тут-то он и может "навластвоваться всласть". Говорить "просто" о смерти, как говорят о "конце", не подразумевая при этом никакого "начала", никакого "восхождения", значит, говорить от имени Аримана и в его честь. И повседневному языку остается только тиражировать "формулы смерти", в слепой подчиненности "обстоятельствам".

Развиваясь вне импульса Христа, современный язык, будь то язык музыки или литературы, остается не более, чем "знаком обстоятельств", не выражающим ничего, кроме внешней оболочки явления. Человек сначала учится говорить, и только потом, на основе усвоенных слов, интонаций и душевных движений, учится мыслить: каков язык, таково и мышление. Здесь важен не столько "количественный эффект" (под которым И. Бродский понимает "огромность культуры" вообще, в частности, русской культуры), сколько "прорастание" языка в индивидуальные душевные глубины, где рано или поздно самопознание приводит каждого к встрече с Христом. Глубины души - единственное "место", где эта встреча может состояться, никакие "коллективные мероприятия" тут не помогают. Мировой порядок вещей устроен так, что каждому в природном порядке (в связи с развитием структур мозга) дана такая возможность: пережить в своем духе импульс Христа. К этому, согласно духопознанию, первыми придут русские души, уже сегодня наиболее расположенные к созерцанию, и будущее России как раз и состоит в развитии ангелической культуры Самодуха. "И поэтому совершенно неизбежно, - заключает И. Бродский о русском языке, - что в недрах этого языка возникнут явления, которые нас всех будут сводить с ума. Независимо от того, где будет находиться человек, говорящий или пишущий на этом языке, - в Москве, Питере, Париже или Нью-Йорке" (22).

Природный порядок, связанный с "замиранием" жизни в зимнее время, актуализирует в человеке самоуглубленность в "самые темные дни декабря", когда наступает Рождество. В природном смысле, все вокруг "спит мертвым сном", тогда как в человеческой душе разворачивается Мистерия Рождества: в самую темную полночь года самопознающей душе открывается доступ к Христу.

Это не внешнее по отношению к каждому таинство, но дело сугубо индивидуальное: это рождение себя в духе. Навстречу этому интимному процессу в человеке разворачивается работа Архангела, который приносит из вневременных далей свою весть о будущем: Жизнедух, в котором и выступает навстречу человеку Христос. Таким образом, в человеке рождается Христос, в этом смысл Рождества. За две тысячи лет, прошедшие с момента физического рождения Иисуса, сознание человека развилось настолько (в том числе благодаря материалистическому естествознанию), что сегодня совершенно не актуальна "вера", но актуально знание. И если представители определенных христианских сект все еще пристают к прохожим с вопросом, есть ли Бог, а в христианских церквях Рождество связывается со "службой", давно уже ставшей чисто внешним ритуалом, то это говорит только о слабости воображения. Каждый познает Христа в себе самом, и весть об этом приносит Архангел: Мистерия Рождества разыгрывается в самом человеке. Не случайно С.Рихтер устраивает на исходе жизни, в зените своей духовности, "Декабрьские вечера", призванные по-своему завершить путь его самопознания на земле.

Что же сближает в этой совместной работе человека с Архангелом? Сверхчувственное наблюдение показывает, что это именно язык, со всеми его звуковыми, интонационными и смысловыми нюансами. То, как человек говорит, определяет степень его подготовленности к Рождеству. Тут важны не только "слова", но сам способ их произнесения: важна та душевность, которая в них вкладывается. Эту душевность забирает во время сна душа и приносит в дар вневременному, и Архангел принимает этот дар. На картине М.К.Чюрлениса "Ангел" от человеческих жилищ поднимается к небу дым, и стоящий на вершине горы Ангел благосклонно склоняет голову к этому жертвенному дыму. "Религия в своей жизненности, - отмечает Рудольф Штейнер, - практикуемая в человеческом сообществе жизнеутверждающим способом, зажигает в душах сознание духа... настанет время, когда человек с истинно религиозным чувством, именно посредством этого религиозного чувства получит импульс к познанию... сознание духа порождает стремление к духопознанию" (23).

Язык есть нечто несравненно большее, чем средство коммуникации: степень его одухотворенности определяет тот "запас", которым каждый располагает посмертно, как "источником энергии". И когда человек снова возвращается в земную жизнь, прежняя одухотворенность его языка звучит в нем как голос совести. Никакие внешние нормы и правила, никакие авторитетные мнения не могут привить человеку совесть как таковую (так, в толковом словаре совесть понимается как "чувство нравственной ответствености за свое поведение перед окружающими людьми, обществом"). Совесть есть внутренний, моральный импульс каждого в отдельности, независимо от того, какие нормы поведения существуют в данном обществе и как окружающие смотрят на тот или иной поступок индивида. В своей совести каждый выступает сам по себе, неся ответственность не перед каким-то абстрактным "окружением", но исключительно перед своей душой, перед своим Ангелом. Как раз в отношение "совести" со стороны общества предпринимались и предпринимаются бесчисленные атаки на индивида: это своего рода "силки", куда опытные "птицеловы"-агитаторы заманивают слабоязычных. Типичный пример тому - так называемое "тунеядство" И. Бродского (и истинного художника вообще, живущего своим творчеством): когда другие "работают", этот "пишет". В сегодняшней реальности "новояза" голос совести оказывается попросту "забитым" многоголосием стереотипов: сознание человеке тонет в мутных потоках "очевидностей". Слабоязычие и вытекающая из него "бессовестность" ослабляют физическую организацию человека: наклонности становятся дурными, инстинкты - извращенными. Примечательной в этом плане становится тенденция в системе высшего образования: максимально сжать языковые дисциплины, расширяя информационные и подобные им курсы. Результат немедленно оказывается налицо: из вуза выходят сегодня безъязычные специалисты. Обходясь в жизни "без лишних слов", без идеалов, эти проштампованные "в.о." личности не видят для себя ничего более враждебного, чем слово.

Бурный, если не сказать взрывоопасный успех российской "нелитературы" есть в целом явление совершенно не русское: это планомерно раскрученная атака "интернационального" издательского бизнеса на живые силы русской души, насильственная прививка пошлого мудрачества "интеллектуалов" типа Пелевина, сознательная перелицовка "мошенника" в "гения", откровенная теперь уже пропаганда зла. В самом своем завораживающе "интеллигентном" виде зло "ввинчивается" в рассудок читателя, становясь его "собственностью" и действуя уже изнутри, как "свое-родное". Отсюда - стереотип "никчемности" человека и жизни в целом, штамп "бессмысленности" любого душевного движения, полное стирание в человеке моральных "граней". Только рассудок, этот пелевинский "кипящий котел на семь тысяч лет", и есть то "последнее", что еще у человека осталось: между "ничто" прихода в мир и "ничто" ухода из мира. Человек "задуман" как "рассудительная машина", имеющая свою "грибную радость" от самого этого "рассудительства", кажущегося наивному читателю "талантом". Но даже и наивный читатель догадывается, что дело тут "нечисто": уж очень этот "пелевизм" похабен и низменен. Русская душа бессознательно протестует против пелевинской "рассудительной дьявольщины", но недостаточно развитое мышление то и дело попадает в расставленные Ариманом силки: прыгай и... будь ничем! Здесь налицо открытое сотрудничество писателя и Сатаны: все без исключания пелевинские "опусы" надиктованы Ариманом и имеют единственную цель вытравить из человека его душу и дух. Писателя называют в России "культовым", и это надо понимать буквально: его литературная "неутомимость" имеет тот же темный "жреческий" источник "вдохновения", что и лживые, насквозь ариманические "откровения" Кастанеды, и в целом оба эти родственные явления восходят к деятельности отставших еще в древнеегипетскую эпоху духов личности. Культ оторвавшегося от души рассудка, помноженного на немощь самой души, неспособной видеть в человеке ничего, кроме насекомого, это человеконенавистнический культ Аримана. И тому, кто сегодня восхищается переведенными на многие языки творениями Пелевина, полезно знать: он восхищается Сатаной. Ариман намного "умнее" человека, отсюда и "восхищение", и к тому же Ариман отличный писатель, потенциально нобелевский лауреат.

В условиях расцвета "новояза" формируется с помощью коммерческо-издательской "машинерии" новых тип писателя: это учитель зла с рассудочной указкой в руке. Став "надежным деловым партнером" издателя и писателя, Ариман застает человеческое мышление в той переходной фазе, когда "старые", естественнонаучные идеалы уже исчерпаны, а новые - и на все последующие времена - духовнонаучные истины еще не освоены. Это как раз тот "нужный момент", когда активное вмешательство сил смерти может повернуть человеческую эволюцию вниз, направить ее в подматерию, навсегда привязать человечество к трупу земли. Вот откуда эти "загадочные" Ничто: никакого Духа ни до, ни после. Закрытый для Духа, для взаимодействия с Ангелом, а через него с Народным Архангелом и с правящим эпохой Духом времени, одинокий в целой Вселенной, человек обрекается Ариманом на роль рассудочной машины марки "дженерейшн П".

Вот почему борьба за язык, за одухотворенность языка ангелическими идеалами, есть борьба за будущее человека. Рудольф Штейнер не раз указывал на то, что победить Аримана можно только его же оружием, вырванным у него из рук, а это значит, человеку надо научиться мыслить, причем, не только рассудочно, но и созерцательно. Тот язык, в котором есть только пелевинщина, учит "рассуждать" вне морали, тем самым формируя агрессивное человеконенавистничество. Язык же, пронизанный лучами душевности народного фольклора (язык пушкинской няни), прокаленный духом истинной религиозности, служит человеку несокрушимой опорой во всех испытаниях жизни, наполняет жизнь неистребимым смыслом.

Среди филологических и отчасти музыковедческих "загадок" по сей день остается феномен "убедительности" советской песни. Откуда, собственно, взялись такие хорошие песни в такое никудышное время? Сталинский гимн ("Союз нерушимый") перешел в пользование новой, "перестроечной" эпохи, оставаясь шедевром музыки и текста, и в этом и подобном ему символах лагерного социализма (к примеру, в "Марше энтузиастов", в песнях "Не спи, вставай, кудрявая" и "Широка страна моя родная") присутствует, бесспорно, захватывающая энергичность, русская широта и распевность. Это, казалось бы, нисколько не вяжется с тем сатанинским презрением, с которым советская власть громила русскую деревню, попутно уничтожая все, что могло еще связать человека с землей (чего стоит одна только расправа "культурных комиссаров" со слепыми украинскими бандуристами, предательски собранными на съезд и расстрелянными). Но русская душа устроена так, что одухотворяться ей надо именно от земли, а не от зовущих "в небо" абстракций "научного коммунизма", и "культурные комиссары" распорядились насчет таких "песен", которые звали бы в то или иное "прекрасное далеко" и были "на уровне" всамделишного идеала, истребление которого была одной из главных задач советской власти. Для этого имелся мастерски освоенный советскими комиссарами и виртуозно применяемый ими способ: украсть то, что было уже создано, причем, ради самых возвышенных целей, украсть и переиначить. Так, слушая бетховенскую "Апассионату", Ленин распорядился считать ее "нечеловеческой музыкой", видимо, примеряя свои агитационные "громы и молнии" к недосягаемому для преступно организованного ума величию бетховенской души. Сказано-сделано: Бетховен стал считаться "своим", как бы даже "революционным", и уж точно "лояльным" по отношению к агрессивно красному цвету советского флага.

Совсем иначе обстояло дело с Рахманиновым, находившимся, кстати, в зените своей мировой славы как раз в годы сталинских новостроек и коллективизаций. Рахманинова в России как бы "не замечают", он вроде бы и не в "духе времени", с его "непонятливостью" грандиозности задач советского строительства. С другой стороны, имевшиеся о Рахманинове "мнения" исходили в основном из одного "проверенного источника": из многочисленных и многотиражно издаваемых "научных трудов" музыковеда Асафьева, в свое время выпросившего у Рахманинова каталог всех его произведений с целью их последующего "осмысления". И это "осмысление" заключалось в том, чтобы найти те "доказательства вины", на основе которых можно гения "засудить", и они были найдены: в языке композитора была обнаружена непонятная, неизвестно откуда пришедшая грусть, глубокий, не соответствующий "текущему моменту" трагизм, "беспричинные" прорывы световой мощи на фоне полного одиночества, не говоря уже о звучащих повсюду колоколах... Язык Рахманинова был той огромной опасностью для большевизма, той не нуждающейся в "доказательствах" истиной, с которой большевизм бороться не мог: здесь человек становился духом, становится Христом. Поэтому Рахманинов оказывается в значительной мере изъятым из обращения, в связи с чем появляется возможность безнаказанного и не узнанного никем плагиата: с него просто делают, в зависимости от нужны, "копии". Так возникает явление "советской песни": сворованные рахманиновские интонации, питающие иллюзию "задушевности". Причем, украдено у Рахманинова было только то, что годилось для "прославления" социализма, тогда как сам рахманиновский дух, с чего невозможно было снять копию, игнорировался. Игнорировалось как раз знание надвигающейся катастрофы: язык Рахманинова освящен пониманием скорой гибели России. Это - знание, принесенное Самодухом, отражающее образ Народного Архангела, внешне выступающий как пейзаж России. Рахманинов воспринимал дух от самой русской земли: исходящий от нее свет Вот почему лишь единицы могут вживаться в смысл его музыки: она познается лишь в миг восхождения, в миг наполнения души импульсом Христа. Язык Рахманинова есть плод его слияния с Ангелом: в нем просматриваются будущие контуры русской души, в которой зреет Самодух. Тот образ Христа, который изображает в своей деревянной скульптуре Рудольф Штейнер, состоит в глубоком внутреннем родстве с просветленными, трагическими, исполненными космического смысла рахманиновскими образами: образ человека, распятого на своей материальной природе и устремленного из последних сил к Духу.

