1181. "Намерение отца дать мне необходимое предварительное образование для моего "устройства" при железной дороге сыграло решающую роль в вопросе, куда меня отдать — в гимназию или в реальное училище. Намерения отца сводились к тому, чтобы сделать из меня инженера путей сообщения. Выбор пал поэтому на реальное училище". "Во мне жила одна господствовавшая надо всем потребность. Я томился по людям, которые могли бы послужить мне образцом того, как следует жить человеку". 28(гл.2)
     "Очень рано я заинтересовался Кантом. В 15-16 лет я изучал его очень интенсивно, а перед поступлением в Венский политехнический институт я много занимался ортодоксальными последователями Канта. ...Потом пришло углубление в Фихте и Шеллинга. На это же время приходится — что принадлежит уже к внешним оккультным влияниям — обретение полной ясности в отношении представления о времени. Это познание не имело связи с моими штудиями (философии), оно всецело управлялось из оккультной жизни. Я узнал, что наравне с идущей вперед эволюцией совершается взаимодействующее с ней, идущее назад, оккультно-астральное развитие. Такое познание является условием духовного видения.
     Потом произошло знакомство с посланием М. (майстера).
     Далее было интенсивное изучение Гегеля. Затем последовали занятия новой философией, какой она развивается в Германии с 50-х годов; меня в особенности интересовала теория познания во всех ее разветвлениях". Д. 13, с. 1
     "Однажды, проходя мимо книжного магазина, я увидел "Критику чистого разума" Канта в рекламном издании. Я употребил все усилия, чтобы купить эту книгу возможно скорее. При появлении Канта в пределах моего мышления я еще ничего не знал о месте, занимаемом им в истории человеческого духа. Мне было совершенно неизвестно, что было сказано о нем людьми в отрицательном или положительном смысле. Мой безграничный интерес к "Критике чистого разума" проистекал из чисто личной душевной жизни. Я стремился по-своему, по-детски к постижению того, что может совершить человеческий разум, действи­тельно проникающий в сущность вещей". "Во время каникул чтение Канта усердно продолжалось. Некото­рые страницы перечитывались мною до двадцати раз. Мне хотелось составить суждение о том, как отно­сится человеческое мышление к творчеству природы.
     Ощущения, возбуждаемые этим устремлением мысли, испытывали влияние с двух сторон. С одной сторо­ны, мне хотелось развить в себе самом мышление так, чтобы каждая мысль была вполне обозрима, чтобы она не отклонялась никуда под влиянием неопределенного чувства. С другой стороны, мне хотелось со­гласовать в себе с подобного рода мышлением и религиозное учение. Ибо это последнее в высшей степени захватывало меня тогда. Как раз в этой области у нас имелись превосходные учебники. Я с истинным рвением воспринимал из них догматику, символику, описание культа, историю церкви, сильно переживая эти учения. Но мое отношение к ним определялось тем, что духовный мир для меня являлся как содержа­ние человеческого восприятия. Эти учения потому так глубоко проникали в мою душу, что я по ним ощу­щал, как человеческий дух может познавательно найти путь в сверхчувственные миры. Но подобное отно­шение к познанию отнюдь не уменьшало во мне — я знаю это определенно — благоговения перед духовным.
     С другой стороны, меня непрестанно занимал вопрос о компетенции человеческого мышления. Я чувствовал, что мышление можно развить до такой силы, которая действительно охватывала бы собой все вещи и процессы мира. Невыносимой мыслью являлся для меня какой-то "предмет", лежащий вне мышления, над которым только "думают". Заложенное в вещи должно перейти в человеческую мысль, не переставал я го­ворить себе. Но с этим ощущением сталкивалось иное, что встречалось мне при чтении Канта. Я тогда еще не замечал этого столкновения. Ибо мне хотелось тогда приобрести при помощи "Критики чистого разума" прежде всего твердую точку опоры для того, чтобы научиться справляться с собственным мышле­нием. Когда бы ни гулял я во время каникул, я непременно тихо усаживался где-нибудь и начинал раз­мышлять о том, как совершается переход от простых, обозримых понятий к представлению о явлениях природы. Мое отношение к Канту не было критическим, но я не мог продвигаться далее при помощи его.
     Все это отнюдь не отвлекало меня от вещей, касавшихся практического овладения различными сферами жизни и выработки ловкости. Случайно оказалось, что один из чиновников, сменявших по службе моего отца, умел переплетать книги. Я выучился у него этому мастерству и переплел во время каникул между четвертым и пятым классами все мои учебники. В то же время выучился я во время каникул стенографии без учителя. Но несмотря на это я также прошел весь курс стенографии, преподававшейся в пятом кла­ссе".
     "Глубокое влияние оказало на мою жизнь и другое событие. Я познакомился с книгами по математике, написанными Любсеном для самообразования. Я получил возможность усвоить себе аналитическую геомет­рию, тригонометрию, а также дифференциальное и интегральное исчисление задолго до того, как начал проходить их в школе".
     "У одного винер-нойштадского букиниста нашел я однажды "Всемирную историю" Роттека. История оставалась в моей душе, несмотря на то, что в школе я получал за нее всегда хорошие отметки, чем-то внешним. Теперь же она стала и внутренним переживанием. Меня захватила теплота, с которой Роттек берет и описывает исторические события. Односторонности его понимания я еще не замечал. Он привел меня еще к двум историкам, произведшим на меня своим стилем и своим историческим жизнепониманием глубочайшее впечатление: к Иоганну фон Мюллеру и Тациту. После таких впечатлений мне было весьма трудно примириться со школьным преподаванием истории и литературы. Но я пытался оживить это преподавание всем, что приобрел вне его. Так провел я время в трех последних, из семи, классах реального учи­лища.
     С пятнадцати лет я начал давать уроки ученикам моего и младших классов. Учителя охотно подыски­вали мне уроки, потому что я считался "хорошим учеником". А мне этим давалась возможность хоть немного добавлять к тому, что тратили мои родители из своих скудных доходов на мое образование. Я обязан этим урокам очень многим. Излагая другим воспринятые учебные предметы, я сам как бы просы­пался для них, потому что те знания, которые давались мне школой, я воспринимал, если можно так вы­разиться, в каком-то полусне. Я бодрствовал только в том, чего добивался сам или что получал от ка­кого-нибудь духовного благодетеля..."
     "Я накупил себе греческих и латинских учебников и начал втихомолку проходить курс гимназии наряду с реальным курсом. Это требовало много времена, но зато послужило основанием тому, что я впоследствии, хотя и не совсем нормальным путем, сдал по всем правилам полный курс гимназии. ... В старших клас­сах получили для меня значение учителя географии и истории, столь мало дававшие мне в младших классах". 28 (гл.2)