Владимир Мартынов - Ночь в Галиции (на стихи В. Хлебникова)

Ансамбль Opus Posth

Ансамбль народной музыки Дмитрия Покровского

Татьяна Гринденко, художественный руководитель

Звук: Мария Соболева, Андрей Семенов

69:50, 2001 год

"Ночь в Галиции" написана в 1996 году специально для Opus Posth и Ансамбля Дмитрия Покровского. Тексты Велимира Хлебникова ("Ночь в Галиции" и "Лесная тоска"). Вот что пишет в буклете Владимир Мартынов: "К концу средневековья музыка стала изменять своим соседям по квадривиуму — арифметике, астрономии и геометрии. Музыка сблизилась с грамматикой, риторикой и диалектикой — дисциплинами, образующим тривиум, за что и понесла суровое наказание, попав в сети литературы. На протяжении всего нового времени подобно хлебниковской русалке музыка изнемогала и билась в этих коварных сетях".

Все сочинений Мартынова, написанные с середины 70-х, когда он пришел к религиозному служению, поневоле воспринимаются сквозь призму его идей о "конце времени композиторов". Так называется его книга, после которой, как говорит сам Владимир Иванович, многие коллеги перестали с ним здороваться.

Каждый раздел "Ночи..." начинается стандартно — как бы сначала, почти с нуля; разогревается все более частым дыханием фраз и мотивов (так сказать, с равномерным ускорением); и, наконец, обрывается стандартно -на ритмическом полуслове, на неустойчивой гармонии.

Высокая степень типизации мышления, конструктивная монотония дают ощущение "одной и той же музыки", которую крутят перед тобой в разных вариантах. И это, разумеется, не просчеты автора — Мартынов слишком техничный композитор. Это просто-напросто признаки канонического творчества. В первом приближении можно сказать, что Гайдн тоже писал свои последние 12 симфоний — "Лондонских" — по единой схеме. Правда, уже во втором приближении оказывается, что для него она была не схемой, а устойчивым алгоритмом творения (можно, кстати, с большой буквы). Причем более устойчивым, чем те данные, которые обрабатывались согласно этому алгоритму. Третье приближение (впрочем, тоже очень грубое) убеждает в том, что важнейшие события у Гайдна происходят именно тогда, когда алгоритм дает сбои. А поскольку алгоритм (дыхание формы) "первее" данных (музыкального материала), получается, что сами сбои в системе (или нарушения симметрии, или остаток) — это и есть средоточие метода. Я бы назвал его "улыбкой творца" (опять же можно с большой буквы, впрочем, как кому нравится).

Приблизительно такова Гайднова метафизика; она может служить примером естественно сложившегося канонического сознания. Метафизика Мартынова гораздо более осознанная. Поэтому она производит впечатление несколько искусственной (или, мягче, более искусственной) — впечатление, которое усиливается отсутствием того самого остатка. "Ночь в Галиции" нацело делится на метод. Метод не дает сбоев. Творец не улыбнется.

И это тоже понятно. Слепой монах Хорхе из романа Умберто Эко "Имя розы" истово отрицает, что Христос когда-либо улыбался. Мартынов — религиозный художник; возможно, для него нет ничего выше... ну, скажем, метода, системы, алгоритма. Говоря музыкально, слово выше музыки (конечно, при условии, что это слово — не литература, а то можно "понести суровое наказание, попав в сети..."— см. выше).

Вот именно — Хлебников для Мартынова не литература. Вернее, композитор берет богатейший текст Хлебникова не в качестве поэтической основы, а в качестве идейной точки опоры. Он истолкован как совсем иной род словесного творчества, превращен в обширную аллегорию. Это символизм, наступательный, как гортанное архаическое пение Ансамбля Покровского: ночь в Галиции, по словам Мартынова, и есть вся эпоха авторской музыки.