Язык Рахманинова есть язык Духа Времени, язык Архангела Михаила (одновременно являющегося Народным Духом России), несущего в мир весть о Христе.

Советские же "песенники", урвав у русского гения интонацию-другую, попросту злоупотребляют близкими русской душе ориентирами: иллюзия "близости" оказывается реальностью невозможного. Советские "идеалы", ради осуществления которых были загублены десятки миллионов человеческих жизней, есть тот язык, на котором говорят к человеку демоны. И сами люди, с их энтузиазмом и беззаветной преданностью делу, оказываются лишь механическими оттисками этого демонического механизма.

5. Судьба как самотворчество

Культура "сегодняшнего дня", какой ее делает повсеместное стремление к материальному благоденствию, неизбежно упускает из виду на первый взгляд невинное, но по сути грозное обстоятельство: возможность уже сегодня, при всем хаосе общественных и международных отношений, самостоятельно влиять на свою судьбу. Все те "неизбежности" и "исторические необходимости", на которые обычно ссылается, например, политический комментатор, заранее пожиная славу от своих умных речей, в действительности значат не больше, чем рассуждения синоптика о погоде: оба не знают, о чем говорят. Что, к примеру, имеет в виду тот или иной "специалист", утверждая, что в таком-то месте на земле налицо "нарушение прав человека" или даже "геноцид собственного народа"? Как бы тревожно не звучали подобные слова, им оказывается грош цена, если произносящий их не удосуживается разобраться в себе самом: что же на самом деле происходит. И это сделать не так уж трудно, достаточно отвлечься от собственных личных обстоятельств и поставить себя на место того, о ком идет речь, "стать" на какое-то время им, проникнуться его переживаниями, и познавательный эффект окажется тут же налицо: из "внешнего" событие становится "внутренним". Способность к сопереживанию, какой мы видим ее сегодня, далеко не всегда прогрессирует вместе с жизненным опытом человека. Как раз наоборот, "опытный" и "бывалый" меньше всего заботятся об удобствах других, будучи о них не слишком высокого мнения и имея на то свои основания. Как раз это и склонны называть "жизненным опытом", ссылаясь исключительно на те неприятности, которые каждый так или иначе переживает в своей жизни. Странствующий в пустыне Иисус, увидев разлагающийся труп собаки, сказал, что у животного прекрасные белые зубы, хотя его спутники увидели только отталкивающую картину смерти. И это как раз самое трудное: видеть даже в своем враге что-то хорошее, по-человечески ценное, "любить своего врага". Как раз этот момент следовало бы включить во всякую систему воспитания: учиться одолевать в себе врага. Для большинства людей это пожелание остается сегодня утопическим, то есть буквально "не имеющим нигде места". Так оно в самом деле и оказывается, если искать исключительно вне самого человека, во "внешнем", так сказать, мире. В самом же человеке, в его душе и духе, в его переживаниях и устремлениях, может быть найден не существующий больше нигде просвет: некая точка равновесия между неизбежным эгоизмом жизни и страхом смерти. Это равновесие есть обретение в себе Христа, и достигается оно в момент понимания любви как ведущей и неизбывной космической силы: в этот миг человек отпадает от сил зла.

Однако политический комментатор вовсе не склонен считаться с подобными "пустяками", куда важнее сослаться, например, на сегодняшние цены на нефть, на "расстановку сил в регионе", на "международные обязательства" и т.д. При этом ни один из принимаемых в расчет критериев не проистекает из интимно данной каждому человеку связи с духовным миром: все это критерии рассудка. А там, где непосредственное созерцание, интуиция, подменяется автоматизмом рассудочных формул, футурология "утопии" тут же становится противоречащей мировому порядку вещей "антиутопией", осуществление которой привязано исключительно к "миру сему".

Сегодняшняя "антиутопия" является ничем иным как принявшей глобальный характер американской мечтой. Это мечта о благоденствии, и с нею связано то "переустройство мира", которое не считается ни с духом того или иного народа, ни с духом личности. Американизм выступает сегодня как "демократия вообще", как некий образец "народовластия", гарантирующий каждому "свободу предпринимательства". И в самом деле, "предприимчивость" американизма впечатляюща: от СОИ до кока-колы. С этой мечтой рождаются целые поколения и проживают жизнь, веруя в то, что американизим и есть дух времени. И тот, кто судит об этом с позиций "мира сего", добросовестно приводя опирающиеся на "достижения современной науки" доводы, тот попросту вычеркивает себя из числа искателей истины: судить о духе времени можно лишь с позиции духа. А так, как судят, к примеру, о душе американсткие "специалисты" - душа весит ровно три грамма! - можно легко "досудиться" до полного отрицания духа как объективно существующей реальности. И дело обстоит именно так: американизм есть феномен глобального духоотрицания. И существует поэтому глобальная опасность избежать в дальнейшем земном развитии всего того, что ведет человека к одухотворенности через самопознание.

Решающей закваской "американской мечты" стали основанные около трехсот лет назад масонско-иудаистские "ложи", в которых и была выработана идеология "американского образа жизни": деньги, успех, влияние. Сегодня эти "ложи" владеют политическими, информационными, культурными, экономическими и военными рычагами, настойчиво распространяя свое влияние по всему миру: мир стремительно ягвеизируется, подчиняя глобальное развитие принципу "благоденствия о мира сего". При всей своей внешней привлекательности (повышение уровня жизни, доступность здравоохранения, гарантия грамотности и т.д.) такое "благоденствие", не включающее ни в одну из своих программ "пункт" духовного развития личности и в целом индивида, не стоит того, чтобы ради него "клались на рельсы" человеческие жизни. В целом вся концепция "материального благоденствия" носит откровенно антихристианский характер: вместо устремленного к самопознанию духа человек становится "потребителем". Стратеги "американской мечты" ревниво следят сегодня за теми духовными инициативами, в которых человек стал уже на путь самопознания, и это прежде всего антропософия. Здесь масонская "мудрость" неизбежно впадает в банальнейшую из всех ариманических иллюзий: масонам кажется, что они "могут перехватить инициативу". Оставаясь при своих эгоистически-групповых, внеиндивидуальных принципах, масоны никогда не войдут в область эволюции духа, зато строить всевозможные препятствия другим на этом пути они большие мастера (сегодня все важные мировые события "внешней истории" направляются ими). Характер масонской слепоты таков, что никто из них, включая "высокоградусных теоретиков", не в силах распознать сути человеческой свободы: она дается каждым самому себе, поэтому и "отнять" ее невозможно, если она уже есть. Вот почему "властители мира" призывают "бороться за свободу с оружием в руках", заодно считая большие деньги и "отлавливая" незрелые души для "укрепления своих рядов".

Когда некоторое время назад весь мир был свидетелем более чем увлекательного "шоу" нещадных бомбежек Югославии, полностью разрушивших до этого цветущую страну в центре Европы, никто не упрекнул американское правительство и НАТО тв целом в чудовищности содеянного. То ли шок оказался слишком большим, то ли было как-то "не до этого" (в связи, например, с навязанной теми же масонами "перестройкой" в России), но факт остается фактом: к США и к НАТО никто не предъявил никаких претензий. В результате на руинах благоденствующей европейской страны оказались искусственно построены "национальные княжества", больше уже не играющие в мировой политике никакой роли, а то, из-за чего формально начались бомбежки, оказалось на практике интернационально-криминальной группировкой "албанцев", торгующих по всей Европе наркотиками, оружием, незаконно "донированными" человеческими органами и фальшивыми паспортами. Эта чудовищная "победа" американцев не послужила с тех пор никому уроком: напротив, по отработанному уже сценарию ("помощь населению, угнетенному диктатором") проводятся все последующие "телевизионные шоу", с той лишь разницей, что показанная крупным планом деталь становится все более и более циничной и отталкивающей (надевание петли на шею бывшего правителя Ирака, голые военнопленные и т.п.). И даже после того, как стало ясно, что повод для бомбежек Ирака был выдуман англо-американскими "стратегами" и на скорую руку приправлен "борьбой против диктатуры", даже тогда никто не призвал американское правительство к ответу (если не считать показательного судебного фарса над Т. Блэром). В точности то же самое американцы проделывают сегодня в Ливии, куда их влечет запах "большой нефти", и вот уже вся Европа поторапливается с "Красным крестом" и супербомбардировщиками, и снова призыв "за демократию" заглушает несмелый и как бы даже "незаконный" вопрос: но какая от всего этого польза лично мне?

Пользы от этого ни одному человеку в мире нет. О вреде же речь не идет по причине слишком больших, как материальных, так и моральных, потерь. Но масонские силы, незримо расквартированные повсюду в мире, получают от американских войн огромное, хотя и насквозь ложное, удовлетворение. Эти силы безымянно возглавляют военный совет НАТО и Совет Европы, председательствуют в ООН, мобилизуют еще до начала войны Красный крест и Врачей без границ, замораживают банковские счета, шпионят и патрулируют в интернете. У этих сил есть только одно назначение: ослабить всеми способами самоопределенность личности. Первое, о чем могла бы поведать миру "американская мечта", это как раз регламентация личности законом, являющимся пародией на законы развития. Не познавая их сути, которая обретается только в духе, американский "мечтатель" взращивает законы на своей, американско-масонской почве, которая является к тому же индейской и именно в силу этого пропитана материалистически односторонними представлениями о смерти. Говоря об американской физической телесности, Рудольф Штейнер совершенно определенно утверждает, что все, кто живет достаточно долго в Америке, становятся индейцами, с их характерными телесными особенностями. Иными словами, индейцев истребили, но сами ими же и стали. И именно в западной, "индейской", цивилизации еще со времен "великого атлантического потопа" укоренилась наиболее примитивная религиозная практика (соответствовавшая крайне отсталому мышлению этого "западного" населения): материалистический, ариманический по своей сути, культ Таотля, напрямую связанный с технологиями истреблением в человеке духовных задатков и практикуемый в чрезвычайно извращенных мистериях с человеческими жертвоприношениями. Суть этого культа в том, чтобы навсегда лишить человека возможности повторных жизней на земле: это культ духовной смерти. Параллельно этому развивается своего рода "наука", изучающая механическую сторону смерти и овладевающая процессом изъятия из живого его духовного содержания, на основе чего становится возможным построить такое общество, члены которого уподоблены легко управляемым бездушным механизмам. Это и есть тот самый "коммунизм сынов солнца", с которым связано так много легенд о "золотом обществе" инка и майя. И несмотря на то, что культ Таотля был исторически побежден (путем прямого вмешательства сверхчувственных сил примерно в то же время, когда жил Иисус), отголоски его наблюдаются еще и сегодня, например, в Мексике, где с телами умерших проделывают весьма шокирующие воображение манипуляции. Сама американская природа, с "расквартированными" в ней духовными сущностями, развивает в человеке такие силы, которые действуют преимущественно на рассудок, и можно "уйти далеко", если этого не замечать и сознательно не развивать созерцательное мышление (так, И. Бродский, переселившись в США, стал называть свою поэзию "бизнесом", а русский язык, благодаря которому он и состоялся как поэт, назвал "языком рабов", что конечно же соответствует пожеланиям доброжелателей-масонов).

Исповедуя не дух, но материальное благоденствие, ариманическим становится в Америке и то, что формально считает себя "христианским", тем самым затрудняя понимание истинной, космической сути Христа. Не потому ли так настойчива американская пиарность "космических экспедиций", с неизбежно прибивающейся к ней индустрией "компьютерных космических войн"? Тут важно одно: "заменить" духовный мир, частью которого перманентно является человек, ариманической картиной "научно" познаваемой Вселенной (к примеру, концепцией Большого взрыва).

Еще со времен культа Таотля индейская Америка была для всего остального мира тем местом, откуда потенциально могла бы распространиться крайне извращенная мистериальная практика "механизации" живого. Древнему жреческому государству майя недостаточно было своего локального "процветания": откровенной целью его правителей была эскалация "культуры Таотля" по всему миру, в связи с чем постояннов велись жестокие истребительные войны с соседями. Сделать мир инфантильно-счастливым, суггестивно обрабатывая его "золотыми идеями", подлинный смысл которых тщательно скрывается. Это ли не сегодняшняя американская масс-медиа фата-моргана?! Антиутопичность ее заключается именно в том, что, нисколько не следуя духу времени (который есть дух Архангела Михаила), американская "мечта" всецело подчинена отставшему ариманическому духу личности, сталкивающему американское и мировое развитие в колею "мира сего". Существует бесконечное множество соблазнов, заставляющих человека поверить в эту "мечту" и самому стать к "конвейеру" благоденствия: рассудок сегодня гораздо сильнее воображения. И если говорить о частностях, обходя при этом какие-либо политические доводы, то достаточно указать на тот способ, каким умерщвляют в американских тюрьмах приговоренного к смерти: ему просто вкалывают "крысиную дозу", вполне гуманно позволив перед этим " в последний раз пообедать". Там, где "гуманизм" регламентирован категориями рассудка и не допускает никакого сверхчувственного "отсутствия" человека, бегства вон и прочь, там неизменно правит смерть в своей механической "необратимости", и это - необратимость насилия.

Когда американцы начинали югославскую войну, существовало множество способов решить мирно конфликт между правительством С. Милошевича и так называемыми "бунтовщиками", но все эти способы тщательно избегались, между прочим, на виду у всего мира, пока наконец ситуация не "созрела" настолько, что Америке "пришлось" начать бомбардировки. Потом, представ перед "интернациональным судом в Гааге" в качестве "военного преступника", С. Милошевич заикнулся было о том, что ведь военными преступниками являются НАТО и США, но "вовремя" получил "дозу" лекарств, от чего и умер. И всякий раз, когда в натовской Европе встает вопрос "бить или не бить", он решается на основе совершенно неверно сформулированной дилеммы: либо "со всеми", либо "против всех". Ни одна западноевропейская страна не имеет сегодня возможности принимать "самостоятельные" политические решения: в Европе нет больше независимых государств. Достаточно было одного телефонного звонка из Вашингтона, чтобы норвежское правительство послало в Ливию свои бомбардировщики (на что за один только месяц было истрачено шестьдесят миллионов долларов), при этом обойдясь без единой правительственной консультации или официальной встречи. Дело поставлено натовскими масонами так, что всякое нежелание участвовать в "общем мероприятии" автоматически означает "нанесение вреда Европе", по крайней мере, это вызывает "недоумение" (как в случае с отказом Германии бомбить Ливию) у "специалистов". При этом "мировое масонское правительство" убивает сразу двух зайцев: обеспечивает себе доступ к ресурсам сырья, прежде всего, нефти, и ослабляет Европу в целом (к примеру, "законно" наводняя ее миллионами беженцев). Главное для "мирового правительства" - не допустить духовного союза Западной Европы, прежде всего, Германии, и России: ради этого были задуманы и осуществлены две мировые войны, заквашены всякого рода "перестройки". Но даже при всей своей эффективности, эти "мероприятия" по удушению духа Европы, который является наследием передовой арийской культуры, восходящей к древнеатлантической мудрости, - эти ариманические натиски неизбежно разбиваются об индивидуальность. Так, в ходе югославской войны в Норвегии нашелся один человек, писатель Кай Скаген, который заявил в газете "Дагбладет", что ему стыдно за свою страну и что он полностью исключает себя из какого бы то ни было "участия" в югославском погроме.

Этот интересный факт остался, само собой, без внимания, хотя уже тогда можно было бы заключить, что при всей сегоднящней неразберихе и "завязанности" каждого на интересах остальных, один "отдельно взятый" человек может противостоять, если надо, всему миру. Даже если истина становится достоянием лишь небольшой группы людей, она не перестает быть истиной, как бы "недемократично" это не звучало. Общность мнений только тогда может оказаться реальностью, когда каждый в отдельности приходит к истине через самопознание, в духе: никакой иной общности между людьми быть не может.

Американо-масонская антиутопия диктует такой порядок вещей, при котором сознательно истребляется связь отдельного народа со своим Народным духом, с ведущим этот народ Архангелом. На место народного Архангела принудительно ставится отставшее ариманическое существо, никоим образом не заинтересованное ни в эмансипации личности, ни тем более в усвоении личностью основ созерцательного мышления. Американизм выступает сегодня в откровенном противостоянии духу времени: михаэлическому космополитизму в его истинном смысле, объединяющему людей в творческом импульсе одухотворенности, в импульсе Христа. Весьма показательно, что "американские войны" совпадают по времени с всплеском исламистских движений, ведомых активизировавшимся в 1998 году "солнечным демоном" Соратом: и то и другое призвано дать "окончательное решение" вопроса о сущности человека, так, чтобы "раз и навсегда" привязать человеческое развитие к материальному миру. Человек, поставленный вне связи с духовными иерархиями, предоставленный одному лишь земному развитию и потому обреченный на истребление как вид и как космическая сущность, эта картина равно удовлетворяет как почитателя Аллаха, так и американиста, связывающего будущее человечества с наличием запасов нефти и развитием супертехнологий. Эта "встреча" двух внешне противостоящих мировых течений, американизма и мусульманства, происходит всякий раз, когда у человека "отбирается" его дух: втиснутый в прореху между наступательным материализмом арабизма прошлого и атакующей манипулятивной технологической "обеспеченностью" будущего, человек добровольно слагает с себя всякие обязательства перед своим Я.

Именно Я-культура, истинная культура Европы, сознательно достигаемая каждым в отдельности, своим, индивидуальным, неповторимым способом, и есть сегодняшний дух времени. Это дух Архая Михаила, михаэлический импульс, воздействующий непосредственно на силу мышления. И характер воздействия этого импульса таков, что рассудочное, мозговое мышление постепенно уступает место мышлению созерцательному, в котором задействованы свободные от физического тела силы души. Это и есть та свобода мысли, о которой так много и путано говорили на протяжение веков философы. Это мышление активно, в отличие от пассивной обусловленности рассудка структурами мозга. Следуя михаэлическому импульсу, человек буквально "берет мышление в свои руки", формируя свои мысли из себя самого. В этом созерцательном, михаэлическом мышлении нет и не может быть никакого места заранее готовым конструкциям: все в нем подвижно, деятельно, живо. Его идеалы высвечиваются в интуиции истиной, его законы начертаны на небесах: это законы Логоса. Мысля активно, михаэлически, человек подступает вплотную к реальности духовных иерархий, тем самым деятельно участвуя в формировании собственной судьбы. Как раз этому и противится демоническая "культура анти - Я", выступающая на поверхности событий в антиутопиях американской глобализации, китайско-японского "трудового лагеря" или "всемирного халифата". Пассивное, анти-Я мышление не располагает никакими средствами выхода за пределы рассудка и строит поэтому бастионы стереопипов и догм, охраняя тем самым свои "священные рубежи": оно не терпит инакомыслия. Более того, пассивно, рассудочно мыслящий не мыслит сам, но располагает лишь инструментально готовым, мозговым, передаваемым по наследству аппаратом. Поэтому вопрос о духе времени ставится сегодня так: либо человек активизируется душевно и развивает в себе самом внутренние силы, позволяющие ему "подняться над собой" к Самодуху, либо человек полностью полагается на "костыли" рассудка и имеет дело лишь с отражением в мозгу мыслительной реальности (но не с самой этой реальностью). В сущности, нежелание внутренней, душевной работы, активизирующей индивидуальное Я в направление мирового Я, в направление Христа, есть отличительная черта того "благоденствия", в котором человек "упрощается" до физического тела и прилагающихся к нему инстинктов. Рассудочный, материалистически ориентированный индивид, вооруженный передовыми технологиями и демократическими идеями, это, по сути, человек прошлой эпохи, продолжавшейся вплоть до последней трети XIX столетия. Это эпоха Базарова, эпоха духовного нигилизма и великих естественнонаучных открытий, эпоха национальных государств и вторжения в человеческую историю "бесов". С духовнонаучной точки зрения, человек этой эпохи был преднамеренно изолирован высшими иерархиями от осознания посылаемых ему духовных импульсов и не мог ими руководствоваться. Люди в большинстве своем оказались как бы "освобождены" от всякой религиозности, сохранив лишь внешнюю сторону церковных обрядов, и среди философов не оказалось ни одного такого, кто был в состоянии взять за основу своих построений не идею, не волю, не материю, но покоящийся на себе самом мыслительный процесс (это впервые сделал Рудольф Штейнер в своей "Философии свободы"). Преднамеренность же высших иерархий состояла в том, чтобы дать человеку возможность быть всецело предоставленным самому себе и своему рассудку, дабы развить этот рассудок до предела. Спрашивается, зачем? Затем, что, развивая рассудок и тем самым тонкие мозговые структуры, человек подготавливает себе инструмент для будущего понимания духовнонаучных истин. Таким образом, параллельно развитию естествознания, над физическим телом человека совершалась подготовительная работа, и эти изменения тонких мозговых структур были включены в поток наследственности. Люди стали гораздо умнее, чем были, к примеру, во времена Леонардо да Винчи, но ум этот - всецело рассудочный. Та мудрость, которую несут навстречу человеку высшие иерархии, оказалась на протяжение нескольких столетий "преобразованной" в телесность мозга. Но воспользоваться этой весьма совершенной телесной структурой может лишь тот, кто стремится к этому сознательно, постигая на пути самопознания азы созерцательного мышления. Поэтому ситуация сегодня такова: мало иметь, надо еще мочь. Это и есть задача новой, сегодняшней михаэлической эпохи: научиться мочь. И пока к этому не приходят, например, политики (а они-то придут к этому в последнюю очередь!), в мире будут совершаться все более и более изощренные преступления против личности человека. Тригикомично в этой связи выглядит "раздача" Нобелевских премий мира, откровенно ставшая денежным и "пи-арным" рычагом воздействия на "общественное мнение": премию эту получили как раз те американские "топ-политики", кто активнее всего вел войны (во Вьетнаме, Афганистане и ныне в Ливии); а ее китайский лауреат бесследно исчез за решеткой, как только его имя было названо. Всякая "освободительно-правовая" кампания, независимо от ее масштаба, оказывается совершенно бессильной что-либо в мире изменить: никто не может, а главное, не стремится дорасти до понимания духовнонаучных истин, ставших сегодня требованием времени.

В свете истинного, михаэлического духа времени, "глобализация" есть требование к каждому отдельному индивиду: духовное самоуглубление на основе самопознания, постепенное формирование человека из представителя отдельной нации. Иначе, глобализация есть переход к новому уровню сознания, а также к постепенному завоеванию морали как движущей силы развития. И если этому противятся, а сегодня это в большинстве случаев так, это может означать только одно: люди продолжают жить в прошедшей эпохе. Лишь немногие пока в состояние "идти в ногу со временем".

Пытаясь говорить сегодня о "выдающихся личностях современности", повсюду натыкаешься на ту или иную "недостаточность", если не сказать, ущербность: "людей уж нет, одни людишки". И это при утонченном, изощренном, проработанном воспитанием и образованием рассудке. Были, конечно, "последние", непокоренные, такие, как С. Рихтер (есть ведь и совершенно никому не известные имена), но они стоят как бы "вне времени", они были "всегда". Сегодняшняя индивидуальность есть сплошь одно лишь "подражание кумиру", назойливое и навязчивое "раскручивание" своего-чужого в угоду эффективной масс-медиа подачи или просто "мнению соседа". В любом без исключения случае это обусловленность внешним, своего рода "загрязненность" окружающей средой. В этой своей отяжеленности "обстоятельствами" человек не в состоянии следовать импульсу Христа: он только и делает, что "хоронит своих мертвецов". Этот тип индивидуальности смотрит в прошлое, находя себе удовлетворение в принципах рода и крови, наследуя свое "слишком человеческое" и не поднимаясь над ним. По-прежнему ведь, когда речь заходит об "интересных личностях", указывают на их "особенный характер", "своеобразный темперамент", не говоря уже о "типично" русском, скандинавском, американском и т.д. Но именно эту "типичность", равно как и "своеобразие" придется в будущем оставить за бортом, иначе человек не сможет открыть себя струящимся из духовного мира истинам. Прошло время Наполеонов, Троцких и даже... бен Ладенов, сегодня это лишь тени прошлого. Весь теневой театр сегодняшней политики, с его "фигурами", есть не более чем заговор против будущего: сиюминутно-личное "суфлерствует", не признавая ведущей роли индивидуальности (а то и вообще лишая ее всякой роли). Поэтому в политике ничего и не созидается, но ставятся препятствия другим к созиданию.

Индивидуальность сегодняшней эпохи, эпохи Михаила, это призыв к одухотворенности, готовность к самопознанию. Из будущего уже не смотрит на нас "национальный герой" или "гений своего народа", но только человек. И в этом будущем смысле все, что сегодня проделывается "на благо нации", "по голосу крови" или "в силу традиций", является бесчеловечным, как бы странно это не звучало. Красиво звучит, например, тезис "национального возрождения России", но выдвигается этот тезис по недомыслию, как лозунг прошедшей эпохи. Поэтому и пользуются им разного рода жириновские, в своем либерально-демократическом захлебе не ведающие о подлинном призвании России и не желающие об этом ничего знать. Россию может возродить лишь выполнение той подлинно русской задачи, которая может быть выполнена только русскими и на благо всего мира: развитие Самодуха на основе сознательного усвоения духовнонаучных истин и подлинного, не от мира сего, христианства. Задача эта уже поставлена передовыми русскими душами, наследующими ту устремленность к духу, которой было отмечено "брожение" в русской культуре рубежа XIX-XX веков.

Находящаяся сегодня в самом начале своего становления Я-культура есть своего рода показатель "взаимности" между человеком и духом времени, Архаем. Каждый "жертвует" духу времени то, что пожинает за день, и это "жертвоприношение" происходит нормально во время сна, и в качестве "жреца" выступает высвободившееся из физической телесности Я. Можно только восхититься тому, какое богатство изживающей себя в движении духовности может "подарить" Архаю балерина, спортсмен и всякий, кто вкладывает в свои движения интуитивно постигаемую истину. Все то, что проделывается во время дня с любовью, причем, обусловленной не внешними симпатиями, но стремлением к познанию сути дела, все это Архай принимает ночью в дар. Напротив, выполнение будничных дел механически, незаинтересованно, запирает перед Архаем "дверь", а сам человек не получает для своей дневной активности необходимый запас сил. В этом, между прочим, состоит "загадка" непродуктивности подневольного труда: у "рабов" в конце концов просто не оказывается сил выполнять свою работу или доводить ее до конца, поскольку это не связано с любовью к делу. Уже хотя бы поэтому коммунизм, с его "подневольным счастьем" ("загоним всех в счастье железной рукой") в принципе не может быть построен (или "достроен"). Что же касается "радости Сизифа", то это очевидная иллюзия "полезности работы как таковой", способ бегства от действительности. Можно было бы статистики ради задать ряду руководителей один и тот же вопрос: что для них предпочтительнее, основанная на свободе выбора личная инициатива или безинициативная добросовестность? Мало кто предпочел бы первое. И еще реже, если не сказать, крайне редко, можно встретить сегодня "производственные отношения", основанные на идее братства, взаимопомощи и любви: такой "подход к делу" выглядит для большинства нереалистично. В результате большинство получает такую реальность, от которой всем хочется поскорее отвернуться. Отказывая себе в сознательном стремлении к любви, братству и взаимопомощи, как к идеалам своего же будущего, человек вынуждает свою судьбу бездействовать в настоящем: та "моральная материя", из которой непрестанно плетется узор судьбы, оказывается гнилой и никуда не годной. Это не сразу выступает на поверхность повседневной жизни: очень многие проживают "счастливую жизнь", исполненную "почета и уважения", при этом "любя" свое окружение лишь в том смысле, что это дает им власть, обеспеченность и известность. Но все, что в жизни было замешано на душевной фальши, явится для человека в его следующей жизни как серьезный физический недостаток, вплоть до того, что человек рождается инвалидом (в отдельных случаях, а их становится все больше и больше, человек просто приходит в мир как "растение", с простейшими физиологическими функциями, но без перспективы обретения Я). То есть, как бы "бесчеловечно" это не выглядело, о родившемся с серьезными физическими отклонениями можно сказать, что в предыдущей своей жизни этот человек развивал в себе ненависть к миру, равно как и извращеннные наклонности. В самом же печальном случае отсутствие любви и людям, животным и всему миру может повлечь за собой духовную смерть: человек попросту выбрасывается на "космическую мусорную свалку".

Идея "благоденствия" сама по себе не является основой для развития силы любви; напротив, строить свою жизнь исключительно из того, что человек сам желает, означает "на практике" опасное ослабление души и духа, "воспаряющих" только при одолении препятствий. Тому, например, кто ищет "помощи" у магов, с их "ритуалами успеха и счастья", придется впоследствие дорого за это заплатить: неправомерно "накачанное" в данный момент, душевно-духовное оказывается в следующий момент "у разбитого корыта". Сегодняшний "продвинутый", в том числе и "онлайн", маг, апеллирующий к "биополю", гарантирует "положительный эффект", на деле преставляющий собой "вытягивание" из человека его душевно-духовных сил с последующим их присвоением (в качестве "дополнительной" платы).

Судьба человека вырабатывается им самим во взаимодействии с Архаем, и ее "качество" определяется силой любви, которую каждый развивает в себе сам. Говорить о "несправедливостях судьбы" и при этом не питать ни малейшего интереса к "несправедливой стороне", поскольку та "не заслуживает внимания", значит, говорить впустую. Именно так происходит, например, "диалог" Израиля и Палестины: в полной ненависти и неприязни к соседу, и никакой (наследственный) рассудок тут не помогает. Для израильской стороны это исторически трудно, почти невозможно: любить другой народ. Зато ненависть к нееврею, "освященная" скрижалями Моисея, является движущей силой иудейства на протяжение трех тысячелетий (заповедь "люби ближнего как себя самого" вовсе не относится к лицам иного происхождения). Пронесенная сквозь века и тысячелетия, "вживляемая" во все культуры мира, эта "ненависть превосходства", ставящая наследственность выше человеческого духа (иудеи презрительно называют Христа "мертвым"), работает на "войну всех против всех", эту будущую катастрофу человечества.

Воспитание любви к окружающему миру, природе, людям, родному языку, есть сегодня задача номер один, но ни один политик не принимает это во внимание. Напротив, сегодня принимаются такие "законы", которые исходят целиком из "требований" наиболее человеконенавистнической части общества (легализация однополых "браков", легализация педофилии, наркомании и т.д.). Общество, в том числе и "благоденствующее", стремительно демонизируется, на глазах у живущего ныне поколения теряя свои "ценности" и принимая на их место "идеалы-однодневки" вроде "прогрессивного роста зарплаты", "пенсионного страхования", "повышения уровня жизни" и т.п. Получается так, что "хорошо жить" можно и без всякой любви к миру, да просто пренебрегая им. В результате мы имеем сегодня повсеместное ослабление сил судьбы, истощение самого судьботворчества. Это не только "воровство у настоящего", это к тому же обкрадывание своего же будущего, в котором может вообще не оказаться условий для жизни. На вопрос "что делать" (этот вопрос ненавидят стратеги и архитекторы "благоденствия") следует ответить так: делать внутреннее усилие,

высвобождающее дух из материального плена, делать из иудея христианина. "Ибо я люблю тебя, о Вечность!" - писал Ницше.

Силы любви, развитые человеком в течение жизни, в буквальном смысле возвращают каждого в его следующую, новую жизнь. И с этой точки зрения у многих могут возникнуть "проблемы" с таким возвращением: если сегодня "новое поколение" воспитывается исключительно в "духе денег" и компьютерных игр, если у каждого с самого рождения есть "всё", но при этом заторможена душевная жизнь, в не столь далеком будущем на землю явятся полчища кое-как "отправленных обратно" недоумков, в каждом из которых сидит потенциальный человеконенавистник. Такая перспектива вряд ли кого-то обрадует, тем не менее, сегодня не предпринимается никаких попыток изменить ход дела, что было было бы возможно при сознательном переживании каждым духовнонаучных истин. Так называемые "штейнеровские школы" пока еще не тянут на право так называться, лишь внешне следуя вальдорфской методике: в этой "системе" не предусматривается развитие к свободе самого учителя. Происходит лишь более или менее "профессиональная" замена одних авторитетов ("нормальной" школы) другими, "вальдорфскими". При такой смене декораций "штейнеровский" учитель может быть человеконенавистником и садистом, а то и просто заурядным "стукачом", высматривающим вокруг себя "подозрительное".

Там, где отсутствует импульс любви, являющийся импульсом Христа, там бесполезно говорить о жизни или об истине, там нет никакого пути в будущее. Но разве издевающийся над учеником "учитель" - это сегодня редкость? Это норма.

Будучи вписанным в Космос, вплоть до отдаленных созвездий Зодиака, человек как бы "выдыхается" в земную жизнь в связи со своим рождением и "вдыхается" после своей смерти в мировые дали. Своего рода "поворотным пунктом" в этой космической циркуляции оказывается для каждого его "визит" в область действия сил Архая: как раз эти силы и приносят человека обратно в земную жизнь. Что же происходит с человеком на "обратном пути"? Гигантская сфера его посмертного "вдоха", растворяющая дух человека в Космосе, постепенно "сжимается" до точки следующего "выдоха", совпадающей с рождением человека на земле. В этом постепенном "сжатии" каждый проходит этапы своей планетарной истории: от космического сознания единства со всей Вселенной к ограниченному, сначала растительными силами, а потом силами животной природы, бытию. Роль Архая при этом такова, что формирующие человека силы Зодиака как бы "доставляются" волей Архая, тем самым выступающего решающим "посредником" между человеком и Космосом. Архай "снабжает" человека его животной организацией, напечатлевая образ его будущих органов, и это животное начало постепенно "распрямляется" в человеческие формы.

Судьба приводит каждого человека к определенному месту на земле, в определенные условия жизни: один рождается в Англии, в семье обеспеченных адвокатов, другой на Гаити, на "мусорной свалке". И этот "выбор" судьбы всецело определен сложившимися между человеком и Архаем отношениями: Архай "выбирает" для человека то или иное место в его народе (С. Рихтер шутил по этому поводу: просил "ангела" позводить ему родиться где-нибудь в "теплых краях", например, в Вене, в богатой семье, но вышло так, что ему пришлось родиться "в холодной стране у бедных родителей", что, скажем так, было весьма мудро со стороны "ангела"). В условиях сегодняшней информационно-коммерческой глобализации и связанных с ней возможностей перемещения многие оказывются вообще "не на своем месте", не чувствуя к своему окружению, к своей "родине", никаких особых привязанностей ("родина там, где тебе хорошо"), не врастая душой в свой народ. Более того, все чаще и чаще отношение к жизни выливается в прямолинейный нигилизм "незаинтересованности жить" и разного рода жизнеотрицающие сектанства, среди которых практикуется и "ритуальное самоубийство". Такой человек пребывает вовсе не в "народе", всего лишь в "толпе", в "стаде", и в силу "животности" своего мироощущения (даже если это "разумное животное"), не способен оценить сполна, или вовсе ее не знать, свою индивидуальную миссию в жизни, связанную с обстоятельствами его рождения. Так, африканец "не знает", зачем он оказался, к примеру, в Германии, он только автоматически, подражательно следует тому или иному направлению жизни, оставаясь при этом "в стороне", а по сути - в Африке. Точно так же обстояло дело с теми тремя миллионами русских эмигрантов "первой волны", которые попросту "перенесли Россию" во Францию и, живя потерянным навсегда прошлым, сознательно отстраняли себя от окружающей жизни (вид добровольного гетто); так обстоит дело и сегодня с наводняющими Европу и Канаду толпами беженцев из Азии или Индии, попросту паразитирующих на "благоденствующей" культуре и часто откровенно ее ненавидя. Одна только механическая причастность к языку и народу, обусловленная недостатком любви как в прошлой, так и в текущей жизнях, неизбежно толкает человека к потребительству по отношению к своему окружению, а то и к безжалостному истреблению приютившей его культуры (крайний пример тому - терроризм рожденных и выросших в Европе мусульман).

Дух времени, Архай, не зовет человека к "счастью", как это любят подчеркивать сегодняшние футурологи ("человек рожден для счастья на земле"); и несчастье человека состоит именно в том, что в своей жизни он не находит в себе сил к самопознанию, оставаясь чуждым импульсу Христа. "Счастье" и самоуглубление - вещи порой исключающие друг друга, но радость самопознавания, связанная с преодолением "препятствий в себе", делает переживание неустроенностей и неудобств всего лишь сиюминутным, "житейским". И уже на самых первых ступенях самопознания, несмотря на сопротивление все еще "заземленного" повседневного сознания, каждый так или иначе ощущает в себе тот огонь любви, в котором уже сегодня вырисовываются контуры будущего.

6. Оккультно-политическое противоборство духу времени

Архай, дух личности и дух времени, творит совместно с человеком его судьбу, творя тем самым судьбу мира. От того, насколько каждый продвинут в понимании духовных подоснов происходящего, насколько его устремления пропитаны любовью к миру, зависит, быть Земле или не быть, зависит сам характер земного бытия. Ровно сто лет назад, когда в России только готовилась "великая октябрьская смута", понимание происходящего было лишь у особо одаренных личностей, таких, как С. Рахманинов или И. Бунин, остальным же (и среди этих "остальных" оказались практически все "гении" сиятельного "серебряного века" русской словестности) пришлось стать лишь безмолвными свидетелями гибели и расхищения до этого великой культуры. Откуда же такая "массовая" непонятливость уже вышедших на поверхность зримого событий? Великую смуту приветствовали как долгожданное избавление от того внутреннего душевного застоя, в котором находилось, несмотря на лихорадку бунтовщичества и всякого рода "кружковщину", русское общество начала ХХ века. А тех, кто все-таки не принял "революцию", ни ее первого, от 1905 года, "приступа", ни ее февральского, от 1917 года, "рецидива", и уж тем более, ее "победы" в октябре 1917 года, те как будто бы и "не шли в ногу со временем". Но что же, с точки зрения самой этой "смуты", шло со временем в ногу? Это долго оставалось глубокой, тщательно скрываемой тайной. Пуская вперед себя "передовой пролетариат", служащий как строительным материалом, так и пушечным мясом, таинственные силы предпочитали оставаться неузнанными, безымянными. Никто не знал, например, что питает неукротимо-агрессивную убедительность агитации Троцкого, открытое человеконенавистничество Дзержинского, крючкотворную "мудрость" советских "интеллигентных" бюрократов: во всем этом был явный привкус "сверхчеловеческого". И сегодня это "сверхчеловеческое", принявшее гораздо более банальные, "потребительские" формы, тоже стоит как бы "вне понимания", во многом потакая вере в свое соответствие духу времени.

"Сверхчеловеческое", каким его восприняла ленинская смута, готовилось в культуре России и Европы на протяжение многих веков: это планомерный, с ритмически волнообразными наступлениями и отступлениями, натиск группового, материалистически ориентированного менталитета, наиболее определенно выраженного в иудаизме. На рубеже XIX-XX веков процесс тотальной ягвеизации европейской культуры взрывоопасно усилился вступлением Аримана в человеческую историю: в мышлении человека прочно поселось представление о "конце духа", о "смерти Бога", о вседозволенности научного и социального эксперимента. В целом, как в западноевропейских странах, так и в России, ягвеизированная культура открыто противопоставила себя культуре архангелической, устремленной к Самодуху. И в этом противостоянии духоотрицающий материализм (взять хотя бы "воинствующий материализм" Ленина) внешне всегда "побеждает", оставляя душевно-духовное в человеке далеко "позади" всякого рода "строительства". Приглушить в человеке жизнь духа, парализовать ее и свести в конечном счете на нет, тем самым "попутав" пути человеческой эволюции, эта ариманическая задача успешно решается сегодня там, где человек не устремляется в своем мышлении к импульсу Христа.

По сути весь двадцатый век прошел под флагом анти-духа времени и личности: в историю ворвались, опережая развитие материалистической науки, инфернальные силы. Пока естественнонаучная парадигма мышления была эволюционно оправдана и играла положительную роль в культуре, ариманические силы были своего рода "дарителями" прогресса. Начиная же с последней трети XIX столетия, развитие на земле принимает иной оборот: естественнонаучная парадигма мышления постепенно становится "антикварной", смотрящей назад, в отживающий свое материализм, изначально проигравший в своей претензии на господствующее мировоззрение самопознающему духу. Материализм как анти-дух времени, как анти-дух личности, забирает в свои тиски все более и более утонченные мыслительные способности людей, становясь своего рода анти-религией "физической реальности": человек есть всего лишь "энное" количество "атомов".

Анти-дух времени, ставящий неисчислимые препятствия совместной работе человека и Архая, это вовсе не выдумка эстета и не персонаж театра абсурда: это мощное силовое течение той "под-истории", которая вот-вот станет уже историей. Недалеко то время, когда в мир явится "само святейшество" Ариман, и не затем, чтобы кого-то в чем-то "убеждать", но с единственной целью: господствовать. Подобно тому, как в свое время Яхве открывался людям в облике Архангела Михаила, как сегодня Архангел - и уже Архай - Михаил шествует впереди Христа, так и принявший оккультные формы материализм в образе англо-американского масонства шествует сегодня впереди Аримана. Английский эмпиризм и меркантилизм, помноженный на "американскую мечту" об унификации всех культур по единому образцу, плюс (не считанные никем) средства еврейского капитала, - в этом материалистическом "триединстве" Ариман обретает свою главную ударную силу. Ближайшая цель ариманических сил - не допустить духовного сближения русского и германских народов, объединенных михаэлическим импульсом одухотворенности. И именно этот будущий союз и находится вот уже более ста лет под жестоким сатанинским прицелом: первая мировая война, поставившая Россию и Германию по обе стороны фронта, растерзавшая Россию ленинская смута, снова война с Германией, раздел Германии, план Маршалла, явившийся первой попыткой "американизации" Европы, "американизирующие" тенденции в российской послевоенно-перестроечной политике, - за всем этим незримо стоит один и тот же мировой центр, готовящий вторжение в мир Князя тьмы.

Американизм есть по сути крайний меркантилизм, эмпирия материального, "сведение" духа к его физическим проявлениям. Построенная таким образом культура претендует исключительно на "доказательность" физических процессов, нисколько не интересуясь тем, что лежит за покровом майи: это в сущности культ бездуховности. В духовнонаучной литературе отмечено, что души "первых американцев", то есть заселивших Америку европейцев, происходили ранее из Азии и были настроены лишь на овладение физическим миром, имея для этого "жадность" предприимчивости и неукротимую волю к приспособлению во всяких условиях. Эта предприимчивость, многократно помноженная на природно-индейскую, впитанную в физиологию американца, легкость "военной тропы", определила тот тип, в котором легче всего уживается идея "мирового господства" (уже во времена "великой" французской революции американцы буквально учили французов азам своей республиканской практики и даже становились членами французского Конвента). Дело приняло еще более решительный оборот, когда в начале XX века, в Америку устремился небывалый доселе поток евреев из многих стран Европы: идее "мирового господства" была привита "агасферическая" составляющая национальной автономии, что нашло свое практическое выражение в политике вильсонизма, действенного и сегодня. Отсюда все эти заранее составленные карты Европы с определенно указанными границами государств, в том числе и "план разделения России". Дробление обширных, до этого цельных регионов с последующим "захватом" отдельных кусков на основе тех или иных "международных обязательств" и всякого рода "членств", вот тот примитивный сценарий, по которому строится сегодня американская политика и для которого вполне годилось бы название "Синдром национального американского интереса".

Так называемое "культурное влияние" США, столь высоко ценимое в Европе и в остальном мире, в действительности не имеет к культуре никакого отношения: это всего лишь эффективно действующий масс-медия фантом, призванный создать долговременную иллюзию "мирового единства". Американские дипломы и ученые звания (равно как и прилагающиеся к ним зарплаты), да и уже сами названия американских университетов действуют магически на воображение "нормального" европейца: вот он, идеал! Отсюда стойкое убеждение очень многих в том, что США есть и будет "единственной сверхдержавой". Это один из тех "вечных стереотипов", с которым просто так не расстаются: тут нужна работа духа. И чтобы этой работы никогда не произошло, американизм без устали понижает уровень духа, как в индивидуальном, так и в глобальном масштабе. Комическим примером этого служит телевизионное "ливийское" интервью с бывшей главой госдепартамента США Кондолизой Райс: рассуждая о "высоком, таком высоком политическом уровне" и одновременно сервируя "высоким персонам" кофе, Кондолиза признается, что "ничего, ничего не понимает" в ливийско-нефтяной проблеме. И таких "официанток" становится в политике все больше и больше: они создают определенные удобства. И среди этих "удобств высокого уровня" неизменно лидирует удобство недомыслия. Как-то становится "привычным" и даже "самоочевидным", что среди политиков много глупцов, и в этом не видят никакой для мира опасности. А опасность тем временем огромна: в мир (причем, не только на физический, но и на душевно-духовный план) реально врываются механические силы смерти. И эти силы уже сегодня действуют в направлении мирового ариманического единства. Как же оно сегодня выглядит? Прежде всего, это ложный космополитизм, принудительно отстраняющий отдельный народ от его Народного Архангела, Духа Народа, и прививающий целой нации идею механического интернационализма. Это достигается, к примеру, за счет повсеместного введения единого "стиля жизни" (с кока-колой, бумажными тарелками, "быстрой едой" и т.п.), поголовной, начиная с детского сада, компьютеризацией и мобильной телефонизацией, массированной атакой английского (американизированного) языка на "родной язык" (в вузах Запада "американский" уже становится единственным языком науки), бесконтрольным смешением рас, легализацией однополых "браков" и т.д.

Сила иллюзий американизма такова, что для большинства "нормальных" людей остается незамеченным планомерное создание двойников на душевно-духовном уровне: вместо Духов-водителей народам подсовываются "интернациональные" ориентиры, посредством которых сводится к нулю не только "национальная самобытность" (например, народный фольклор), но отнимается смысл эволюционного развития. Двойник номер два, он же противоположность первому, это национальный эгоизм, и вместе они составляют в неправомерном развитии некий синтез: двуликий азурический монстр, тотальную душевно-духовную оппозицию Духу Времени, Архаю Михаилу.

Самый первый удар, который наносит человеку "американская мечта", приходится на его мышление. Вся американская система СМИ построена так, чтобы создать потребителю максимальные "удобства ориентации", в результате чего у человека постепенно отнимается желание мыслить самому. Это как раз та ситуация, о которой говорил еще в 1916 году Рудольф Штейнер: "Не так уж долго осталось ждать когда напишут: 2000 год, - и тогда от Америки изойдет некий род запрета на все мышления, закон, имеющий целью подавить всякое индивидуальное мышление" (24). Сегодня много пишется о манипулировании сознанием, но только познать суть этого вопроса совершенно невозможно без духовнонаучного рассмотрения: только наблюдения в духовном мире вскрывают демоническую природу тех мировых сил, что стоят за "понижением уровня духа". Эти демонические силы сегодня крайне интеллигентны и намного превышают в своей изобретательности "нормальный" человеческий ум. Тем не менее, они моментально сходят на нет и оказываются бездейственными в тот миг, когда в человеке пробуждается импульс самопознания: михаэлический "меч" рубит голову ариманическому дракону.

На рубеже третьего тысячелетия (вот он, год 2000) англо-американские силы "мирового господства" принимают в себя ставший к этому времени "интернациональным" импульс Агасфера. Многократно усиленный "магией числа 666" (ведь год 1998 есть как раз "трижды 666"), этот ариманический импульс "вечного еврея" прочно внедряется как в "просвещенное" сознание европейца, так и в "дремучее" сознание едва вышедшего из джунглей африканца: импульс дифференциации, "парада суверенитетов". Агасфер, как вечно бродящий среди людей и народов призрак прошлого, призрак "избранности" авторитетом и ненависти к инакомыслию, призрак группового эгоизма и круговой поруки не желающей сливаться с остальным человечеством "элиты", наконец, призрак не существующего более водительства со стороны Яхве, - эта тень получает свое "второе рождение" в сознательном отрицании архангелического и ангелического в судьбах мира и отдельного человека.

Принцип Агасфера состоит в идентификации себя с "праотцом Авраамом": это принцип крови. И тут уже неважно, о какой "крови" идет речь, израильской, чеченской или арабской: ничто не зовет человека ввысь, к постигаемой в духе Троице. Окажись земное развитие переданным Агасферу, все люди стали бы ползающими по земле призраками, никому из которых не пришло бы в голову развивать свое мышление навстречу импульсу Христа. И не случайно поэтому именно среди евреев, с их вековой неприязнью к Христу, встречается повсеместно, несмотря на "ум" и "интеллигентность", совершенно безнадежная непонятливость сути происходящего. Курьезным примером такого "ляпа" стала недавно статья некоего А. Дершовича, профессора юриспруденции Харвардского университета, которому не удалось, несмотря на все его желание, выступить перед норвежской университетской аудиторией: его попросту "не пригласили". "Тогда-то я и понял, - с обидой пишет профессор юриспруденции в газете "Афтенпостен", - почему все это произошло. Во всех норвежских университетах предпринимается попытка осуществить академический и культурный бойкот еврейских/израильских академиков". Профессор понял еще и то, что ни для кого больше не секрет, что в "коллективном сознании" евреев налицо "крайнее самодовольство и эгоцентричность" и что "в период 2008-2009 годов о евреях можно было говорить в том же духе, что и о немцах в 1938 году". Но никак было американскому профессору не взять в толк, что именно групповое сознание и есть та великая опасность, которую пытается игнорировать современное материалистически ориентированное мышление. Это и есть главное "сокровище" Агасфера, доставшееся ему от древних времен: групповая народная душа, совершенно неправмерная сегодня, но искусственно, насильственно сохраненяемая под его водительством у определенной группы людей, разбросанных, кстати, по всему свету. Еврея можно безошибочно узнать по самому способу его мышления (не "по паспорту" и не " по морде", как говорили в "совке"), и надо принимать в расчет также и то, что сам этот способ мышления заразителен (так, предыдущие поколения норвежцев понимали, что имеется в виду, когда говорят: "Ты что, еврей?" - и говорили это "чистокровным" норвежцам). Мыслить агасферически сегодня, значит, выуживать из прошлого уже отыгранную карту: эгоистическую "избранность" на основе наследственности. Смысл в этом был до прихода в мир Иисуса: дать этому сверхчеловеку совершенно особое, подвергшееся своеобразной персональной "выгонке" тело (мозг). Для этого понадобилось, в виде исключения из правил, как единственный случай в человеческой эволюции, чтобы Народным Архангелом выступило гораздо более высокое, чем Архангел, духовное существо Яхве, которое и покинуло евреев в момент свершения Мистерии Голгофы: цель была достигнута. Оказавшись таким образом без какого-то ни было духовного водительства (и к тому же потерявший прежние способности к ясновидению в связи с "заземленностью" всей иудейской культуры), еврейский "народ" стал перед реальностью "самороспуска" и благотворного растворения в других народах, и одновременно перед многообещающей перспективой христианства. Но ни того, ни другого не произошло: водительство над теми, кто по-прежнему называл себя "евреями", взяло "обласканное" Ариманом сверхчувственное существо "вечного еврея", Агасфера (человека, сознательно отказавшего себе в возможности посмертного духовного созревания и последующего рождения, связавшиего себя с Землей как единственным и последним местом эволюции). С этим призрачно бродящим среди народов Агасфером прошлое уверенно шествует сегодня в будущее, вбирая в себя все, что так или иначе противится одухотворяющему космическому импульсу Христа. И куда же ведет своих "овец" так удачно вписавшийся в ариманическую упряжку "пророк Агасфер"? Он ведет мир к господству Сатаны: "ибо то, что придет из древности, - пишет Рудольф Штейнер, - способно лишь привести мир к концу! Новое должно прийти из духовного мира" (25).

Когда сегодня во имя "гуманных целей" (каких же еще!) НАТО осуществляет регулярные бомбардировки "упрямой" нефтеносной Ливии, когда растерянные главы европейских парламентов выясняют друг у друга, в чем, собственно, дело, самое время задаться наконец вопросом: есть ли в мире какая-то альтернатива англо-американскому масонскому сценарию? В своей комментаторской колонке в газете "Афтенпостен" Г. Лундестад, директор Нобелевского института, два года назад "выдавшего" нобелевскую премию мира американскому президенту Б. Обаме, совершенно недвусмысленно замечает: "Редко бывает, когда обыкновенный кризис говорит нам так много о международной ситуации, как это мы видим в последнее время в Ливии". Замечание многообещающее, тем более, что "маленькая богатая" Норвегия тоже внесла свой милитаристский вклад в "общее дело", послав на греческий военный аэродром на острове Крета восемь современных бомбардировщиков (они-то и разбомбили резиденцию Каддафи, едва не "ухлопав" его самого). И что же в первую очередь приметил директор Нобелевского института? А то, что Германия "уклоняется" от исполнения своего перед НАТО долга: "Поведение Германии в высшей степени удивительно, - пишет Г. Лундестад, - После нормализации (выделено мной - О.Р) германской внешней политики в 1990-е годы в связи с Боснией и Косово, Германия высказывается категорически против нападения США на Ирак в 2003 году. Потом немцы играют уже более активную роль в Афганистане. Но теперь снова жмут на тормоза" (26). Одновременно комментатор указывает и на отказ России участвовать в нападении на Ливию, что не заставляет его настроиться на более глубокомысленное рассмотрение вопроса: что общего в этом вопросе между этими двумя "отказавшимися" странами?

Ответ на этот вопрос мог бы оказаться слишком запутанным, если бы его искали только во внешних событиях. Только с учетом действующих за кулисами событий духовных сил единственно и можно "взять в толк" то, что проиходит сегодня. А просходит то, что, вопреки всем препятствиям, политическим, культурным, экономическим, уже сегодня закладывается основа будущего русско-германского союза, и основа эта может быть только духовной. От этого союза должно родиться само будущее, и нет поэтому более важной для англо-американской политики задачи, как разъединить Германию и Россию, вбить между ними клин НАТО, Европейского Союза, Общего рынка и тому подобных американо-масонских институтов. "Без военной и политической поддержки США, - пишет далее Г. Лундестад, - никакой интервенции в Ливию не произошло бы" (27). Но как связать воедино самим же комментатором названные факты? Этого современное политическое мышление сделать не в состоянии, пребывая лишь на поверхности внешних событий и руководствуясь одними и теми же, меркантильными правилами игры. И если в 1990-е годы американские политики еще как-то пытались скрыть свое лицо под флёром "прав человека" и тому подобной игры слов, то сегодня в этом нет для них никакой надобности: цивилизованный мир принял наконец американские правила игры. Теперь уже, оказывая услугу США, европейские страны действуют как бы "от себя", отбрасывая прочь всякую связь со своими Народными Архангелами, а заодно и с Духом Времени. Налицо повсеместное искажение связи человека с духовным миром: человек все больше и больше ввергается в новые, утонченные формы материализма, захватывающие непосредственно и саму духовную сферу.

7. Азурическая магия СМИ

Когда сегодня кто-то на Западе рассуждает о России, своего рода "фоном" разговора неизменно остается некая "портретная галерея", начиная от Ленина и Троцкого и кончая тем или иным "борцом за права человека", причем, все они, независимо от своей идейно-идеологической направленности, состоят между собой как бы в близком родстве: в родстве по "разрушительной линии". Перманентность разрушения почти уже сто лет остается "опорой" российской "власти", которая на деле не властвует, но только "исполняет заказ" определенных "мировых сценариев", из которых ни один не предусматривает для человека светлого будущего. О "черномагической" сущности этих "мировых сценариев" убедительно пишет Г. Бондарев, и если начало третьего тысячелетия и внесло какие-то коррективы в уже сказанное, то следует поставить вопросительный знак при слове "доколе": "Доколе мне еще вас терпеть?"

Этот вопросительный знак, бывший долгое время без употребления, ставит сегодня в России индивидуальность. Для западных "теоретиков" это звучит крайне странно: чтобы в "вечно недостроенно- перестроечной" России, с ее "спившимся генофондом", и индивидуальность! Это типичная ошибка тех, для кого человек есть всего лишь "наследственность" и "продукт" внешних условий ("низкого уровня жизни"): выходит, что, к примеру, Иоанну Крестителю, лишенному крова в пустыне и питавшемуся "диким медом и акридами", неизбежно предстояло "деградировать", так же как побирающемуся возле церкви святому Франциску или едва сводящему концы с концами Ницше.

Весть об индивиде приходит в Россию не из лежащих на поверхности "фактов" и тем более, не из "достоверных источников информации": эта весть разлита в воздухе. Эта весть живет в отраженном от земли свете: эта весть духовна. Она пребывает пока в молчании, и у нее нет пока никакого имени, но сущность ее можно почувствовать, и в этом ее таинство. Эта весть об индивиде есть рахманиновская интонация, вроде бы "затерявшаяся" в пустыне разного рода "строительства", но на самом-то деле ничто не затерялось. Перед каждой душой в России стоит сегодня эфирный образ Христа, стоит в ожидании, и дело каждой души - пробудиться ему навстречу. Сила этого грядущего пробуждения обнаруживает себя уже сегодня в той выносливости, с которой русский человек продирается "к выживанию" сквозь толщу повседневной лжи: что-то ведь кроме этого есть. И в этом, хотя и большей частью неосознанном, "есть" заявляет о себе будущее русской души.

Разного рода "теоретики" охотно приписывают русским склонность к "лени" или "рабству", при этом не понимая сути русского ожидания: впереди что-то есть. А это есть именно манас, Самодух, и это от него вся сила терпения. В этом вековом русском терпении изживается неустроенность "перманентного разрушения", вписанная в русские судьбы как отличительный знак.

Окажись Запад более разборчивым (при всей изощренности технологий манипулирования сознанием) в своих сегодняшних оценках "ситуации в России", наиболее проницательным "теоретикам" пришлось бы признать, что, несмотря на вековое расхищение как природных, так и человеческих (духовных) ресурсов, Россия беспрепятственно (и "безнаказанно") ткет вслед за своим Народным Архангелом свою, русскую, судьбу: в никем пока не востребованных глубинах души никому не известных людей, коих в России великое множество. От этого будущего не веет ни "рынком", ни "мировым господством": это будущее индивида. Поверить в него сегодня почти невозможно, да оно и не вырастает из веры: оно рождается каждой отдельной самопознающей душой. "В вашей стране, - отмечает в своей лекции для русских Рудольф Штейнер, - и именно в народе скрыто великое теософское сокровище, которое должно прийти к высочайшему духовному расцвету как раз на востоке Европы благодаря духовной связи с тем, что вы узнали как истинную теософию, а также как настоящее, жизнеутверждающее, надежное в будущем христианство... На Востоке содержание народной души должно путем эволюции привести к выздоровлению всего человечества... Страдания в вашей стране есть родовые схватки этого душевного содержания..." (28).

Вступив в третье тысячелетие на волне перестроечного "подъема экономики" и одновременно "отлива" моральной составляющей жизни, русские души испытывают глубокую тоску о смысле происходящего. Тоска эта, несомненно, имеет глубокое родство с "потерянностью" прежних поколений, но сегодня к ней присоединяется нечто новое: опасность "затосковаться", то есть попросту проспать важные перемены. То, что "рисуют" в человеческих душах ангелы, медленно и мучительно выступает навстречу сознанию, и среди доходящих до понимания идеалов будущего звучит пока еще диссонансом "отказ души" быть счастливой, если рядом происходит трагедия. Жизнь учит русских настойчивее, чем другие народы, проникнуться именно этим идеалом будущего: состраданию. И русские души здесь и там уже сегодня показывают свою готовность жить этим идеалом (на Западе идеал сострадания слишком замусорен рассудком и не ощущается поэтому с такой непосредственностью, как в России). Так, в откликах на сообщение в интернете о ждущей бросившего ее хозяина собаке (полгода на обочине дороги), люди совершенно независимо друг от друга высказывают крайне важную сегодня мысль: "Пока среди нас есть сострадающие, у народа есть шанс к выживанию". С этим "стихийным" высказыванием таинственно перекликается фраза из письма, посланного в начале ХХ века Марии Штейнер из Калуги: "Отчаявшиеся люди бросаются на все, что касается Духа". И если сегодня это тоже часто отчаяние, связанное с "вечной русской неустроенностью", то оно должно уступить место ясному пониманию происходящего.

Ожидание моральных перемен сопряжено сегодня с опасностью двоякого рода. С одной стороны, в "перестроечно-недостроенном" российском обществе "рвет когти" американизированная (часто питаемая религиозными сектами американского происхождения) "мечта о благоденствии": "Работай-работай-работай и считай деньги-деньги-деньги". В последнее десятилетие к этой мечте "пристегивается" китайско-азиатская "предприимчивость", направленная исключительно на расхищение еще не тронутых ресурсов. С другой стороны, культурно-религиозно-правовой российский "хаос", представляющий сегодня как бы единый конгломерат, испещрен бороздами партийного иезуитизма, по которым уверенно и целенаправленно шествует разного рода мафия. Но было бы, как это убедительно показывает Г. Бондарев, наивно считать, будто эти две "колеи", американизм и иезуитизм, смогут когда-нибудь нейтрализовать друг друга: всякая "передышка" есть только перераспределение тех же сил, "вздох" перед новой атакой. Так, в середине 1990-х ждали "свободы рынка" и, дождавшись, лишились того, что имели до этого: ведь рыночная "свобода" есть в том числе и "свобода от самой свободы". Это, бесспорно, одно из тех "наказаний", на которые люди неизбежно обрекают себя, устремляясь к благоденствию "от мира сего", а попросту - к старому, "надежному" материализму. Это от его имени там и тут звучит бодрящий призыв: "Ближе к жизни!" При этом под "жизнью" подразумевается опять же материальное производство и "производственные отношения". Пора уже начинать говорить: "Ближе к духу!" Но сегодня это выглядит безумием.

Из всех современных европейских народов русские менее всего склонны "обустраивать" себя, живя как будто бы на "вокзале": вот придет поезд и поедем... потом, потом. А ведь такое отношение к происходящему обнаружилось у русских сравнительно недавно, и было бы несправедливо упрекать в "бесхозяйственности", скажем, императрицу Екатерину или новгородских князей. И никак по-другому не объяснишь некую "вялость" русских в отношение "благоустройства", как внутренней, редко осознаваемой отстраненностью от материального: русский, как отмечает Рудольф Штейнер, всегда немного "парит" над землей.

Эта душевная "приподнятость" в сочетании с достаточно проработанным мышлением как раз и дает тот феномен "русской гениальности", с которой связаны имена Пушкина, Чайковского, Рахманинова. Недостаток же мыслительной силы "отпускает" русские "природнятые" души в опасное плавание среди материалистических "идеалов" рынка, производства, биржи и прилагающейся к ним "революционности" лишенной всякой морали "интеллектуальной элиты", полагающей своим "законным" правом считать Россию "страной рабов". Никаких "революций" в России не произошло бы, да в них и не было никакой нужды, если бы в русский архангелический процесс развития не вторглись агитационно-пропагандистские силы совершенно чуждой русскому менталитету рассудочности: понятия и ценности, связанные исключительно с человеком (совесть, порядочность, доброта, справедливость), уступили место абстракциям той массовой культуры, цель которой - свести на нет импульс Христа. Начиная с последней трети XIX века, в русскую духовную жизнь непрерывным потоком изливается всякого рода, в том числе и "научная", пошлость (продукция народнических, марксистских кружков и лично Ленина), действующая на обывательское мышление как шок: всё, как и предсказывал Достоевский, оказывается дозволенным. Явились "бесы" и, имея за собой практически все печатные русские издания, переиначили саму "русскую идею", придав ей "космополитическое", в отрыве от архангелического, направление. Лишь немногие (если не один только И. Бунин) сумели вовремя понять суть "великой ленинской смуты": то была попытка отвратить от христианского пути развития народ, который Рудольф Штейнер назвал народом Христа. Россия оказалась не готовой противостоять дьявольщине большевизма русским способом: мышление не успевало за "приподнятостью" души, воля дремала. В результате русские души оказались ввергнутыми в развитие не просто "чужих", но противоестественных устремлений, нисколько не соответствующих Духу времени: большевистский концлагерный меркантилизм с "экономией" на элементарных условиях жизни, вздернутое до "зияющих высот" опошление личности, перманентный страх перед незримой жреческой кастой Кремля. Такого воинствующего материализма, с которым оказалась вынуждена сожительствовать в ХХ веке русская душа, не переживало даже древнее государство инков, построенное на тотальном механическом "рабстве потребления", кровосмешениях и "законных" человеческих жертвоприношениях. История, какой она желает быть сегодня, будет до тех пор слепа, пока не научится воспринимать духовнонаучные факты: ленинско-сталинский коммунизм состоит в непосредственном родстве с "коммунизмом инков", и то и другое есть устремленность к бездуховному благоденствию, при котором лишенная духа душа обречена на смерть.

Самым эффективным средством консервации материалистических устремлений в производственно-духовно-правовом "хаосе" современности было и остается преднамеренное скрытие того, что человек может уже сегодня получить доступ к свободному, основанному на самопознани, развитию. Такое развитие вписано в план человеческой эволюции и обеспечено постоянным присутствием в земной сфере космического жизненного импульса Христа. Об этом, разумеется, знают те, кто объединен ариманическими силами в "мировое правительство": космические силы Христа действует лишь тогда, когда человек в своем понимании добровольно идет им навстречу. Отсюда "простая, как правда", задача: не допустить понимания импульса Христа, несомого Духом времени, Архангелом Михаилом.

Ариман, в обиходе Сатана, вот-вот нагрянет в мир людей как "законнорожденный", и этому его реальному воплощению предшествовала длительная работа: на протяжение почти уже двухсот лет в человеческий рассудок внедряются, одна другой привлекательнее, "ослепительные" материалистические идеи и соответствующие настроения, чтобы постепенно быть осуществленными на практике. Так пришли в мир идеи "научного прогресса", "технологической революции", "сексуальной революции", "автономного национального государства", "борьбы за права человека" и т.п. И, как говорится у Достоевского в "Бесах", "и пошло, и пошло..." На этой фабрике аллюзий роль главного технолога отводится прессе, к которой у Аримана отношение особенное: он и сам, бывает, пописывает (так ему удалось заполучить "Антихриста" и "Ecce homo" Ф. Ницше). Пресса опекается Князем тьмы, можно сказать, с "сатанинской любовью": многообразие ее "левизны" и "правизны" сравнимо разве что с многоликостью cамого Мефистофеля. Изначально пресса есть орудие борьбы политических группировок (праобраз "политической прессы" мы видим уже в Древней Греции и Риме), и все разговоры об "объективности" есть только повод еще глубже внедрить в сознание (а главным образом в подсознание) те или иные моральные, правовые, экономические установки. Так оказываются "переваренными" все, даже самые двусмысленные распоряжения владельцев СМИ, и самым значительным "продуктом" современных информационных процессов, как в России, так и на Западе, является сегодня человек-разрушитель. Если бы кто-то, сумев миновать многочисленные "промежуточные инстанции", провел бы прямую линию от "обычного", нормального человека к тому "силовому ядру", в котором сосредоточены нити мирового "кукольного спектакля", то пришлось бы говорить о некоего рода магических свойствах загадочного информационного "пупа земли". Взять хотя бы идею "духовного возрождения России": она исходит из круга тех "высших чиновников", которые не имеют ни малейшего отношения ни к "возрождению", ни к "духовному", но которым известна потребность Духа времени, и это знание они оставляют при себе, пытаясь организовать дело так, чтобы в действительности обеспечить полный комфорт "бездуховному нисхождению" человека. Почему это становится возможным? Уже хотя бы потому, что "общественное мнение" сметает с дороги мнение индивида. Сохраняя старую природу СМИ, отвечающую потребности "борьбы партий" и сохранению "договорного баланса" между ними, невозможно подступиться к правильному освещению проблем, решение которых соответствовало бы Духу времени. Самое большее, что способна дать сегодня пресса, это "проанализировать" с "точки зрения издания" то или иное событие: "свобода слова" заключается тем самым в повторении многократно сказанного другими (и тот, кто сказал "первый", остается, как правило, в тени). Но, "чтобы делу дать законный вид и толк", мнение "теневой персоны" (а это конечно же доверенное лицо "мирового правительства") упаковывается в броские цвета совершенно конкретной, и притом известной, личности, - так, чтобы в этом "мульте личности" никто не разглядел уже "заинтересованную сторону". Так всплывают в прессе и на телевидении очередные "звезды", будь то политические комментаторы-киллеры или "лучшая в мире попа", и уровень "качества" этих "погремушек" таков, что в их "неподдельности" далеко не всегда сомневается "нормальный" потребитель информации. Давно известный в "наступательной" журналистике прием персонификации идеи повседневно и многотиражно создает иллюзию некой "спиритуальности" происходящего: вроде бы ощущается присутствие духа, увлеченности, порыва, да и цель вроде не так плоха, с учетом красоты сказанного или показанного. В действительности же это паразитическое приспособление "возвышенно-неземного", люциферического, к убогим нуждам денежно-информациолнной клоаки: искусственно созданные "образы красоты", у всех на виду проституирующей себя, эффектные "разоблачения" на уровне полной аморальности, не имеющие ничего общего с действительностью "призывы к действию" и т.п. Люциферическая спиритуальность, сыгравшая в понимании Мистерии Голгофы огромную роль, становится неправомерной всякий раз, когда к ней подступают с позиций "отрыва от земного": она становится призывом "Прочь от эволюции!" Люциферический "рецепт" - это всегда односторонность заведомо готовых решений: "Делай, как мы!" Здесь нет никакого намека на свободу, предполагающую самостоятельность суждений самопознающего, все творчество заключается здесь единственно в копировании предлагаемых образцов. Даже вещи, и те штепмелюются персональными именами "колоссов" ("хрущевка", "сталинка", "ленинка", "путинка"), создавая тем самым особое "пространство стереотипа". В случае же с "духовным возрождением России" налицо очевидное стремление элитных "кругов" приспособить нынешнюю российскую ситуацию к "мировой", в которой идет планомерное истребление личности на путях "благоденствия". Только умственно ленивый может поверить в то, что "возродить" что-то можно "декретом сверху" (тут нет особой разницы с намерениями большевиков, которые ведь декларировали "светлое будущее"). На душевно-духовном уровне в России, как и везде в мире, работают мощные аккультные, черномагические, силы на отрыв человека от Духа времени и Духа народа. И когда пресса и телевидение становятся на путь "заказа", они автоматически делаются черномагическими, как бы это слово не резало кому-то слух. Уже самый простой "опрос населения" показывает, что люди, и в особенности дети, попросту учатся, как совершать преступления, ежедневно смотря "криминальные сериалы". И это "обучение" - заранее запланировано! Формирующаяся уже сегодня грядущая раса преступников должна, по замыслу "сценаристов", опередить развитие творческой, доброй расы. Поэтому завтра может быть уже "поздно", если упустить и проспать одухотворенность собственного мышления сегодня.

Культ знаменитости, каким он стал в масс-медиа, безотказно растлевает еще только начинающие сегодня созревать для понимания происходящего души: "Ну кто ты, в сравнение с ними!" И как бы в противовес этому, но также искусственно, создается (к примеру, немецким писателем Г. Бёллем), культ "маленького человека", на деле имеющего амбиции стать "властителем дум". Как "знаменитость", так и "маленький человек" едины в том, что человеческое в них "овеществляется", целиком отдаваясь внешнему окружению. Не человек в себе самом, в мощи своего духа, благородстве своей души и совершенстве своего тела, но "человек в среде", "серая мышь на асфальте перед небоскребом", - с этих не соответствующих действительности позиций вот уже сто с лишним лет пишет "портрет человека" словоохотливая пресса. В "Снежной королеве" Х.К. Андерсена злые тролли соорудили кривое зеркало, чтобы показать миру его "истинное лицо", и вдобавок еще разбили зеркало на тысячи осколков (предварительно затащив это зеркало на немыслимую "зияющую высоту"), чтобы у каждого такой осколок сидел в глазу. Показать человеку его "подлую природу", достойную лишь отвращения и ужаса, с этой демонической задачей СМИ успешно справляются: на российском телевидении, например, дошло уже до того, что новостей как таковых больше нет (сколько не ищи на всех каналах), но есть только "новости криминальные". Создается (и притом совершенно сознательно) опасная иллюзия того, что в мире ничего хорошего уже и не происходит, так что люди и в самом деле могут отчаиваться. А это как раз и нужно тем темным оккультным силам, что стоят у руля мирового ариманического господства: ввергнуть человека в безысходность страха и неуверенности в будущем, растоптать его волю к самостоятельности, самобытности, самодостаточности. Но это лишь первый, предварительный этап: пройдя "подготовку" страхом и неверием в идеалы, человек оставляет в себе действенными лишь такие механизмы восприятия, которые полностью исключают восприятие духовного, и на эту удобренную материализмом почву как нельзя лучше ложатся "упрощенные" версии человека и мира. Так, космическое явление Христа, как Солнечного Духа, действенного в масштабе Вселенной, оккультная "черная магия" представляет в виде "заблудившегося инопланетянина", а его духовную целительную силу - как опять же магическую "биоэнергетику". Сегодня с полным правом можно говорить о магии материализма, "расквартированного" не только в выдрессированном школой и воспитанием человеческом рассудке, но также в подматерии, в тех черномагических ритуальных отправлениях, с которыми сам Ариман связывает свое будущее рождение среди людей.

Многие, и не только физики-ядерщики, сегодня понимают, что, к примеру, построенный в самом центре Европы, на границе Франции и Швейцарии, "адский коллайдер" есть на самом деле детище Сатаны, намеревающегося перевести все земное человеческое бытие в свою "теневую сферу". Этот и подобные ему "научные эксперименты" проводятся в полном согласии с черномагической "программой" передачи мира в руки Аримана, в связи с чем можно уже сегодня говорить о "сверхматериализации" самого материализма: о своего рода материалистическом "бессмертии" (о чем только еще мечтает "трансгуманизм"). В сегодняшних черномагических масоноподобных ложах ("мировом теневом правительстве") в ходе "церемониальных процедур" достигается усиление импульса власти за счет "участия" в этом процессе душ умерших, чьи идеи были особенно ценными для этого сообщества. При этом сам умерший навсегда вырывается (путем определенных процедур) из дальнейшего хода человеческой эволюции, становится "вечным призраком" вроде Агасфера, с перспективой раствориться в конце концов в подприродных, ариманических силах. Такова "судьба", к примеру, черномагических посвященных Ленина, Троцкого и многих других "бессмертных". И этот тип "черной магии" практикует сегодня вся система СМИ: во всех ее аллюзиях и полуправдах, стереотипах и клише, крикливых "разоблачениях" на фоне увертливой недосказанности, в сверкающем "культе знаменитости", - во всем этом заключена большая оккультная сила.

Та "борьба", которая разыгрывается сегодня на мировой сцене СМИ, а это ведь "борьба мнений", пронизана одним, по-своему "великим" стремлением: предельно эмансипировать личность. Довести эту эмансипацию до абсурда, до полной своей противоположности. Задача эта крайне непростая, и для ее "успешного" решения нужны особого рода люди: интеллектуалы "нового типа". Этот тип поразительно похож на "русского большевика", вывернувшего наизнанку, до самых "потайных швов", российскую действительность: большевизм вовсе и не думает уходить в историю, становясь все более и более "интеллигентным" и "космополитичным". Интеллектуал "нового типа" неизменно стоит "выше" любой национальной культуры, и ему ничего не стоит поэтому напропалую "прорубать просеки" там, где еще дышит и живет народное, где еще можно говорить о Народном Архангеле. Вопиющим примером такой "новизны" стало строительство высоковольтной линии в совершенно нетронутой, уникальной природной области Норвегии, где в горах "еще живут тролли": гигантские столбы врубили прямо в горы, и чтобы все это безобразие выглядело более "гуманно", столбам-мачтам придали форму человеческого силуэта-скелета (отчего картина стала прямо-таки адской). Народный Архангел открывается человеческой душе в природном пейзаже страны, и всякое надругательство над природой (чему во всем мире нет конца) есть "удар в лицо" высокому солнечному Существу. Со стороны интеллектуалов "нового типа" это не просто "глупость": всячески разрушать связь данной страны с ее Народным духом; это - совершенно сознательное намерение ускоренно интернационализировать, причем, исключительно на материальной основе, то, пока еще национальное, чему только предстоит в будущем развиться до общечеловеческого в духе. Ускоренно гнать народы " в рай", не давая им времени на самовоспитание, в этом безошибочно узнается почерк Аримана. И "новые умы" (а это ведь так или иначе "братья" или "племянники" все тех же масоноподобных "дядей") несут по всему миру отрицание Народного Архангела и противоборство Духу времени, Архаю, тем самым подготавливая глобальное засилье той антикультуры, в которой синтезируются материалистический интернационализм и узконациональный эгоизм. Это - азурическая культура того "будущего", которое неминуемо наступит и станет последней культурой мира, если сегодня достаточное количество людей в мире не придет, как на это указывал Рудольф Штейнер, к духовной науке.

Азурическая культура высокоинтеллектуальна, если понимать под этим рассудок и сообразительность, она целиком обращена к человеческому Я, но так, что это духовное ядро человека делается крайне аморальным. "Наука выше морали", - этим лозунгом можно было бы "украсить" грядущее ариманическое благоденствие. И уже сегодня, особенно в России (которая была и остается особо лакомым куском для Аримана), с помощью СМИ идет "практическое обучение" всего населения аморальности, масштабы которой далеко перехлестывают "невинные" представления западной демократии. И это не только "обучение" (которое ведь можно, будучи "лентяем", и проигнорировать), это - принуждение к аморальности. Принуждение на уровне "самого необходимого", вплоть, буквально, до куска хлеба. Одним из наиболее желаемых следствий того безысходного "выживания", в ситуации которого вот уже почти сто лет пребывает человек русский, является перманентное сокращение русскоязычного населения, совершенно легальный геноцид, и все это - "под музыку" того или иного "строительства". С одной стороны - фальшивая, то и дело сбивающаяся на приказной фальцет шовинизма, ностальгия по русскому прошлому (глупый, нисколько не соответствующего русской реальности фильма Михалкова "Сибирский цирюльник", или плоские даже в своей бездарности "нелитературные" поделки Б. Акунина ), а с другой стороны - столь же далекая от реальности комедия российского "аристократизма", достойная самых низкопробных образцов китча. Сознательная поляризация российского общества на "элиту" и "просто людей", несовместимые друг с другом "уровни жизни", акробатические трюки с выборами президента и столь же искусная акробатика "оппозиции", на самом деле таковой не являющейся, все это и этому подобное призвано порушить остатки доверия людей к идеалам разумности, порядочности и честности. В душевно-духовном отношении значительную часть российского населения "ведут за рога" на бойню, да еще при этом попрекают "нерадивостью" и "ленью". И чтобы не просыпалась в людях ясность ума, а тем более, голос совести, направо-налево и почти бесплатно раздается зелье порнографии и совершенно бессмысленного даже для публичного дома разврата. В этой погоне за "свободой", которая есть в действительности принуждение к рабству, задействованы в российском обществе все общественные структуры, начиная от детского сада и кончая закоулками Кремля: всем уготовано будущее наших. А что такое, собственно, эти "наши"? Это - отделенная от духа плоть, бездушность тела и бесплодие духа. Это как раз то, над чем работали в свое время жрецы-убийцы племени майя и инков: полная механизация общественной жизни. И та интеллектуальность, которая требуется для выполнения такой далеко не простой задачи, есть интеллектуальность человеко-зверя, который бездушно умен, что, как отмечает Г. Бондарев, по человеческим канонам является безумием.

Безумие становится сегодня своего рода "нормой" политической и общественной жизни, и не только в России: в нем манифестирует себя азурический анти-дух времени. Сегодня можно смело говорить о "политической шизофрении", отличительной чертой которой является иллюзия власти: в действительности "властьимущие", как на Западе, так и в России, не только не способны нести ответственность за свои "решения", но сами находятся на положении рабов по отношению к Мефистофелю. Так, госсекретарь США Х.Клинтон совершенно серьезно и официально заявила, что подыскивает для ливийского лидера "подходящее место" в мире, где его бы "приняли с распростертыми объятиями": Ариману незачем уже больше скрываться, он почти уже тут, и такие "мелочи", как смена правления в чужой стране, для него как семечки, и все это - под "освободительную" музыку международной прессы. И в качестве "припева на будущее", из омута американских СМИ всплывают уже "предупреждения" о том, что в России может повториться "египетский сценарий" 2010 года, если кто-то не сделает то-то и то-то. И если бы среди всех журналистов, какие только есть в мире, нашелся хотя бы один, говорящий во имя истины, Ариману было бы совсем не просто выводить на парад послушные ему войска. Поэтому, в целях профилактики появления среди журналистов этого "одного", Ариман сам выдумывает "правдолюбивый тип", снабжая его всеми инструкциями относительно тех "правил игры", в которой всегда проигрывает человек. Сегодня это тип "борца за права человека", представленный весьма широким "набором" политических фасонов и окрасок: тут и "несогласный" Немцов, и "болтушка" Новодворская, и "мученица" Политковская. И все они пишут и кричат, при этом настороженно прислушиваясь: не отзовется ли эхом правды? И нет, не отзывается, можно кричать и писать дальше. Когда Политковская посетила в 2001 году Нобелевский институт в Осло, где устроили распродажу ее по-английски написанной книги "про Чечню", на встречу пришли "чеченские оппоненты", и "доклад" начался с сообщения Политковской о том, что и по сей день (а тогда шла еще война) журналисту на линии фронта недостает... туалетной бумаги, на что в переполненном зале раздались понимающие вздохи. Чеченские "оппоненты" сказанное подтвердили, и кто-то ведь оплатил дорогостоящую поездку, кто-то устроил этот штемпелеванный спектакль. Позже, когда "неизвестные" свели с Политковской счет, устав от ее настойчивых притязаний на их же место, на Западе ее назвали "пророком русской свободы". Таковы "правила поведенния" и "правила хорошего тона" в сегодняшних СМИ. Тщеславие, непрошибаемая напыщенность, заранее выверенная поза, модный "интернациональный" язык, гнилое дыхание "суфлеров", постоянная оглядка на "режиссера-дядю", - вот он, сегодняшний "демократический журналист". Бывает, в порыве служебного рвения журналистика раздевает себя догола и пишет на своих самых срамных местах: наша.

Те политические абстракции, к которым давно привыкли на Западе как к "рабочему фону", вроде "гуманизма", "прав человека", "гуманитарной катастрофы" и т.д., неизбежно принимают в российских СМИ "ритуальную" окраску: в действие вступает "успокоительное" (если не сказать, "слабительное") от Фрейда-Юнга, неизменно прячущее концы во тьму "подсознательного". Никто из журналистов, столь охотно показывающих свое "знакомство с психологией", не в силах, да просто и не желает разглядеть, что весь юнго-фрейдизм есть не более, чем оккультный материализм, заботящийся о сохранении в неприкосновенности тайны о человеческом духе. Журналистика, какой она является сегодня,

стремится обострить Я-сознание, но не правомерным самопознавательным путем, а за счет эксплуатации подсознания, в котором действуют ариманические импульсы подматериального. Тем самым журналист становится, с большим или меньшим успехом, своего рода "черным магом", и часто это выглядит как крайне "социально ангажированное" мероприятие, призванное "немедленно навести порядок" в имеющемся хаосе. Таковы бесспорно талантливые телепрограммы С. Доренко, хотя сам их автор инспирирован "задачами", не имеющими ничего общего с "улучшением" ситуации. Более того, подобная ариманическая инспирация действует исключительно в плане максимального ухудшения, да просто удушения моральной атмосферы в обществе.

С духовнонаучной точки зрения, сущность Азуров, уверенно вступивших в мировую культуру третьего тысячелетия, определяется прежде всего их отсталостью: эти ариманичекие духи, пожирающие человеческое Я, неизменно смотрят в прошлое. Азурическое готовилось в России уже тогда, когда в середине XIX века только лишь вступали в социальную практику "бесы" террористического "народоволия": бесы группового эгоизма. Независимо от того, какова была степень сознательности участия "интеллигентов" в разного рода "актах протеста" (начиная с так называемого "восстания декабристов" и кончая убийством царя и убийством премьер-министра Столыпина), налицо искусственность, если не сказать, насильственность любого из этих "мероприятий": силы, приводившие в действие "движение протеста", не имели ничего общего ни с Народным Архангелом, ни со сложившейся в стране политической обстановкой (Столыпин, например, как раз представил в правительство ряд подлинно демократических реформ, но как раз этого-то и не желали те, кто организовал его убийство). Инспирация "декабристского движения", народничества и сопутствующего ему "критического реализма" в журналистике и литературе, марксизма и всякого рода "левизны" - это инспирация Аримана. Цель этой, наиболее удавшейся в России, инспирпации - выявить в обществе такую группу людей, которая максимально подходила бы к выполнению будущей задачи мирового господства. Ведь, прежде чем явиться в мир как Сатана с человеческим лицом, Ариману следовало "позабоиться" о будущем "комфорте" своего окружения: комфорте среди "наших". И первыми, кто уловил призыв Князя тьмы, оказались чуткие ко всякой смуте, всегда "сидящие на чемоданах" и не прирастающие в мире ни к какому месту "дети Агасфера": они понесли призыв к хаосу как флаг своего национального эгоизма, становящегося по мере достижения "успехов" утонченным терроризмом, всегда упакованным в "бесспорные", с точки зрения логики, установки. Но логика, каких бы умозрительных высот она ни достигала, есть инструмент познания только чувственной реальности и не может поэтому быть полезной для выявления своей же сверхчувственной, ариманической природы. Логика есть своего рода "шапка-невидимка" для Аримана: логическое, мозговое мышление, совершенно правомерное в достаточно широкой области действительности, "не пропускает" к человеческому духу лучи созерцания. Ариман скрыт от взоров до тех пор, пока человеческое Я выполняет лишь свою узко личностную функцию: пока оно не прорвалось, завоевав себе способности созерцания, к мировому Я, к Христу. Обычно "детей Агасфера" считают во всем мире "самыми умными", при этом не замечая, что ум этот бездуховен. Эгоистически-групповое, помноженное на оторванный от мирового Я высокоразвитый (наследственный или приобретенный воспитанием) интеллект, направленный исключительно на меркантильность, и есть тот азурический "коктейль", к которому человечество приобщается уже более ста лет. И сегодня можно уже с полным правом говорить об азурическом посвящении, как о целенаправленном обострении Я-сознания на базе исключительно абстрактно-логических приемов, на фоне подматериально действующих ариманических инспираций.

Согласно своей сверхчувственной природе, Азуры являются задержавшимися в своем правомерном развитии Архаями (Духами времени, эпохи): вступив вместе с человеком в земное развитие, Азуры "наверстывают упущенное", оказываясь "рангом ниже", на уровне Архангела, то есть Народного духа. Таким претендующим на управление всей эпохой оказывается американский Народный Архангел, он же Азур, и отсюда - идея американского мирового господства. Американский Дух народа - это не подлинный Народный дух, но неправомерно захвативший "должность" Архангела отставший Архай: это призрак, двойник народа, причем, не в локально "американском", но глобальном масштабе. Распространяясь по всему миру, американизм как "культурное течение" готовит почву для азурического глобального истребления личности (азуры буквально "съедают" человеческое Я). И когда сегодня здесь и там, стихийно или сознательно, через систему образования, церковь, производство, науку, искусство или масс-медиа, осуществляется азурическое посвящение, за этим неизменно стоит бездушность интеллекта и эгоизм группы.

Объективность и правдивость, отражение "всех" точек зрения, отсутствие "собственного" коммментария, - с этой интернациональной "азбукой" СМИ никто не пытается сегодня спорить. А между тем, применение вышеназванных критериев исключительно лишь к сфере чувственного опыта, ограничение их этим опытом, делает их недействительными. Объективность, понимаемая как "существование объекта вне наблюдателя", может иметь место ведь не только при наблюдении чувственных, но также сверхчувственных объектов (таким объектом может стать, например, Ангел, который ведь существует вне человека и без него), хотя в первом случае все "сверхчувственное" автоматически относят к "субъективному", тем самым вычеркивая из человеческого опыта его важнейшую составляющую, причем, делая это субъективно, по незнанию или просто будучи "на службе" у кого-то. "Объективность" сегодняшней журналистики есть не более чем узаконенное невежество "специалистов", считающих человека клубком мяса, костей, нервов и автоматически действующей души, не имеющей в духовном мире никакого продолжения. Это, бесспорно, журналистика прошлого, но ведь и новой, соответствующей Духу времени, пока нет. Новое приходит единично, и не как "протест" или "перестройка", но как сознательное углубление каждого в мир своей души. И когда такие самопознавательные импульсы вносятся в социальную жизнь, она расцветает и плодоносит, в полном соответствии с Духом народа.

Правдивость журналистики, обычно обозначаемая как "стремление к истине", остается сегодня еще более недействительным, чем "объективность", понятием: это всего лишь конгломерат тех "полуправд", из которых ни одна не становится вровень с требованиями исторической симптоматологии. Другими словами, журналист смотрит, но не видит. И как бы отчетливо не были выписаны отдельные детали событий, сколь бы "убедительными" не были ссылки и аргументы журналиста, без принятия во внимание духовных сил, беспрерывно действующих за покровом зримого, никакой анализ не ведет к "разоблачению" истины. Так называемая "расследующая журналистика", снискавшая себе популярность "криминального романа", есть на самом деле беспомощное ползанье по поверхности факта, при полном отсутствии способности схватить суть этого факта, которая лежит в сфере сверхчувственного. Так, российской журналистике (в сотрудничестве с мультом личности) было угодно считать известный правительственный "тендем" (один назначает другого, а тот выбирает первого) чем-то вроде "состоявшейся пары", хотя никому и не ясно, что, собственно, держит этих ребят вместе. При этом фактов, "симптомов", более чем достаточно для того, чтобы задуматься над сущностью заложенного в "тендеме" противоречия: суть его в том, чтобы оно и впредь сохранялось. Здесь налицо полярность американизма и иезуитизма, подпирающих друг друга в глобальном масштабе и имеющих одну общую цель: построение азурической культуры. Американизм плодит "вольных блоггеров", иезуитизм не прочь запретить электронную почту и бесплатный (и бесконтрольный) скайп, и вместе они вытесняют, каждый по-своему, самопознавательные предпосылки человеческой свободы. И независимо от того, кто "победит" на следующих президентских выборах в России, иезуитско-американистский "тендем" будет сохранен - во имя того "будущего", в котором "нормальному гражданину" заранее уготовано определенное место. Сегодняшняя журналистика не в состоянии разглядеть приметы этой будущей, и уже сегодняшней, "определенности", да просто не берет на себя этот труд. Удел такой журналистики - быть средством, и причем, "массовой", не адресованной индивидуальности, информации. Это ли не жалкий, если не сказать, позорный, удел?

Прежде чем отвечать на "актуальные вопросы", надо научиться их правильно ставить, а это возможно лишь с помощью средств духовной науки, причем, воспринятых душой, а не просто формально-логически. "Для России есть одно благо, - пишет Рудольф Штейнер, - и называется оно теософия (антропософия - О.Р.). Теософия станет для России единственным средством для того, чтобы русская народность нашла связь со своей народной душой. И чтобы эта народная душа была бы призвана выполнять в мире только те задачи, которые ей одной предопределены, и никакие иные" (29). Россия же, начиная со времени "бесов", насильственно пристегивается к выполнению каких угодно, но не своих, русских, задач, тем самым расшатывая свою связь с Народным Архангелом и Духом времени.

Приобщаться духовнонаучным истинам, значит, перерастать самого себя, свою узкую "роль" и еще более узкую "специализацию". В некотором смысле, это "обгон" собственного развития, но сегодня этот "обгон" жизненно необходим, поскольку вступившие в культурный процесс азурические силы провоцируют несвоевременное, "опережающее" наступление будущего (им ведь не нужно "копаться" в настоящем ради самопознания и духовного созревания). Многие, считающие себя "просвещенными", полагают сегодня, что не следует "сверхмерно напрягаться", пытаясь уже сегодня мыслить антропософски: все и так само, когда надо, придет. Но ведь нет, само не придет. От человека никогда не отворачивается Ангел, но сам человек часто не хочет о нем ничего знать. Дух народа, Архангел, дышит чистыми идеалами языка, но люди подсовывают ему удущающий "новояз". Духу времени, Архаю, вольно на просторах общечеловеческой любви, но человечество окуривает его ядом человеконенавистничества. Эти высокие существа ждут от человека взаимности, и каждый индивид сам определяет свою судьбу.

Сноски к главе III:

1. Р. Штейнер. Очерк тайноведения. М., АСТ, 2000, с. 124.

2. R. Steiner. Engler. Antropos forlag. Oslo, 2008, s. 32.

3. С. Волков. Диалоги с Иосифом Бродским. М., Эксмо. 2004, с. 189.

4. Там же, с. 183.

5. Там же, с. 199.

6. Там же.

7. Там же.

8. Там же, с. 202.

9. Там же, с. 199.

10. Там же, с. 240.

11. Там же, с. 265.

12. Там же, с. 292.

13. Там же.

14. Там же.

15. R. Steiner. Engler. Antropos forlag. Oslo. s.66.

16. Ibid. s. 68.

17. С. Волков. Диалоги с Иосифом Бродским. М., Эксмо. 2004. с. 293.

18. R. Steiner. Engler. Antropos forlag. Oslo. s. 77.

19. Ibid, s. 88.

20. Ibid.

21. Ibid. s. 89.

22. С. Волков. Диалоги с Иосифом Бродским. М., Эксмо. 2004. с. 331.

23. R. Steiner. Engler. Antropos forlag. Oslo. s. 56.

24. Ibid. s. 59.

25. Ibid.

26. Aftenposten. 2.04.2011. s. 4.

27. Ibid.

28. Р. Штейнер. О России. М., 1998. с. 12.

29. Там же.

30 декабря 2010 - 5 июня 2011
Rygge

Дата публикации: 27.06.2011, Прочитано: 12669 раз

Назад | Каталог авторов | Наверх